Посты сменяются на рассвете - Владимир Понизовский

В Ковно, в штаб армии, Сергей приехал в тот самый день, когда в нескольких десятках километров отсюда разыскал своих конников Алексей.

«Назначаетесь командиром минометного взвода в стрелковый полк». На станцию, откуда по перелескам до полка было уже рукой подать, лейтенант добрался к ночи двадцать первого. Не терпелось. Расспросил, как идти, — и по тропке, через болота и луга... Заплутал. А все же, когда начало брезжить утро, увидел за поредевшими стволами берез и осин широкое поле и брезентовые шатры. Услышал трубу. Но горнист играл почему-то не побудку, а тревогу.

И сразу же перекликом по всему лагерю:

— В ружье!.. В ружье!..

Бросился в штабную палатку — к ней тянулись провода полевых телефонов, и у входа стояла зеленая эмка:

— Выпускник Тамбовского Краснознаменного... Командир минометного взвода... В ваше распоряжение...

— Николаев! Отведи во взвод! Лейтенант, бери взвод, марш на склад, получай матчасть, оружие и боеприпасы — и на границу!

Догнал колонну на форсированном марше. На самой границе, за взгорком у реки, выбрал огневую позицию. Грамотно — как на экзамене в классе у ящика с макетом.

— Поднести мины! Вставить взрыватели!

Залег на наблюдательном пункте. За рекой, по опушке леса, — движение, гул моторов. Ага, противник подтягивает живую силу и технику!.. Открывать огонь или не открывать?.. Уже знал: война. Но на их участке еще не было сделано ни одного выстрела.

Проверил новенький, только что полученный на складе наган, прокрутил барабан. Приладил ребристую рукоять в ладони, навел ствол на куст, чувствуя надежную тяжесть револьвера. И тут, как в кино, раздвинулись ветви, и в обрамлении листвы обрисовалась фигура в каске и серой шинели. Немец!

Он нажал спусковой крючок.

Первый выстрел войны на их пограничном участке, уже обозначенном на штабных картах линией фронта.

Тот первый убитый им немец оказался разведчиком. Остальных троих из его группы схватили. Но тот его выстрел-хлопок, не слышный и с двух десятков шагов, как бы послужил сигналом: с противоположного берега, из-за Немана, ударила тяжелая артиллерия, заохали минометы, противник в резиновых надувных лодках начал форсирование.

К ночи полк получил приказ на отход. Сергей собрал свой поредевший взвод — никого из бойцов еще не знал по имени и фамилии, только в лицо. Проверил матчасть. Разбитые минометы пришлось бросить.

Когда втянулись в походную колонну, вражеская артиллерия снова начала ожесточенный обстрел. Они как раз шли через лес. Рвались фугасы. Рушились деревья. Сергей увидел всплеск багрового огня, треск, почувствовал удар по каске. Больше он ничего не видел и не помнил.

Очнулся. Солнце — до рези в глазах. Вытоптанная серая площадка. По дальнему краю — ряды колючей проволоки и вышки. Злобный лай.

Над ним — небритый мужчина. В руках его узкие и грязные лоскуты. Приподнял, положил голову Сергея себе на колено, начал перевязывать, резко, больно отдирая со лба присохшие клочья.

— Где мы?

— В лагере. Немецком. В плену.

Он рванулся.

— Лежите. Вы ранены.

Почти месяц он подыхал в этом лагере. Просто — открытое поле, в три ряда огороженное по краю. Пальцами прорывали ямки, жались спиной к спине, чтобы хоть немного согреться в дождь и промозглые ночи. Раз в день за ограждение въезжал грузовик, из кузова сбрасывали сырую брюкву. Яма — братская могила у дальней ограды становилась все шире.

Сергей уже мог вставать на ноги, делать неуверенные шаги. Но от потерянной крови, от голода и, наверное, от контузии нестерпимо болела, кругом шла голова.

— Ты что, очумел? Отцепи кубари, — шепнул кто-то. — Они командиров пускают в расход.

— Катись ты знаешь куда?..

Однажды за воротами лагеря остановились камуфлированные легковушки. Группа офицеров начала обходить поле. Один из них — высокий, голенастый, вышагивавший как цапля — время от времени тыкал стеком:

— Ты! Ты!..

Ткнул, будто приколол к листу, и Сергея. Лейтенант увидел плоские глаза, руку, затянутую в перчатку.

Группа прошла. Охранники, следовавшие за нею, подхватили его и поволокли к воротам, к машине, крытой брезентом.

Эшелон. Вонючая теплушка. Оконце, забранное в колючую проволоку.

На какие-то сутки пути, когда открылась дверь, Сергей увидел снова ряды колючей проволоки, приземистые строения по типу казарм, а за ними — гряды пологих гор.

— Концентрационный лагерь для советских офицеров — «офлаг 13-Д», номер шестьдесят девять!

Отныне у него ни фамилии, ни имени — номер. Распорядок — как в тюрьме.

Вывели на прогулку. Лицо шедшего по кругу навстречу показалось знакомым: щуплый, светлые прямые волосы, брови-стрелки и оттопыренные уши. И он здесь?..

Когда снова поравнялись, спросил:

— ТККУ?[14]

Услышал — как отзыв:

— ТКПУ?..[15] Вот где встретились, такие танцы...

3

— Ты-то как здесь, кавалерист?

— А ты, пехтура?..

Сергей рассказал свою историю.

Алексей — свою: как развернулись в первый бой в конном строю, пулеметы на тачанках с правого фланга, а немцы двинули против кавалерии танки. Как умирал комиссар и как хотел пить, а у них вода была только в кожухах пулеметов, и они не могли ему дать пить. Как вспыхивали порохом соломенные крыши. Как полз по ржаному полю в разведку. Как со слезами бросали спешенные безлошадные казаки свои бурки. Белосток. Шяуляй. Минск... «Мы окружены. Бери, лейтенант, тридцать человек, держись до последнего. Остальные пойдут на прорыв». В том бою его и ранило. Через десять дней после начала войны. Первый лагерь — в Бяла-Подляске. Тоже огороженный проволокой квадрат. С востока много суток слышали канонаду. Думали, наши возвращаются. Потом от «свеженького» раненого узнали: то бился до последнего гарнизон Бреста.

В лагере ни синие петлицы, ни лейтенантские кубари не снял. Вот они, как и у Сергея, — каплями загустевшей крови на вороте.

Алексей провел в «офлаге» уже неделю. Пригляделся, кое в чем разобрался.

— Особый лагерь. Хитрый. Обращение на «вы», хотя не так посмотришь — бросят в карцер. Кормежка — сам почувствовал — лишь бы ноги не протянул. Но кой-кому — и от пуза. Так что держи ухо востро.

— Кому же это — от пуза?

— Вербуют здесь в предатели. Себе на службу и в национальные формирования: украинцев — отдельно, прибалтийцев — отдельно, кавказцев — отдельно...

Сергей насторожился:

— У тебя вроде отец — карел?

— Теперь все мы должны быть русские. Советские.

— Понятно, ТККУ... Что думаешь делать?