Крестоносец. Византия - Геннадий Борисович Марченко

— Что до драгоценностей и дорогого оружия, то мы их можем разделить прямо сейчас, но это будет небезопасно. Их ведь и опознать могут, если не хозяева, то их родственники или друзья. Неизвестно, кому они раньше принадлежали. Ладно если купцам каким-то, а если знатным особам? Тут устанешь доказывать, что ты не верблюд. А потому будет лучше продать их ювелирам в Ульме. Пусть торгаши сами с ними возятся. А деньги поделить.

— Правильно!

— Верно!

— Остаются только церковная утварь и одежды. С первой, думаю, всё понятно. Взять себе — значит разделить с разбойниками грех святотатства. Думаю, лучше всего будет отдать Тео, чтобы он принёс в монастырь в виде вклада. С таким «приданым» его в любую обитель возьмут без вопросов, и все грехи отпустят. Что до одежд, по мне это грязные вещи, кровавые. Полагаю, и их надо отдать Тео, а он передаст их монастырю, в который поступит. Монахи наверняка сумеют их переделать в ризы какие-нибудь, или что-то такое. Думаю, это будет угодно Святому Януарию.

В эти времена народ не особо щепетильный, и дорогие одежды без каких то моральных терзаний снимают с убитых, не говоря о том чтобы взять снятое другими, но мне претит брать эти тряпки.

— Все согласны?

Я взглянул на Пьера и Эриха, которые одобрительно кивнули.

— Герр де Лонэ! — просиявший Тео заговорил срывающимся голосом. — Я… я… я даже не знаю, что и сказать! Верно сказал герр де Лер, непростой вы человек. И из благородных далеко не всякий так поступит. Церкви то многие жертвуют, но от себя. А вы… Я теперь всю жизнь буду молить Господа, Деву Марию, Святого Януария и других святых за вас, герра дю Шатле, герра де Лера с герром ван Арнвейлером, и за Эриха с Ульрихом! Благодаря вам я не только жив остался, но теперь и в жизни устроиться смогу, а ещё и душу свою спас!

С этими словами бывший разбойник со слезами на глазах поклонился.

— Ну, раз всё решили, то нечего здесь задерживаться. Уже вечереет, а нам ещё в Танненберг возвращаться. Эрих, Пьер, помогайте навьючивать всё это добро на лошадей.

Втроём мы управились довольно быстро, после чего поспешили к бывшему логову разбойников. Достигнув остатков охотничьего домика, мы забрали Ульриха с Зигфридом и Малу, а также захваченных Фриду и барона Бертольда с прислужниками. Последних связанными перекинули через лошадиные спины и привязали чтоб не свалились. Детей же посадили в те самые корзины, в которых люди барона привезли их к разбойникам, соединённые ремнями, перекинутыми через лошадиную спину. Затем наш небольшой караван без приключений доехал до римской дороги и выбрался на просёлок, ведущий к деревне, к наступлению темноты. К счастью, прихваченные у разбойников факелы, и особенно таланты нашего следопыта, не дали нам сбиться с пути.

К Танненбергу приехали уже в полной темноте, не считая луны и звёзд, понятно. Народ уже спал. В это время, особенно в деревнях, вообще ложатся как стемнеет. Зато и встают с петухами. Стражи у ворот, опознав нас, после недолгого разговора открыли створки.

Въехав в деревню, мы без задержки проехали к дому священника, где в окнах горел огонь.

Отец Виллебальд, вернувшись с вечерней службы, беседовал с Роландом и Вимом. Здесь мы узнали, что Барзаги умер во время нашего отсутствия. Жаль купца, хотя мы этого ждали. Покойного поместили в церкви, похороны будут завтра.

Мы тем временем быстро перенесли навьюченные на лошадей бочонки и ящики в свои комнаты, пока священник пошёл в дом соседей, позвать пожилую хозяйку, которая подрабатывала у него служанкой и кухаркой. Та, придя, быстро согрела воду, выкупала Зиги и Малу, переодела их в чистые, хотя и простенькие, одёжки своих внуков, пока их одежда будет сохнуть после стирки, затем валившихся с ног детей покормили и уложили спать. Тем временем мы, с согласия священника, заперли Фриду и барона с Рябым и Одноглазым в его погребе и, наскоро перекусив, тоже отправились на боковую.

На следующее утро, пока все спали, я поднялся первым, вытащил из сундука калейдоскопы, увязал в какую-то плотную тряпку, и засунул в один из возов с тканями, чтобы потом «найти», дабы никто не сомневался, что эти вещи из Персии.

Затем, пока малые отсыпались, а священник ушёл служить заутреню и готовить похороны купца, мы быстро обменялись новостями. Роланд и Вим сообщили, что за время нашего отсутствия осмотрели повозки с товаром купца. В одной повозке нашёлся китайский фарфор. Правда ребята не знали, что это такое, но я сразу опознал вещь из деревянного ящика, разделённого на ячейки, набитые соломой — не представляю, чего стоило дотащить эту хрупкую красоту через всю Азию и половину Европы!

В другой находились изделия из стекла, в основном цветного, тоже очень красивые и явно весьма дорогие, но всё же производившие меньше впечатления, во всяком случае на меня. Третья была загружена разными просмолёнными бочонками, залитыми воском. В бочонках мы обнаружили пряности, среди которых, в частности, я узнал чёрный перец, корицу, гвоздику, имбирь, шафран и мускатный орех. Были ещё какие-то полупрозрачные тонкие и хрупкие пластинки, в которых Вим опознал мускатный цвет, по его словам, продающийся вчетверо дороже одноимённого ореха. Здесь же имелось некоторое количество благовоний — ладана и мирры, как пояснил Вим со своим церковным образованием. От него же с удивлением узнал, что и гвоздику сейчас используют в благовониях, а не на кухне. Три оставшиеся повозки были загружены всевозможными восточными тканями, среди которых я опознал только шёлк разных цветов, парчу, атлас, но это и всё. Никогда не был знатоком всяких тряпок, сюда бы Ольгу, вот кто разбирался!

Была ещё какая-то совершенно прозрачная кисея, видел похожую в прошлой жизни, из неё фату для невест делают, кажется называется тюль, хотя не уверен, что это именно она. Одно ясно — любая нынешняя женщина, до королевы и императрицы включительно, отдала бы за эти ткани, как и за фарфор со стеклом, если не душу (с этим сейчас серьёзно), то несколько лет жизни однозначно. А также любые деньги из своего кармана, или кармана того, кто согласится за неё платить — отца там, мужа, или любовника… Интересно, сколько всё это добро может стоить? Ясно, что очень дорого. Жаль только, продавать придётся с изрядным дисконтом. Не знаем мы настоящих цен, а узнавать некогда.

Невольно закралась мысль, на фига мне теперь этот Крестовый поход? Если в него идут за славой и деньгами, то у меня того и другого уже вдосталь. Особенно денег, причём не только в виде монет, но и дорогущих товаров.