Похорони меня ложью - С. М. Сото

верно? Как только она восстановится, она снова придет за нами. За всеми нами.

Я ухмыляюсь, наслаждаясь тем, как это звучит.

— Ох, я на это и рассчитываю. И я буду готов принять ее, когда она это сделает.

Я сижу припаркованный на подъездной дорожке в течение нескольких минут, прежде чем приготовиться войти. Последний раз я смотрел на этот дом много лет назад, пытаясь решить, что мне делать с Маккензи. Чувство вины пронзает мою грудь, когда я думаю о ее родителях и о той роли, которую я сыграл в том, что они потеряли свою дочь. Вот что я получил за доверие к Винсенту. За то, что принял его слова за чистую монету.

Через некоторое время я заставляю себя выйти из машины и останавливаюсь на крыльце Райтов. Все может пойти либо очень хорошо, либо очень плохо. Я больше склоняюсь к последнему, когда дверь открывается, и пожилой мужчина, как я предполагаю, отец Маккензи, смотрит на меня.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Я так понимаю, вы мистер Райт?

— Кто интересуется? — он смотрит на мой костюм, его брови сходятся.

— Себастьян Пирс.

Краска отходит от его лица.

— Сын Бенедикта?

Я утвердительно киваю.

— Не возражаете, если мы зайдем внутрь и поговорим?

Немного неохотно мистер Райт приглашает меня войти, и меня ведут в старую кухню, которая выглядит так, будто ею не пользовались много лет. Все выглядит постановочным и нетронутым. Я смотрю на хрупкого человека передо мной. Я смутно помню его с подростковых лет, но тогда он был намного крупнее. Определенно более здоровым на вид. Смерть дочери, очевидно, подкосила его.

Я оглядываю дом, рассматривая фотографии в рамках. И одна вещь, которая кажется мне странной, это то, что все фотографии с Мэдисон. Словно Маккензи полностью стерли с лица земли.

— Чего ты хочешь? — спрашивает Майкл, сразу переходя к делу.

Он явно не любит гостей в своем доме, что меня вполне устраивает. Я тоже не хочу здесь находиться. Чем быстрее я с этим покончу, тем лучше.

Ради всех.

— Я хочу, чтобы вы освободили свою дочь от государственной опеки. Передайте опекунство мне.

Его глаза удивленно расширяются.

— Моя дочь… Маккензи? Зачем мне это делать? Она нуждается в профессиональной помощи, помощи матери, а я не могу ее оказать.

Мое терпение истощается, когда я смотрю на человека передо мной. По какой-то причине он явно не любит свою дочь. Или, может, потеря одной так сильно повлияла на него, что он забыл, как любить другую, но какова бы ни была причина, он кажется недовольным, даже говоря о Маккензи, и, несмотря ни на что, это не устраивает меня.

Положив руки на стол, я наклоняюсь вперед, ловя его взгляд, стараясь, чтобы он понял, насколько серьезно я отношусь к этому.

— Это была не просьба, Майкл. Вы выпустите ее из этой дыры, потому что мы с вами оба знаем, что, несмотря на все безумное дерьмо, которое она изрыгала раньше, ей там не место.

Майкл морщится.

— Она думает, что ее мертвая сестра-близнец разговаривает с ней. Конечно, ей там самое место. Она сошла с ума. Она нуждается в помощи, мистер Пирс.

Мои губы сжимаются в мрачную линию.

— Так это она сошла с ума? — осмотревшись вокруг, все указывает на очевидное: они стерли ее существование здесь. — У вас повсюду висят фотографии вашей покойной дочери, будто это святилище.

Майкл свирепо сверлит взглядом.

— Так проще. Маккензи никогда не была самостоятельной личностью; она смотрела на Мэдисон почти как одержимая. Ее фотографии не висят, потому что она никогда не была самой собой. И то, как мы выбираем праздновать жизнь нашей дочери, это наше право.

— Отпустите ее. В любом случае, ей лучше находиться в моих руках, — Майкл открывает рот, чтобы что-то сказать, но я обрываю его. — Я еще не закончил. — его глаза сужаются, но он молчит, позволяя мне продолжать. — Как только вы выпустите ее оттуда, а вы это сделаете, и вы, и ваша жена, вы передадите опеку над своей дочерью мне. Ее ближайшим родственником буду я. Ее жизнь будет в моих руках, а не в ваших.

Если его глаза сужаются еще сильнее.

— Что она тебе сделала? Зачем тебе эта обуза?

Обуза?

Опекунство над дочерью вдруг стало обузой?

С каждым словом Майкла он начинает нравиться мне все меньше и меньше. Я также начинаю складывать кусочки головоломки Маккензи Райт так, как раньше не складывал.

— Документы у меня с собой, — говорю я, игнорируя все его вопросы. — Все, что вам нужно сделать, это поставить подпись.

Неуверенность мелькает на его лице, но он медленно кивает после нескольких минут молчания. Я с восхищенным вниманием наблюдаю, как он передает мне всю жизнь Маккензи без малейшего намека на раскаяние.

Мне не следовало бы так уж удивляться. Ни один родитель, заботящийся о своем ребенке, не бросит их так, как они бросили Маккензи.

Вернувшись в машину, я звоню старому доброму доктору Астер и сообщаю ей ужасную новость. Маккензи не только находится под моей опекой, но и теперь свободна. Ей больше не придется быть пациенткой или легкой добычей для Зака и всего, что он задумал.

Глава 12

Маккензи

Я снова просыпаюсь в паническом поту, мой взгляд мечется по тихой, неподвижной палате. Как только мое дыхание выравнивается, и я понимаю, где нахожусь, одиночество снова поднимается во мне. Я не хочу здесь находиться. Я не заслуживаю здесь быть.

Как обычно, я делаю вид, что жалею себя. Это стало моей второй натурой, пока я здесь. Помимо физиотерапии, приема пищи и психоанализа с врачами, жалость к себе — это еще одна часть моего приговора.

Это одна из тех вещей, когда тебя запирают, держат подальше от всех, якобы для твоего же блага. Вы начинаете сходить с ума. Начинаете удивляться, как вообще сюда попали. Я подвергаю сомнению свой жизненный выбор, подвергаю сомнению свое здравомыслие и все, что привело меня в это место.

Такое чувство, что я давно ни с кем не общалась, кроме врача. Я не ожидаю, что Баз вернется в ближайшее время, особенно учитывая то, как мы расстались. Это было всего несколько дней назад, и мне почему-то кажется, что его визит только усугубил ситуацию. Это заставило меня жаждать свободы еще больше.

Я его ненавижу.

Я люблю его.

И я знаю, что не должна. Он единственный человек в этом мире, которого