Семь корон зверя - Алла Дымовская

У машины Сашок и опомнившаяся наконец Рита хлопотали над лежавшим навзничь Мишей. Рана его была не опасна для вампа, но сильно кровоточила. Потому Сашок, во избежание лишних следов, прижимал как можно крепче к Мишиной груди снятую с себя куртку, все больше пропитывающуюся красным, Рита поддерживала пострадавшему голову. На незапланированный шум явился Макс, подбежал и насытившийся Стас-охотник. Следовало торопиться – из близлежащих палисадников доносились встревоженные голоса, из дома вот-вот могла появиться и обеспокоенная жена Гладких. Где-то рядом уже хлопнула калитка. Братья, подхватив Мишу на руки, не стали задерживаться и, перемахнув через забор, огородами поспешили к оставленной в зарослях «Волге». Дело было завершено, хоть и с помарками.

Когда подъехали к родным воротам, Миша мог уже выйти из автомобиля без посторонней помощи. Кровь больше не текла из пробитой груди, к утру должна была выйти и пуля. Но хозяин, словно учуявший неладное и оттого встретивший их, против обыкновения, на веранде, велел проводить раненого наверх, куда и поднялся следом получить отчет об операции. Тата и мадам Ирена, в глубине души возрадовавшаяся неприятности, приключившейся с непобедимым «архангелом», бросились за мазями и бинтами. Другие обитатели дома тоже отправились по насущным делам. В холле остались только Рита и невозмутимо утонувший в диванных подушках флегматичный Фома. Рита, подумав и не придя ни к какому решению, села рядом с ним. С одной стороны, ей следовало идти и хотя бы приличия ради помогать ухаживать за братом-вампом, схватившим пулю, предназначавшуюся отнюдь не ему. Но с другой стороны, Мишина трогательная и не такая уж остро необходимая самоотверженность приводила девушку в некоторое смущение. Рита не осталась равнодушной, но и не определилась в своем отношении к происшедшему, а потому пребывала пока в бездеятельном замешательстве.

– Макс сказал мне мимоходом, что Мишка напоролся на свинцовое удовольствие из-за тебя. Это правда? – донесся до Ритиного слуха приглушенный, ленивый голос, исходящий словно из глубин дивана.

– Господи, Фома, ну и напугал же ты меня! Я и забыла, что ты тут сидишь, – отозвалась вырванная из раздумий Рита. – Один идиот целил мне в лоб из тэтэшника, так Мишка меня прикрыл. Спасибо, конечно, но я бы и сама справилась.

– Это ты зря. Пуля в голову – это серьезно, – строго заметил ей Фома.

– Отчего же? Или мозги не восстанавливаются? – беззлобно и устало усмехнулась Рита.

– Головной мозг очень даже успешно регенерирует, если ты это имела в виду. Но вот в каком виде он восстановится – это большой вопрос! – Фома был серьезен и не думал шутить. – Может, ты будешь опять наша Ритка, а может, новорожденный беспамятный младенец, ходящий под себя. Как, нравится такая перспектива? И даже не вспомнишь, кто такой Миша. А спрашивается, оно ему надо?

– Выходит, Мишка меня все-таки спас, пусть и не от смерти... – Ритка вдруг примолкла, ненадолго призадумавшись. – Тогда я тем более довольна.

– Интересно, чем, если не секрет? – полюбопытствовал у нее Фома.

– Какой там секрет!.. – Рита непроизвольно потянула Фому за рукав, словно боясь, что тот уйдет и не дослушает. – Понимаешь, я ведь не знала, не была уверена до конца, что мне нужно работать именно с Мишей, что я поступаю хорошо. Но оказалось, что я сделала правильный выбор!

– Что, что ты сделала? – Фома мелко, визгливо засмеялся. – Она сделала выбор! Забудь это слово раз и навсегда, деточка! С тех пор как ты переступила этот порог, ты утратила право что-либо выбирать. Ты не в силах теперь распоряжаться не только своей жизнью, но и собственной смертью. Да– да, ты даже умереть по своему желанию не сможешь, а говоришь о каком-то дурацком выборе! Хочешь ты или нет, но у тебя есть только одна дорога, с которой невозможно свернуть, и что-либо изменить не в твоей власти. Так что иди-ка ты лучше отдыхать и не морочь себя и меня глупостями!

Приведенный в чувство сострадательными местными аборигенами, соседями подполковника Гладких, сержант Мамин смог принять в конце концов сидячее положение, держась, однако, обеими руками за нестерпимо болевшую ушибленную голову. «Сотрясение мозга, как пить дать!» – подумалось Петруше, но все могло обернуться куда хуже. Непроизвольно он перевел взгляд на лежавшего невдалеке, уже остывающего подполковника, над которым голосила поддерживаемая под руки набежавшими бабами жена, рядом жался и ее малолетний сынишка. Где-то почти рядом взвыли милицейские сирены – жители переулка времени зря не теряли, и оперативный наряд был в пути.

Откуда-то из дальней темноты до сержанта донеслись возбужденные крики: «Ребята, глядите, да тут еще один и вроде тоже холодный!» Петруша, плюнув на свою безбожно раскалывающуюся и кружащуюся голову, бросился на голоса, вспомнив, что в машине с ними ехал и неизвестно куда подевавшийся майор Крапивин. Растолкав сгрудившихся мужиков, Петруша плюхнулся рядом с телом на колени, одновременно осветив его выхваченной из кармана зажигалкой. Сомнений не было: в кровавой черной жиже, смешанной с придорожной грязью, лежал Гора Иванович. Ни на что особо не рассчитывая, сержант прижал пальцами шейную артерию майора, заранее печально вздохнув. Но под пальцами неожиданно екнуло, потом еще и еще. И, ополоумевший от радостного шока, Петруша закричал что было сил: «Жив! Жив, он жив! „Скорую“ сюда скорее, „скорую“!»

Глава 7

СЛУГА

Утром Миша спустился к столу. Пуля вышла на рассвете, и затянувшаяся огнестрельная рана не беспокоила героя. Рита была рада увидеть его в добром здравии и более не тяготилась принесенной ради нее жертвой. Хотя приятное чувство особой своей значимости в мужских неравнодушных глазах осталось и даже послужило предметом гордости для самолюбия девушки. Она не стала протестовать, когда Миша вопреки обыкновению выбрал в это утро место рядом с Ритой – все же имел теперь полное право и как бы перечеркнул прежнее отчуждение и холодок. За завтраком царило приподнятое настроение, оживление, вызванное и законченной накануне работой, непредвиденными и удачно разрешенными осложнениями, и Мишиным поступком, гусарски красивым и романтическим, и дебютом Риты, смущенной от любопытствующего излишнего внимания. Стас на пальцах пантомимой изображал молниеносный марш-бросок за истошно вопящим, незапланированным майором, получалось смешно и забавно, к вящему удовольствию женского пола, особенно мадам Ирены, переставшей дуться и хохотавшей громче всех.

И как ушат холодной воды, вылитый на разгоряченные жарким солнцем камни, было из ряда вон выходящее появление в дверях столовой фигуры хозяина, молчаливой и неумолимо грозной, словно статуя Командора, с лицом, помертвевшим от сковавшей его ярости. Расходившиеся вампы враз притихли. Хриплый окрик в наступившей тишине прозвучал как удар бича: