Кодекс пацана. Назад в СССР - Василий Высоцкий

— Ничего мы не хотели добавлять, — ответил Гурыль, взглянув на меня. — Вы же сами сделали, а добавит уже прокурор…

Его взгляд призывал к молчанию. К тому самому молчанию, которое не выдает своих. Ну да, мы и так не должны были сейчас находиться у Ковалькова, а уж тем более не должны были вступать в душевные разговоры с ивановскими следаками. Если Ковальков каким-то чудом смог выгрызть Гурыля из-за решетки, то вот ивановским любое признание будет «в кассу».

— Да-да-да, пацанский кодекс, — усмехнулся первый следователь. — Вечная молчанка и вечная круговая порука. Что мент по факту враг, а кругом все только уроды и лохи. Слышали-слышали, вот только эти все понятия идут по…зде, когда прижимает и когда впереди маячит нех…вый срок. Знали бы вы, как распевали все пацаны, которых тягали к нам. Сдавали себя даже в том, что подправляли оценки в школе и заглядывали девчонкам под юбки. Да-а-а, пацаны только на словах герои, а когда прижмет…

— Навешали пацанам по самое не балуй? — пробурчал Гурыль. — Поставили галочку?

— Работа такая. А ты что-то хочешь добавить? — тут же подхватился второй. — Может быть есть что-то такое, о чем мы не знаем? Вдруг Малыш и Коротыш вовсе не виноваты? Может быть, они сами на себя наговаривают?

— Я не знаю, что они рассказали, — помотал головой Гурыль. — Я сказал лишь то, что видел и что знал.

— Да-да, твои показания тоже будут приложены к общему делу. Ну а что касается тех вопросов, которые мы хотели задать… Вы же не собирались в ближайшее время покидать Южу? У нас с собой подписки о невыезде, так что в них надо бы расписаться на прощание. Сделайте нам такой подарок на дорожку, — всё также вкрадчиво проговорил первый следователь и вытащил два листка из папки, которую держал подмышкой.

Я посмотрел украдкой на молчащего следователя Ковалькова. Он перехватил мой взгляд и словно бы моргнул, но неторопливо, как говорят в школе: «С чувством, толком, расстановкой». После такого моргания трудно было не разобрать, что он одобрял подобные подписи.

Да и как тут не одобришь, когда на тебя смотрят люди, обладающие большей полнотой власти?

Листы легли на стол. Гурыль читал небольшой текст на листках, словно пытался высмотреть какой-то подвох. Усмехнувшись на его колебания, первый следователь произнес:

— Согласно статье девяносто три: «Подписка о невыезде состоит в отобрании от подозреваемого или обвиняемого обязательства не отлучаться с места жительства или временного нахождения без разрешения соответственно лица, производящего дознание, следователя, прокурора, суда. В случае нарушения подозреваемым или обвиняемым данной им подписки может быть применена более строгая мера пресечения, о чем ему должно быть объявлено при отобрании подписки». В общем, если вдруг вас вызовут на суд, а вы не явитесь, то возьмут под стражу. Чтобы под рукой был постоянно, так сказать…

— Ясно, — кивнул Гурыль. — По ягоды и грибы ходить нельзя…

— Ну что же, если всё ясно и нет вопросов, то вот тут фамилию, имя, отчество и дальше всё по протоколу, — проговорил второй следователь и взглянул на меня. — Тоже пояснить чего-нибудь?

— Не надо, — помотал я головой. — Вроде бы всё ясно.

— Эх, как же хорошо-то, — потянулся первый следователь. — Всем всё ясно и никаких проблем. Вот так бы в жизни всё было, правда? А то сейчас всё ясно, а вот совсем недавно всё было пасмурно…

— После дождя всегда бывает солнце, — вырвалось у меня.

— Да? Ну что же, я запомню эту фразу, когда буду подбадривать заключенных, — процедил второй следователь.

После таких слов он пододвинул ко мне лист с подпиской о невыезде. Я внес свои данные, подписался, после чего листы снова нырнули в папку.

— Ну что же, друзья-товарищи, не скучайте. Пишите письма и присылайте деньги, — лучезарно улыбнулся первый следователь, а потом моментально посерьезнел. — Но второй раз лучше нам не встречаться.

— До свидания, — кивнул на прощание Ковальков.

Второй следователь не стал прощаться. Он сделал лицо кирпичом и отправился на выход за первым.

— Коротыша и Малыша закрыли, — выдохнул я, когда входная дверь слегка хлопнула.

— Нашли на кого повесить… — Гурыль потер лицо, словно умываясь. — … ля, Малыш-то как на это повелся?

— Как? — хмыкнул Ковальков. — Думаешь, что у них нет методов для разговаривания особо молчаливых?

Я вздохнул. Всё-таки в СССР наряду с плюсами были и свои минусы. Так и с судебно-правовым механизмом. Это в кино смешно смотреть на героя Вицина, который кричит: «Да здравствует наш суд — самый гуманный суд в мире!» А потом ещё и на героя Этуша, про которого герой Никулина сказал: «А он не может сесть!» Смешно… да…

И если «самый гуманный суд в мире» трудился не покладая рук, то вот система планирования в Советском Союзе требовала закрытия определенного количества уголовных дел за отчетный период. Поэтому и торопились с закрытием дел, с сокрытием «висяков» и отказом от возбуждения мелких делишек.

Ивановских следователей тоже можно понять — работа волчья, да ещё и в разъездах. А тут такое плёвое дело: разобрать массовую бойню. Вычленили ребят, попрессовали в камерах и вот тебе выбитое признание.

Они всего лишь мелкие винтики — их не жалко. А их судьбами поставят галочку и, может быть, даже получат какое-никакое повышение. Попали под жернова правосудия…

Хотя, будь они на месте героя Этуша из «Кавказской пленницы», то фраза «А он не может сесть!» заиграла бы совсем другими красками.

Товарищ Саахов занимал высокий руководящий пост. Он заведовал «райкомхозом» — районным коммунальным хозяйством. В фильме не говорится, состоял ли герой Этуша в коммунистической партии, но скорее всего, да. Поэтому, велика вероятность, что такого человека просто не посадили бы. Похищал невесту не он, а Шурик. Стрелял из ружья тоже не он. Факт передачи баранов и холодильника еще нужно доказать. На это и намекает Юрий Никулин. Не может такой человек сесть в реальной жизни!

А вот нищие пацаны из небогатого городка вполне могут огрести сроки. Ведь какая им разница — сдохнуть от туберкулеза на зоне или спиться и замерзнуть в сугробе? Зато кто-то получит звездочку и награду…

— Ну, чего нос повесил, Лосев? — спросил Ковальков, когда молчание затянулось. — Всё про свою пацанскую олимпиаду гоняешь?

— Да нет, про пацанов думаю…

—