Чингисхан как полководец и его наследие - Эренджен Хара-Даван
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Способ управления террором впредь до успокоения поднятых войной народных страстей был не только дешевым (в смысле экономии своих людей), но и единственно возможным при том огромном перевесе в числе, который имели покоренные над завоевателями. Террор был в то время общепринятым средством управления и единственно понятным для тогдашних народов. Что система не вполне чужда и нравам «просвещенной» Европы, видно из того, что не далее как десять — четырнадцать лет тому назад она практиковалась немцами в оккупированной Бельгии, австро-болгаро-германцами — в Сербии и Румынии, большевиками — во время Гражданской войны. Например, в Сербии в период оккупации ее с 1915 по 1918 год мы видим систему продовольствия армии на счет населения оккупированных областей, взимание контрибуции и заложников, бессудные расстрелы и т. п.
Но зато, может быть, скажут нам, что европейцы не предавались таким грабежам, как монголы. Так ли это? Всем еще памятно обвинение, которое навлекли на себя немецкие войска, нередко в лице своих довольно высокопоставленных представителей, в присвоении частного имущества в оккупированных областях Бельгии, Франции и Сербии. То же самое, несомненно, произошло бы, если бы во время войны французы заняли часть германской территории. Что «культурные» европейцы не отстают в этом отношении от азиатских «варваров», можно судить по следующим, зафиксированным историей эпизодам:
В 1858 году англичане и французы нашли пустяковый предлог и затеяли войну с Китаем. По Тяньцзиньскому мирному договору европейцам было торжественно предоставлено право распространения христианства через миссионеров и ввоза опиума — этого сильнейшего яда для организма. Кроме того, § 7 этого договора воспрещал китайцам называть европейских капиталистов тем, чем были они, — «варварами»[182].
Тогда в Китае бушевало восстание тайпинов, которое подавляли англо-французские войска. Последние, чтобы доказать всему миру, что они не варвары, сожгли 200 буддийских храмов и замков. Хороший пример показал осенью 1860 года ген. Кузэн, разграбив императорский Летний дворец близ Пекина. Лорд Эльджин, желая затмить славу этого французского генерала, приказал сжечь этот дворец, который Расселем по художественной ценности ставится рядом с собором Св. Марка в Венеции. Тогда китайцы поняли, кто такие носители европейской «общечеловеческой» культуры.
Сорок лет спустя, во время так называемой Боксерской войны 1900 года, они удостоверились в этом окончательно по тем грандиозным грабежам и бесчинствам, которые производились в Печелийской провинции регулярными экспедиционными отрядами, принадлежавшими почти ко всем европейским национальностям.
Победой, одержанной над Джелал-ад-Дином на р. Инд, завершилось в главных чертах покорение обширной среднеазиатской мусульманской империи, а так как Чингисхан, всегда осторожный в своих военных предприятиях, отлично понимал, что для завоевания Индии, куда бежал султан, еще не наступило время, то ему оставалось только по принятии мер для закрепления за собой завоеванной территории вернуться с большею частью армии в Монголию. Во время этого триумфального возвращения на родину были еще попутно покорены некоторые, лежавшие в стороне горные крепости Северного Афганистана. Лето 1222 года Чингисхан провел с армией в прохладных местах в горном районе Гиндукуша, в следующую зиму он стоял под Самаркандом, а весна 1223 года застала его на берегах реки Чирчик, близ Ташкента.
В том же году состоялся на берегах Сырдарьи созванный монгольским самодержцем большой курултай из вельмож и сановников империи. На этом торжественном и многолюдном собрании правящего отбора лучших «второго психологического типа» людей Чингисхан восседал на Мухаммедовом золотом троне, доставленном из Самарканда. На курултай прибыл и Субэдэй, возвратившийся из южнорусских степей со своим отрядом. Летописец рассказывает, что Чингисхан был так заинтересован его докладом о совершенном набеге, что выслушивал его ежедневно в течение нескольких часов, решив тогда же завещать своим наследникам задачу покорения Европы. Отныне Чингисхан чувствовал себя повелителем пяти цветов народов, говорящих на 720 разных языках, населяющих мир (Замба тюбе)[183].
В свою столицу Каракорум[184] Чингисхан прибыл только в 1225 году. Он был на вершине своей славы. Когда-то бедный и всеми покинутый Темучин стоял теперь во главе организованной и огромной империи, ему беспрекословно повиновалось верное и прославленное победами войско, он имел сподвижников — талантливых полководцев, которые не были раболепными царедворцами и не боялись говорить ему правду в глаза. Завоевание мусульманской Азии открыло новые пути между Востоком и Западом: ядро Монгольской империи лежало в узле этих путей. Линии летучей почты, созданные военными потребностями, обращались в пути культурных сношений между нациями в мирное время.
Не подлежит сомнению, что такие гигантские результаты были достижением полководческого гения Чингисхана. Его действия в первый период Среднеазиатской войны (до бегства Мухаммеда из-под Самарканда) не требуют комментариев; не надо быть специалистом, чтобы дать им надлежащую оценку с точки зрения теории военного искусства. Менее понятными представляются операции монгольских войск во второй период войны: подчас кажется, что верховный вождь их грешил слишком большой разброской своих сил. Но если хорошо вдуматься в стратегическую обстановку этого периода, то окажется, что и в данном случае деятельность Чингисхана, строго соответствовавшая этой обстановке, должна быть признана безукоризненной.
Дело в том, что регулярные силы противника уничтожены, но он занят формированием новых, которые собираются в нескольких пунктах[185]. Эти очаги необходимо ликвидировать flagrante delicto[186]; отсюда вытекает необходимость действий не сосредоточенными силами, а отдельными отрядами. В то же время надо лишить неприятеля опорных точек для развития его вооруженных сил: это положение имеет следствием многочисленные осады крепких городов. Наконец, важно не дать вражеской силе нарасти около главы государства, почему в погоню за бежавшим султаном направляются двое из наиболее талантливых и наиболее энергичных вождей, которые, хотя и не настигают венценосного беглеца, но своей погоней доводят его до естественного конца.
В многочисленных осадах, которые ведут монгольские войска, они могли бы быстро растратить свою драгоценную живую силу, источники пополнения которой находятся в расстоянии нескольких тысяч верст от театра войны, если бы их полководец не дошел до гениальной (хотя и жестокой) идеи брать крепости руками побежденных.
Все это с очевидностью указывает на несравненный военный гений Чингисхана.
X. Второй поход на Тангут и смерть Чингисхана
Оставался у Чингисхана еще враг — его данник, тангутский царь, несколько лет тому назад отказавший в посылке вспомогательного корпуса против хорезмшаха. Этого вероломства старый хан, конечно, не забыл, тем более что с того дня ему ежедневно по установленному им церемониалу докладывалось перед обедом и ужином, что Тангутское царство еще не перестало существовать[187], что как нельзя лучше характеризует свойственное ему
