Пришествие - Василий Головачев

Диего некоторое время молчал. Плыло мимо не нарушаемое ни одним звуком безмолвие марсианской ночи, плыли в вышине вереницы созвездий, мчался, качаясь, по двухлетней орбите вокруг Солнца каменный шар Марса.

– Я подал рапорт о переводе в отдел безопасности. Или специалистов моего класса у вас хватает?

Грехов шевельнулся, зашуршали, скатываясь в кратер, камни.

– Ты тоже работаешь на переднем крае, иначе наши дороги не пересекались бы. Что касается перехода… Торанц рапорт подпишет. Ну а я отговаривать не стану. Другое дело – поймет ли тебя Анна?

Диего благодарно пожал плечо Габриэля, и снова они постояли молча, касаясь друг друга локтями.

– Я тебе зачем-то был нужен? – спросил Грехов.

Диего нагнулся, поднял камешек.

– Мне оборотень уже снится. Понимаешь, ученые сошлись во мнениях, что тот пейзаж, что мы с тобой видели позавчера, – это пейзаж родины Конструктора, а черные «пауки» – его далекие предки. Твоя догадка оказалась верной. Представляешь эволюцию?

– Нет. У тебя в связи с этим есть причины искать меня ночью?

– А с кем еще могу я поделиться тревогой, не рискуя быть непонятым? С одной стороны, мы убедились, что спора Конструктора созревает медленно, и энергетически мы сильнее ее, если только она не умеет черпать энергию из неведомых нам источников. А с другой – уж если серый призрак, стоящий на лестнице эволюции гораздо ближе к нам, чем к сверхоборотням, то есть Конструкторам, не идет с нами на обоюдовыгодный контакт, то почему все уверены, что пойдет Конструктор? Откуда такая уверенность?

– А ее и нет, – буркнул Грехов. – Всех загипнотизировало обладание такой чудовищной игрушкой, как оборотень. Но должны же мы, люди, шагать вперед? Сами! И кто, как не исследователи, делает этот шаг первым? Изучение оборотня, которое уже многое принесло нашей науке, – тот же шаг. Рискованный, согласен. Но тут-то и выходим на сцену мы, пограничники и безопасники, и я должен спросить у тебя – все ли ты сделал для того, чтобы свести риск к минимуму? Если гибнут люди – это беда, но беда вдвойне, если они гибнут по нашей вине.

– Ты что, Ри? – опешил Диего. – Укор твой суров, но не обоснован. Ты же знаешь, как мы…

– Знаю, извини. Сердит я по другой причине. Ведь ты нашел меня не для того, чтобы делиться гипотезами об эволюции Конструкторов?

– Да, – признался Диего. – Я хотел сказать тебе, что вблизи оборотня со мной начинают происходить… мерещится всякая чертовщина! Иногда накатывает такая тоска – просто жуть берет! И мысль при этом – один! Один на весь космос!

– Я так и думал, – кивнул Грехов. – Нечто подобное испытывал и я. Снова наш тяжкий крест – экстрасенсорная система. Излучение оборотня воспринимается нами в гораздо большей степени, чем остальными. Не мерещилось ли тебе нечто вроде гигантской растущей трещины? Или взметнувшейся на километры ввысь каменной волны? Или жерла вулкана, извергающего тучу раскаленного пепла?

Диего шумно выдохнул.

– Я даже слышу при этом гул и грохот…

– Не только ты. Забара, Нагорин, Танич… я опросил всех спасателей, многие испытывают то же самое. Торанц называет это явление сверхчутьем, а Нагорин погружением дискурсивного мышления в подсознание. Когда-нибудь медики назовут это шестым чувством, например, диегозрением. Или виртосязанием.

Диего повертел в руке камешек и забросил его в кратер.

– А цунами… вулкан… что означают наши видения?

Грехов прошелся по кромке кратерного вала, остановился.

– Это значит, что сверхоборотень или кто-то внутри его предупреждает нас о последствиях пробуждения споры Конструктора.

– Серый человек?

– Не знаю, может быть. Одно знаю точно: испытание нашей готовности встретить опасность во всеоружии – еще впереди.

Назад они летели на высоте двухсот метров. На востоке уже засветилась серебристая полоса рассвета, на западе росло зарево полигона, и между двумя этими светлыми дугами прятал свою угрюмую ночную усмешку искалеченный древними извержениями великий лик бога войны Марса.

Зал был тих и темен. Панорамный виом был выключен, пульты и аппараты связи и контроля не работали. У малого виома сидел дежурный наблюдатель, изредка переключая изображение видеокамер, которые цепочкой расположились вокруг сверхоборотня. Изображение при этом не менялось: черное яйцо почти не выделялось на фоне ночного неба и мрака пустыни.

Диего подошел к своему пульту, эхо шагов заметалось между стен. Пограничник успокаивающе кивнул обернувшемуся наблюдателю и включил видеосистемы центра. Ночь Марса придвинулась вплотную, словно зал из-под километрового слоя базальта вынырнул вдруг на поверхность полигона. Диего коснулся пластины сенсора, и ожерелье прожекторов высветило четкую фигуру сверхоборотня.

– Влечет? – спросил напарник, молодой светло-русый парень, одетый в модную черную куртку с короткими рукавами и такие же черные с искрой брюки.

– Только с точки зрения борьбы с опасностью, – ответил Диего, подумал и добавил: – Хотя неправда, конечно, влечет. Как-никак загадка века.

Он погасил прожекторы и со вздохом сел в кресло.

Уже два месяца, как управление ввело обязательные двойные дежурства по ночам: наблюдатель-ученый и наблюдатель-пограничник. По мнению Диего, эти дежурства ничего не давали, один из наблюдателей был лишним, а именно – ученый. Потому что в случае непредвиденного поворота событий право решения принадлежало отвечающему за безопасность.

Диего перевел задумчивый взгляд на пульт. Спокойная россыпь зеленых и белых огней на панели говорила, что дежурный монитор защиты включен и работает нормально. Ни одно движение сверхоборотня не могло пройти незамеченным, и в случае необходимости автоматы сами смогли бы экстренно подключить дополнительные системы защиты – реактивные экраны, гравиконденсаторы и индукторы поля. Но заменить человека полностью компьютеры не могли. Диего покосился на приставку управления ТФ-эмиттером, усмехнулся. «Успеть бы! – подумал он. – Вся жизнь спасателя в этом «успеть бы!». Успеешь – и одной бедой меньше, и кто-то останется жить… И долго потом вспоминается молчаливый укор в глазах совершенно незнакомых людей – если не успеешь, если не сможешь победить время и обстоятельства…»

– О чем задумался? – напомнил о себе дежурный, вставая. – Как ты думаешь, если мы сгоняем партию-другую в шахматы, это не будет нарушением режима?

– Не будет, – подумав, ответил Диего. – Я поиграю черными.

Несколько раз звонки с пультов заставляли Диего и его напарника по имени Зигмунд бросаться к аппаратуре, но в первый раз оборотень просто усилил радиосвечение, во второй – изменил положение тела, пошевелился и потом каждый час «вздыхал» – объем его то увеличивался, то спадал.