Голод - Лина Нурдквист

– Давай оставим себе одного, – предложил Даг. Конечно, ведь не ему потом заботиться о котенке и убирать за ним. Овчарка зарычала в полном согласии.

Когда настало время, самого шумного и прыгучего котенка не оказалось на месте. Остальных я отправила в дальний путь, а ее так и не нашла. И вот когда я собиралась положить одежду на полку в шкафу, то услышала звуки из камина у двери.

– Руар!!

Голос надломился. Он взбежал вверх по лестнице, следом за ним Даг. Они открыли дверцу камина. Внутри сверкнули два огонька, что-то лохматое повисло на пальце у Руара. Даг улыбался. Ясное дело – это он не справился с задачей, несмотря на мою просьбу. Курбитс терлась о наши ноги и мяукала на птиц за окном. Иногда Руар сидел, держа ее на коленях – в такие минуты он не замечал меня. Решая кроссворды, он опускал левую руку и гладил по спине Курбитс, когда она проходила мимо.

– Красавица, – говорил он. – Моя кошечка.

В эти минуты он разговаривал не со мной.

Кошка хвасталась таким отношением, раздувалась от гордости, смотрела на меня свысока и мурлыкала.

В финальной сцене кошке Фриды тоже дали рыбу. Пока она ела, синий рукав приставил к ее голове ружье. Животное вздрогнуло. Шубка окрасилась кровью, кошка дрыгнула ногами и умерла посреди лужи на полу. Бриккен зажимает рот рукой, рассказывая об этом, но крик все равно прорывается наружу, через кожу и плоть. Маленькая Аста тряслась всем телом. Альвар описался от страха, когда его вытащили из дома. Потом подожгли угол, и дети видели, как их дом сгорел дотла. Лишь много лет спустя Бриккен узнала, зачем это было сделано: вокруг того, кто кашляет кровью, в тканях и мебели поселяется смерть.

Потом настал аукцион. Крестьяне косо смотрели на малолетних работников, но одному из них нужна была помощница, и он потянул за руку девочку, которую купил, пока рука Альвара не вырвалась из руки Бриккен. Ответственность за маленьких детей Фриды разошлась по деревне, как кусочек масла на сковороде. Старших взяли на хутора батрачить. Аста и Грета были слишком маленькие, от них никакой пользы, так что их отдали в приют. Представляю себе, как медленно там тянулось время, как урчали животы.

Бриккен стала служанкой в Глёссбу, доедала остатки с чужих тарелок. Семь лет на нее плевали, били палками и деревянными ложками, кидали в нее ведра.

Жизнь человека может превратиться в ад многими способами.

На двери в комнате Бриккен не было замка. Она забеременела, и ее вышвырнули на улицу. Когда родился ее Эмиль, у нее не оставалось ни единого эре, но вскоре и просить стало не у кого. Европу только что приговорили к пребыванию в аду на четыре с лишним года, еды не хватало, Государственный банк начал печатать однокроновые купюры, и время тянулось медленно-медленно, до самого наступления мира, когда она встретила Руара. Хотя не знаю, правда ли это – у нее все всегда так сентиментально.

Историю о том, как Руар починил ее велосипед, а потом повел ее знакомиться с матерью, я знаю наизусть. По крайней мере, так ее помнит Бриккен, но он именно таким и был, так почему бы и нет? Тогда, как и недавно, он носил подтяжки и металлические пряжки. Он стал для нее подтяжками, а она для него – стала частью кухни в этом доме. О ней говорили, что она была самой красивой девушкой в деревне, но я ей об этом не рассказываю. Несколько месяцев спустя они поженились. Она первая заполучила его, но и я помню, как он решительным движением ставил свои сапоги возле двери, вешал на крючок куртку, пахнущую землей, сыростью и лесом.

Эмиль прожил с ними все те трудные годы. Потом нашел себе работу на севере, где моча замерзает до того, как достигает земли. Даг редко говорил о брате, вообще почти никогда, но и Бриккен почти не упоминала Эмиля, хотя у нее рот редко закрывается. Лишь иногда из ее горла вырывался сдавленный стон, горький и странный, потом она замолкала, вставала, ставила новый кофейник и начинала говорить своим обычным голосом.

Руар. Эмиль. Даг. Бу. Все сыновья, выросшие в этом доме. Кажется, я точно знаю, когда был сделан Бу. Это было утро самого обычного рабочего дня, когда Руар, как обычно, посолил яйцо и съел его ложечкой. Потом пошел в сарай, чтобы принести инструменты, свои и Дага. Пора было отправляться в лес. Я протирала стол тряпкой, подрагивая от холода, видела, как он шел через двор. В то утро я слишком быстро оделась после мытья, и сейчас подрагивала, ощущая сырость под одеждой. Даг все еще сидел за столом, ложка на полпути между тарелкой и ртом. Как обычно. Он встал, обошел вокруг кухонного стола, и я почувствовала его руки, обнимавшие меня – мы поднялись на второй этаж в спальню. Будь обычной, Кора. Стояла, склонившись над кроватью – пыхтение в ухо, неуклюжие пальцы, и везде запах Дага: в воздухе, на покрывале, на постельном белье. Он быстро кончил, сказал мне, что любит меня, и ушел.

Он часто говорил, что любит меня. Я должна буду заботиться о нем до самой смерти, ведь я обещала. Будь нормальной.

В общем, думаю, все произошло именно тогда, когда я стояла, склонившись над изножьем кровати, и слышала позади себя сопение Дага – тогда-то я и забеременела. Таких случаев было не так много. Я стану такой мамой, которая все успевает. Все заводят детей, в этом нет ничего необычного. Но все же. Ведь можно и умереть. То самое блаженство, о котором все говорили. Тревога, страх, выкидыш, плохая мать, ни на что нет сил. Многое могло пойти не так.

Кошке все нравилось, она спала у меня на груди, иногда я просыпалась от того, что мне не хватает воздуха. Стоило мне пошевелиться – и она вцеплялась в меня когтями, как шерстяной клещ. Солнце взъерошило ее толстую зимнюю шубку, она выглядела такой мощной, когда утренние заморозки окрасили в белый цвет траву, в которой она охотилась. Как медведь или женщина каменного века в зимней шубе, идущая на бой, чтобы победить. Любимица Бриккен. Размером как раз на шапку.

Яблоки замерзли на ветках, а обрубок небрежно спиленного ствола хотел качаться вместе с остальными. Когда Руар и Даг, отправившиеся за дровами к крестьянину на другой стороне, срезали путь через лесное озеро, то