Врачу: исцелись сам! - Владимир Сергеевич Митрофанов

пожизненный уход с какой-то фирмой с завещанием квартиры. Так вот – не прожила и полгода. Считают, дали ей какое-то сильное лекарство. Короче, усыпили бабушку, как кошку. И фиг тут чего докажешь. Даже вскрывать не стали. Сожгли в крематории, а урну тут же и похоронили, если не выкинули. А комнату ее сразу же продали узбекам с рынка.

Так вот: эта бывшая жительница оккупированных территорий только минут пять приема потратила на обсуждение собственного здоровья, а остальные пятнадцать Борисков с медсестрой, открыв рты, слушали, как участковый давеча пытался задушить ее телефонным проводом и что во дворе ее дома стоит машина, из которой постоянно за ней следят и прослушивают все ее разговоры. Потом она, наконец, ушла.

Сразу за ней ввели еще одну старушку, Евдокию Степановну. Евдокия Степановна уже однажды лежала у них в терапевтическом отделении, а теперь иногда заходила на прием посоветоваться. Старушка была очень симпатичная, и дочь у нее была самая образцовая. В последние годы она постоянно ухаживала за матерью. А матери было уже далеко за восемьдесят. Два раза вследствие повторных тромбоэмболий легочной артерии она уже впадала в глубокую кому, однако невероятными усилиями врачи снова возвращали ее к жизни. По сути, она была уже два раза реально мертва, но ее оживляли. Конечно, если бы не дочь, вкладывавшая в это дело большие деньги и сутками дежурившая у постели, она просто бы умерла, как это и происходит с многими тысячами людей, которые проживают свое время и в конце жизни неизбежно умирают. Но тут дочь работала скорее на себя, поскольку смерть матери наносила страшный удар по всему укладу ее жизни. Старушке даже сделали операцию – поставили специальный кава-фильтр, чтобы ловить возможные тромбы, поскольку следующей тромбоэмболии она бы точно не вынесла. Она чем-то напоминала ту самую старушку из метро, которая собирала деньги на операцию глаз. Впрочем, бывали и совсем другие старушки. Иногда по "скорой" в больницу привозили путешествующих по миру иностранных стариков-туристов. Так, прошлым летом с круизного лайнера поступила некая американка с виду лет уже явно за сто, постоянно скалящаяся белоснежными искусственными зубами, с искусственными же тазобедренными и коленными суставами, с изувеченными временем узловатыми кистями, унизанными золотыми кольцами. И такие иностранцы были не столь уж редкими посетителями больницы. Это были люди, прожившие свой век в богатстве и довольстве, и никак не желавшие умирать. Обычно они поступали с сердечными приступами, иногда и умирали. По большому счету это была совсем не плохая смерть – в пути. Тем более, что все у них было застраховано, включая отправку тела на родину.

– Во, живут! – восхищенно сказал кто-то из персонала, разглядывая такую старуху, сверкающую своими кольцами и зубами.

– А-а, все равно их жизнь так же бессмысленна, как и наша. От них также не останется даже пыли, как и от нас! – тут же сказал другой сотрудник, накачивая манжетку тонометра.

Кстати, Жизляй почему-то считал, что смерть во время путешествия, это почти то же самое, что и смерть во время секса, как у того вышеупомянутого шестидесятилетнего мужчины, про которого рассказывала утром заведующая. Ведь далеко не худший вариант – умереть во время оргазма, если все равно умирать. Какой-то деятель даже считал оргазм особой разновидностью смерти. Подобный казус произошел, говорят, когда-то с крупным католическим священником, умершим от сердечного приступа прямо на юной проститутке. И не исключено, что ему на том свете это вовсе не зачтется за грех. Кто знает? Может быть, за что-то другое сделанное им этот грех и проститься. Нам ли судить? Ведь Бог сам сделал нас такими.

За Евдокией Степановной пришла еще одна старушка. Получилось, что сразу четыре подряд. Так бывало: то одна молодежь идет, а то одни старики и старушки. Этой было уже семьдесят пять лет, выглядела она для своего возраста очень даже хорошо, но ее очень беспокоили морщины, и она почему-то надеялась, что это все временно и что морщины ее разгладятся, здоровье существенно улучшиться и все станет таким как прежде. Для этого, как она полагала, нужно просто убрать некую сидящую в ней неустановленную инфекцию. Она ее чувствовала. А вся проблема заключалась лишь в том, что она никак не могла принять своей старости. И такие случаи были нередки. Так однажды на прием пришла женщина восьмидесяти двух лет, и Борисков поначалу никак не мог понять, что же ее беспокоит. Жалобы у нее были какие-то очень неопределенные: слабость, тяжело стало ходить, короче, "раньше так не было". И тут оказалось, что она, пережив даже блокаду, никогда в жизни ничем не болела. Поразительно, у нее даже зубы были все свои, хотя и наполовину стершиеся. Жила себе и жила, но это неизбежное наступление старости ее чрезвычайно напугало. Она не знала, что с этим делать и впервые в своей жизни обратилась к врачу. "Но ведь этого раньше не было!" – отвечала она на все доводы Борискова, что, увы, со временем у всех людей неизбежно появляются некоторые возрастные изменения. Этого она понимать и принимать никак не хотела, и в конечном итоге обиделась и наверняка пошла к другому врачу.

С другой стороны, совсем не редкостью были и так называемые "залегающие старухи", вдруг решившие требовать к себе внимания за всю прошедшую жизнь и залегшие в кровать, причем без каких-либо особых оснований со стороны здоровья и даже не слишком-то и старые. Одну такую бабушку Борисков не так давно консультировал на дому. Она уже недели две лежала в кровати после перенесенного, вероятно с осложнением на уши, гриппа и, судя по всему, собиралась так лежать очень долго, а точнее вставать вообще не собиралась. Все ее семейство было в ужасе. Всем известно, что при благоприятных условиях старики иногда лежат годами и даже десятилетиями. Как и предполагал Борисков, никакого серьезного заболевания там не оказалось: старушка действительно перенесла гайморит и правосторонний средний отит, отчего у нее и сохранялось остаточное головокружение. Сейчас симптомов уже почти и не осталось. И тут задача Борискова была почти библейская, нужно было сказать пациентке: "Встань и иди!" Так он и сделал.

Впрочем, однажды он наблюдал больную после инсульта, реально обездвиженную, которая лежала так года два и ходила под себя. Однажды эта старая женщина сползла к кровати, подползла к лампе, и стала закручивать себе на шею провод. Удушиться ей, однако, не удалось – лампа грохнулась, прибежала дочка, зять, ее снова потащили на диван, она мычала, и постепенно умирала еще месяца два. Потом, когда все закончилось, окна в комнате открыли