Есенин и Айседора Дункан - Ольга Тер-Газарян

Вскоре Дункан переехала в Ниццу и там же в последний раз выступила публично. В тот вечер она танцевала только немецкую музыку: незаконченную симфонию Шуберта, траурный марш из «Гибели богов» и в заключение «Смерть Изольды».

На вечере она встретилась с молодым русским пианистом Виктором Серовым. Он стал ее последней любовью. Серов был моложе Айседоры на 15 лет. Она ревновала его также, как и когда-то Есенина. Как-то вечером Серов прямо на ее глаза исчез в отеле под руку с женщиной. Дункан напрасно кричала ему вслед, что покончит жизнь самоубийством. Серов лишь вызывающе улыбался в ответ.

Тогда она пошла к морю. С развевающимся шарфом на шее она вошла в воду. Подняв руки вверх, словно в приветствии своей смерти, она погружалась в море все глубже и глубже. Ее случайно заметил с берега английский офицер, который и вытащил полубезумную от отчаяния танцовщицу. Придя в себя, она обвела взглядом целую толпу собравшихся зевак и горько усмехнулась: «Не правда ли, какая прекрасная сцена для фильма?!».

14 сентября 1927 года через год и девять месяцев после смерти Есенина Дункан обедала в обществе своей давней подруги Мэри Дести и русского кинематографиста Ивана Николенко. На ней был длинный пурпурный шарф с вытканными солнечной птицей и лазоревыми цветами. Уходя из отеля на ужин с друзьями, Дункан оставила записку своему тогдашнему любовнику Бенуа Фалькетто, владельцу гаража «Гельвеция» в Ницце и разъезжавшем на очень популярном в то время во Франции двухместном спортивном автомобиле Amilcar CGSS.

За обедом Дести внезапно почувствовала себя плохо, и Дункан с Николенко пришлось ее увести. Когда они переходили улицу к отелю, Мэри почувствовала вдруг что-то неладное и пыталась отговорить Айседору от поездок этим вечером. Но Дункан ответила ей: «Даже если бы я знала, что это станет моей последней поездкой, то велела бы гнать во весь опор! Я снова влюблена!».

Когда к отелю подъехал Фалькетто на своем Amilcar, Дункан спустилась вниз. Мэри выбежала за ней, умоляя ее надеть шаль или плащ, так как на улице холодало, а Айседора была в платье с открытыми плечами. Но Дункан отказалась, отшучиваясь, что вполне достаточно и шарфа. Мэри, все еще терзаемая странными предчувствиями, обратилась к Фалькетто: «Вы не понимаете, какую великую личность везете сегодня вечером. Умоляю вас, будьте осторожней…». Айседора с улыбкой обмотала шарф вокруг шеи, поцеловала подругу и воскликнула – «Прощайте друзья мои, я иду навстречу любви!».

Мэри еще не успела отойти, как вдруг заметила, что бахрома шарфа Айседоры тянется по земле. Она закричала: «Айседора, твоя шаль, твоя шаль!». Машина внезапно резко затормозила и остановилась. Мэри услышала пронзительный крик Фалькетто: «Я убил Мадонну, я убил Мадонну!». Подбежав, Мэри увидела, что голова Айседоры свешивается через борт, накрепко стянутая шарфом.

Шарф Дункан намотался на заднее колесо, и голова Айседоры ударилась о борт, лицо разбилось и было зажато, как в тисках. Первый же оборот колеса сломал ей шею, повредив яремную вену и убив на месте. Она даже не успела ничего понять. Вот уж воистину: одна душа на двоих…

Чтобы забрать тело Дункан в морг, пришлось разрезать ее шарф ножницами. Собравшаяся толпа зевак набросилась на шарф и растерзала его на клочки – есть поверье, что веревка повешенного приносит счастье и долгую жизнь.

На похоронах Айседоры, как она и просила раньше, исполнили «Арию» Баха.