Падение Берлина, 1945 - Бивор Энтони

Впрочем, ожидать можно было чего угодно. Находясь в Карзине, пожилая фрау фон Путкамер уже ложилась спать, когда за окном послышался лязг гусениц и стрельба из автоматов. Вскоре после этого дверь ее спальни распахнулась, и туда ввалился молодой русский солдат. Он был сильно пьян после посещения соседнего крестьянского дома. Стоя перед кроватью, солдат знаком приказал женщине слезть с нее и уступить ему место. Фрау Путкамер стала возражать и сказала, что если тот хочет спать, она может постелить ему рядом, на полу, устроив его на ковре и дав подушку. После этого пожилая женщина сложила руки и стала молиться о своем спасении. Молодой солдат, видимо, был настолько пьян, что не смог продолжать спор. Он лег туда, куда ему показали.

В захваченной Померании Аграненко продолжал делать дневниковые записи и вдруг стал замечать, что в такие минуты все окружающие смотрят на него с опаской. Вероятно, они думали, что он не кто иной, как представитель НКВД.

Весна застала Аграненко 23 марта в Кольберге. Природа стала расцветать. Запели птицы, а на деревьях стали распускаться почки. Казалось, все живое противится войне{294}. Аграненко наблюдал за тем, как советские солдаты стараются на- учиться ездить на трофейных велосипедах. У них не получалось. Они постоянно теряли равновесие. Командование фронта издало даже специальный приказ, запрещавший советским военнослужащим кататься на велосипедах. Было много случаев, когда из-за неумелой езды на них солдаты попадали под колеса автомобилей и погибали.

Быстрый захват Померании означал освобождение из немецкой неволи тысяч иностранных рабочих и военнопленных. Ночью вдоль дорог загорались огни костров, у которых собирались репатрианты. Днем они поднимались и продолжали нелегкий путь домой. Практически каждая колонна репатриантов имела свой национальный флаг. Они несли его для того, чтобы их случайно не посчитали за немцев. Аграненко и его боевые товарищи встретили по пути группу литовцев со своим национальным флагом. Аграненко стал объяснять им, что теперь у них другой символ. Их национальный флаг - красного цвета. Понятно, что Аграненко, как и большинство русских, относился к захвату Советским Союзом Прибалтики как к само собой разумеющемуся. Он и его друзья не имели представления о том, что Прибалтика была присоединена к СССР согласно секретному протоколу между Москвой и нацистами.

Если бывшие военнопленные и подневольные рабочие несли с собой национальные флаги, то немцы надевали на рукава белые повязки и выставляли из окон белые флаги. Это означало, что они безоговорочно сдаются на милость советских властей. Немцы прекрасно понимали, что малейшая попытка сопротивления или даже выражение возмущения могут для них кончиться очень плохо. На должность нового бургомистра города Кёзлин был назначен пятидесятипятилетний еврей ювелир по имени Юзеф Людински. Когда ему необходимо было зачитать очередной приказ или распоряжение советского командования, то он надевал на голову котелок, прикреплял к рукаву красную повязку и шел к лестнице городской ратуши. Жители слушали его слова в гробовом молчании. В Лебе советские кавалеристы украли у местного населения все часы, включая настенные и наручные. Поэтому бургомистр города вынужден был каждое утро ходить по улицам, трясти колокольчик и кричать: "На работу!"{295} Советское командование проводило мобилизацию людей на различные работы.

В Штаргарде Аграненко стал свидетелем того, как к свежим могилам напротив магистратуры подошел танкист в запачканном шлеме. Молодой солдат внимательно читал имена на каждой табличке. Наконец он, видимо, нашел то, что искал. Солдат снял шлем и склонил голову. Потом он внезапно вскинул вверх автомат и дал из него длинную очередь. Танкист отдавал последний салют своему командиру, умершему на его руках.

Аграненко успел поболтать и с молодой девушкой - военной регулировщицей. Она сказала ему, что никто из ее боевых подруг не ждет скорого замужества. Регулировщицы уже совсем забыли, что они - женщины. "Мы - просто солдаты", - заключила она. Действительно, этим женщинам не приходилось рассчитывать на скорое замужество. Более чем вероятно, что они так и не нашли после войны своего избранника. Их потенциальные мужья оказались в числе тех девяти миллионов красноармейцев, кто погиб на этой войне.

