Братья Старостины - Борис Духон

Начинающему артисту Иннокентию Смоктуновскому театрального жалованья на жизнь не хватало, и тогда Старостин помог ему устроиться на работу в бухгалтерию заводоуправления. Это лишний раз свидетельствовало о том, каким авторитетом Андрей Петрович пользовался в Норильске.

Уже после освобождения в книге «Встречи на футбольной орбите» Старостин писал:

«Норильск стал для меня, как и для моих товарищей, большой жизненной школой. На этой суровой, вечно мерзлой земле за полярным кругом волей судеб собралось много самых разных замечательных, умных и доброжелательных людей всех национальностей от комсомольских работников до видных ученых, от известных журналистов до опытных инженеров. И в том, что сегодня широкой огненной рекой льется норильский металл, немалая заслуга всех их.

Прошли годы. Сменилось поколение норильчан. Наших однокашников там практически не осталось. Иных уж нет, многие на пенсии, а кое-кто еще и трудится в разных городах страны… Независимо от должностей и рангов, все они всегда с некоторой гордостью за себя и своих товарищей вспоминают о тех героических буднях, когда и их руками строился этот знаменательный комбинат и город».

Помимо производства и спорта была у заполярной жизни Андрея Старостина еще одна сторона, о которой он никому не рассказывал. Узнать о ней можно было только от его соратников по несчастью.

Судьбе было угодно, чтобы в Норильске отбывал наказание Лев Нетто — родной брат знаменитого спартаковца Игоря Нетто. Фронтовик, он побывал в плену у немцев, а освобождали их лагерь американцы, и двух этих обстоятельств вполне хватило для устроителей репрессивной машины. Американцы предлагали Льву, как и многим другим, не возвращаться на родину, а уехать куда-нибудь в Канаду или Новую Зеландию: «Вас ждет Сибирь». Увы, они оказались правы, но ясность эта наступила для старшего из братьев Нетто, безоговорочно верившего советской власти, уже в 1948-м.

В Норильске к тому времени был создан особорежимный лагерь только для заключенных, имевших 58-ю статью. С одной стороны, в таких лагерях не было беспредела, разборок между ворами и так называемыми «суками», притеснений одних заключенных другими. С другой же — условия жизни были очень тяжелыми. Льву довелось вручную закладывать шурфы на вечной мерзлоте, на глубине до 12 метров, когда в голову лезли мысли: «Фронтовые друзья погибли, а я остался жить, чтобы мучиться в колодце?»

Особенно трудно было, когда запускали металлургический завод в 1949-м: ко дню рождения вождя, 21 декабря, должна быть первая плавка. Работа шла в две смены. Люди на 50-градусном морозе прокладывали коллекторы, обмораживались, заболевали. Некоторые специально кололи керосин в руки, чтобы попасть в медсанчасть.

Льву Нетто повезло вот в чем. Специалистов в лагере было мало: в основном военные или крестьяне, рабочие — наперечет. А Нетто окончил школу фабрично-заводского обучения, работал в Москве токарем на заводе. Вскоре он попал в центральные ремонтно-механические мастерские, там была гарантированная пайка, пусть и очень часто в виде тюленьего мяса и жира желтого цвета со специфическим запахом. По его словам, на общих работах было так: выдолбил 15–20 сантиметров породы — получил 700 граммов хлеба, котлеты из крупы, шрапнель-перловку. Не выполнил норму — баланда.

В мастерских он изготавливал запасные детали на токарных станках для камнедробилок. На технику безопасности на производстве никто из начальства особого внимания не обращал; скажем, в литейных цехах за уровнем загазованности не следили вовсе. «Придурки» же были избавлены от физического труда, находились в тепле, да и морально их поддерживало то, что профессия — как на воле. Казалось бы, откуда у работяг взяться симпатии к бухгалтеру, плановику, инженеру? Но к Андрею Старостину такая симпатия была, и не только потому, что вновь прибывшие в Норильск знали о его славном футбольном прошлом.

Лев Александрович дал добро на использование в книге его статьи «Гражданин России Андрей Старостин», которая прежде не печаталась, хотя и была выложена в Интернете, причем без согласования с автором.

Приведем бóльшую часть этой статьи, в которой Андрей Петрович Старостин раскрывается с совершенно неожиданной стороны:

Андрей Петрович Старостин в Горлаге был интеллектуальным работником, т. е. среди тех, кто установленную продолжительность рабочего дня в 12 часов находились в конструкторских бюро, планово-производственных отделах, в бухгалтерии и на подобных «теплых» местах. Среди тех, кто не должен был отрабатывать норму выработки, чтобы получить основной дневной паек. Это привилегированное положение давало возможность располагать большим свободным временем, а следовательно, и чаще встречаться со своими друзьями.

Андрей Петрович все подобные тонкости лагерной жизни понимал, освоил и соблюдал. Его коммуникабельность и имя открывали ему вход в любой лагерный коллектив. Но пользовался он этим очень обдуманно. Даже самые обычные доверительные разговоры только по знакомой «цепочке».

Непосредственно с Андреем Петровичем я познакомился в начале норильского лета 1950 года, когда после сдачи первой очереди Медеплавильного завода был переброшен этапом в 5-е лаг/отделение. Основным показателем этого успешного трудового достижения была выдача первой плавки меди из местной норильской руды, как подарок к 70-летию «вождя всех времен и народов».

Меня зачислили как имеющего специальность токаря в бригаду, которая обеспечивала функционирование центральной ремонтно-механической мастерской. Бригада, что называется, была расквартирована в двухэтажном деревянном здании на 2-м этаже, где не было общих барачных нар, а двойные нары на 4-х человек. Бригадир, Иван Иванович Бакланов, в прошлом 1-й секретарь Омского обкома партии, и старший мастер

Василий Петрович Бархонов, боевой комбриг 1-й Конной армии, находились в нашей общей комнате, имея определенные удобства (одинарные нары, небольшой столик, тумбочку и стул). Надо отметить, что эти старички-ветераны имели уже 14-летний лагерный стаж. В один из первых дней пребывания в таких шикарных условиях нарядчик Гриша, посещая уважаемых наших старичков, поинтересовался: «Прибывший в вашу бригаду Нетто не родственник ли спартаковцу Игорю Нетто?» Василий Петрович, поглаживая свою большую окладистую бороду, басистым голосом ответил: «Ты, Гриша, не ошибся. Это его старший брат». Гриша как-то встрепенулся и радостно заявил: «Будет сюрприз».

Я это воспринял спокойно, прикинув в уме, какие еще могут быть сюрпризы. На следующий день после нашей ночной смены нарядчик пришел и обычным своим повелительным голосом приказывает — пойдем. По привычке, без лишних вопросов, если надо значит так и надо, идем молча вместе к небольшой площадке между бараков, где в окружении любознательных зэков забавляется с футбольным мячом вроде бы знакомая личность. Видя мое безразличие, Гриша с какой-то растерянностью обращается ко мне: «Да это же Андрей Старостин!» В считаные доли секунды я мысленно оказался в Москве — стадион «Динамо», играет «Спартак»…