Воины бури - Бернард Корнуэлл

— Даже если она больше ничем не отметится, Честер останется её победой! Но стоит лишить её этого города, как она окажется слабой. Захвати Честер, и откроешь дорогу ко всей восточной Мерсии. Если Рагналл одержит верх здесь, то уничтожит всю Мерсию. Он это понимает. Рагналл желает стать не только королем Нортумбрии, но и Мерсии. Потеря двухсот человек того стоит.

— Но без Эдс-Байрига...

— Потеря Эдс-Байрига усложнила ему жизнь, — прервал я его, — но ему всё также нужен Честер!

Ирландцы гонят норманнов со своего острова, но куда тем идти? К нам! Они бы не пришли, удерживай мы реки. Именно наша неспособность удержать реки открыла Рагналлу дорогу в Британию.  Так что на кону стоит не только Честер, стоит всё! Мерсия и в конечном счете Уэссекс.

Длинный ряд всадников остановился. К городу под двумя большими знаменами направился меньший отряд. В нем насчитывалось, пожалуй, с сотню всадников, вслед за которыми шли пешие воины.

На одном из знамен развевался красный топор Рагналла, тот же, что и на стяге его брата Сигтрюгра. Второй же, большое черное полотнище, был мне незнаком. Сплошной черный флаг, зловещий вид которому придавал изорванный край, развевающийся на морском ветру.

— Чье это знамя? — спросил я.

— Никогда его не видел, — ответил сын.

Финан, Меревал и Этельфлед поднялись на валы крепости. Никто из них не узнал знамя, и это странно, поскольку то не уступало размерами знамени Рагналла, показывая, что кто бы ни шел за истрепанным черным знаменем, он был ровней Рагналлу.

— Там женщина, — сообщил Финан, обладающий зрением сокола.

— Жена Рагналла? — спросила Этельфлед.

— Возможно. Говорят, у него их четыре, — сказал Меревал.

— Женщина в черном, — добавил Финан. Заслонив глаза рукой, он вглядывался в приближающегося врага.

— Она на небольшой лошади прямо перед знаменем.

— А может, священник? — неуверенно предположил Меревал.

Длинная цепь всадников принялась колотить мечами по щитам, издавая ритмичный и угрожающий стук, ворвавшийся в теплое сияние дня. Теперь я смог разглядеть женщину, закутанную в черные одежды и с капюшоном на голове. Она ехала на маленькой вороной лошади, что казалась ничтожной на фоне коней сопровождающих её всадников.

— С ним не может быть священника, — сказал Финан, — это определенно женщина.

— Или ребенок, — предположил я.

Всадник на маленькой лошади и сам был невелик.

Всадники остановились где-то в двухстах шагах. Далеко за пределами полета копья или топора. У фирда имелись лучники, но лишь с простыми охотничьими луками, неспособными пробить кольчугу.

Эти луки принуждали врага прятать незащищенное лицо за щитом и весьма пригождались на коротких дистанциях, но стрелять на двести ярдов — глупая затея, только врагов смешить. Два лучника все же выстрелили, и я велел опустить луки.

— Они пришли на переговоры, а не драться.

— Пока, — пробормотал Финан.

Я достаточно хорошо видел Рагналла. Он выделялся, как и всегда — длинные волосы развеваются на ветру, голая татуированная грудь. Он ткнул пятками жеребца, чтобы тот сделал пару шагов вперед, и привстал в стременах.

— Лорд Утред, — крикнул он, — я принес тебе подарки! Он обернулся к своему стягу, и его воины-пехотинцы проложили путь между лошадьми и направились к крепостным валам.

— О нет, — воскликнула Этельфлед, — нет!

— Сорок три, — горько молвил я.

Мне даже не требовалось считать.

— Заигрывая с дьяволом, — произнес Финан, — сгоришь дотла.

Сорок три воина с обнаженными мечами гнали к нам сорока трех пленников. Мечники выстроились неровной линией и остановились, а потом заставили пленников опуститься на колени. Пленникам, в основном мужчинам, хотя были среди них и женщины, связали руки за спиной. Они в отчаянии уставились на наши знамена, свисающие с вала. Я понятия не имел, что это за пленники, кроме того, что они, скорее всего, саксы и христиане. Это месть.

Рагналлу, видимо, рассказали о сорока трех головах, ожидающих в Эдс-Байриге, и это был его ответ. Мы ничего не могли поделать. У нас хватало людей оборонять стены Честера, но я и не думал усадить воинов в седла, чтобы сделать вылазку за ворота. Мы могли только слушать, как вопят жертвы, и наблюдать, как разят мечи, яркая кровь выплескивалась в теплое утро, а головы катились по чахлой траве. Рагналл издевательски ухмылялся обаятельной улыбкой, пока мечники вытирали клинки об одежду жертв.

И вот настало время последнего подарка, последнего пленника.

Он не держался на ногах. Его или её привезли перекинутым через спину лошади, и сначала я не мог разглядеть, мужчина это или женщина. Я мог только видеть, что это человек, одетый в белое, его сбросили с лошади на мокрую от крови траву. Никто из нас не заговорил. Тогда я разглядел, что это мужчина, и подумал, что он мертв, пока тот медленно не перевернулся, и я не увидел, что он в белой рясе священника. Но вот что странно: переднюю часть рясы покрывали ярко-красные полосы.

— Иисусе, — выдохнул Финан.

Потому что ряса не была раскрашена. Ее оросила кровь. Человек свернулся калачиком, будто пытаясь унять боль в паху, и тут всадница в черном пришпорила лошадь.

Она подъехала, не обращая внимания на угрозу со стороны наших копий, стрел или топоров, и остановилась в паре ярдов от рва, откинула капюшон и посмотрела на нас — старуха с морщинистым и суровым лицом, волосы редкие и седые, губы сжаты в тонкую гримасу ненависти.

— Что я сделала с ним, — сказала она, указывая на лежащего позади неё раненого, — то сделаю и с вами! Со всеми. Одним за другим! — она вдруг достала маленький кривой нож. — Я кастрирую ваших сыновей, ваши женщины станут шлюхами, а ваши дети — рабами, потому что вы прокляты. Все вы! — она выкрикнула последние два слова и взмахнула ножом для кастрации, указывая на всех нас, смотрящих со стен. — Вы все умрете! Вы прокляты и силами света, и силами тьмы, водой и огнем, самой судьбою!

Она говорила на нашем языке. На английском.

Она раскачивалась взад-вперед в седле, будто набираясь сил, а потом сделала глубокий вдох и указала ножом на меня.

— А ты, Утред Беббанбургский, Утред из Ниоткуда, умрешь последним и умрешь медленно, потому что предал богов. Ты проклят. Вы все прокляты!

Она хихикнула, звук показался безумным, а потом снова указала ножом на меня.

— Боги ненавидят тебя, Утред! Ты был их сыном, их любимцем, они обожали тебя, но ты решил посвятить свои таланты ложному богу, грязному христианскому богу, и теперь настоящие боги ненавидят тебя и проклинают! Я говорю с богами, они слушают меня, они отдадут тебя мне, и я убью тебя так медленно, что будешь умирать до самого Рагнарёка!