* * *

Пока войска Жукова крушили "Балтийский балкон", армии Конева все еще были связаны боями в Силезии. Главным препятствием здесь стала "крепость" Бреслау на Одере. Ее защитники, подчиненные фанатичному гауляйтеру Карлу Ханке, обороняли город до последней возможности. Однако Конев не хотел пропустить битвы за Берлин. Поэтому он приказал своим войскам обойти Бреслау и развернуть наступление западнее Одера с двух захваченных плацдармов - в районе Штейнау и Олау. Его целью была река Нейсе, текущая к Одеру с юга. С этого рубежа он уже мог начать наступление в направлении Берлина.

8 февраля войска 1-го Украинского фронта Конева атаковали противника одновременно с обоих плацдармов. Однако главный удар наносился из района Штейнау против остатков 4-й танковой армии вермахта, Немецкие оборонительные рубежи были быстро прорваны. Для того чтобы ускорить наступление с плацдарма Олау, Конев ввел в действие 3-ю гвардейскую танковую армию генерала Рыбалко. К 12 февраля Бреслау был полностью окружен. В городе оказались запертыми более восьмидесяти тысяч мирных жителей.

4-я гвардейская танковая армия Лелюшенко достигла Нейсе всего через шесть дней. Во время наступления командиры танковых частей отмечали, что в городах и деревнях оставалась лишь незначительная часть местного населения. Иногда к передовым советским подразделениям выходил местный священник, который нес с собой письмо, заверяющее русских в том, что местные жители питают к ним самые "дружеские" чувства{296}. Бывали даже случаи, когда немецкие гражданские врачи соглашались оказать первую помощь раненым советским бойцам.

Лелюшенко пришлось пережить ряд неприятных моментов. Он внезапно обнаружил, что в тылу его армии еще действуют остатки корпуса "Великая Германия" и 24-го танкового корпуса генерала Неринга. Немецкие части пытались нарушить коммуникации наступающих советских войск. Однако спустя два дня эти немецкие части были разбиты, и порядок в тылу удалось восстановить. В результате своего наступления армии Конева вышли к Нейсе на фронте более чем в сто километров, полностью окружив при этом Бреслау. Тем самым была подготовлена неплохая стартовая позиция для последующего броска на Берлин. Однако бои южнее плацдарма Олау с остатками германской 7-й армии продолжались всю оставшуюся часть февраля и в марте.

Нацистское руководство полагало, что вступление противника на германскую землю автоматически усилит фанатизм немецких солдат в борьбе с противником. Однако во многих случаях это было совсем не так{297}. Германский пленный из 359-й пехотной дивизии поведал советским офицерам, что война на немецкой земле совершенно деморализовала военнослужащих. Им приказывали сражаться до последней капли крови, но, по мнению пехотинца, это был путь в никуда.

Генерала Шёрнера не оставляло в покое желание нанести по противнику мощный контрудар. 1 марта он приказал атаковать противника в районе города Лаубан. Часть сил советской 3-й гвардейской танковой армии была застигнута врасплох, и немцам удалось на какое-то время вернуть себе этот город. Геббельс пребывал в экстазе. 8 марта он вместе с сопровождающими его фоторепортерами отправился в Гер-лиц, где его уже поджидал Шёрнер. Затем они выехали в Лаубан. На рыночной площади города Геббельс и Шёрнер произнесли пламенные речи перед строем регулярных частей, фольксштурмовцев и гитлерюгенда. Фотокамеры запечатлели вручение министром пропаганды орденов немецким подросткам и его осмотр подбитых советских танков.

На следующий день Шёрнер возобновил наступление. На сей раз его целью являлся Штригау, расположенный всего в сорока километрах западнее Бреслау. Германские войска, вновь овладевшие городом, утверждали, что нашли в нем всего несколько оставшихся в живых мирных жителей. Гражданские лица были морально надломлены пребыванием здесь советских солдат. Немецкие солдаты клялись, что теперь они будут убивать каждого русского, который попадется им в руки. Однако и поведение самих военнослужащих вермахта нельзя было назвать безупречным. Официальных представителей нацистской партии не волновал факт расстрела немецкими солдатами советских военнопленных, но их шокировали доклады о том, что военнослужащие вермахта занимаются грабежом в эвакуированных районах{298}. В связи с этим Борман попросил фельдмаршала Кейтеля обязать германских офицеров по крайней мере раз в неделю обращаться к своим солдатам с напоминанием об их долге перед гражданским населением рейха.