После расставания. Вернуть Любовь - Мила Реброва

мне всё сам, я, возможно, смогла бы дать ему шанс, но его молчание снова возвращало нас в исходную точку.

Ничего не изменилось: ни Глеб, ни его отношение ко мне. Потеря памяти не сделала из него другого человека.

Да, он хорошо относился к дочери, был обходителен и нежен со мной, но, когда я оставалась одна, без его пагубного влияния, мой здравый смысл возвращался в полной мере, и я начинала корить себя за слабоволие. Мне нужно было набраться храбрости и принять решение. Объективно говоря, Глеб был в порядке. Его рана зажила, и общее состояние было стабильным. Так что я могла без опасения рассказать ему всё о его потери памяти и о наших отношениях. Рассказать о шантаже его бабушки и, расставив все точки над «i», потребовать свободы от него и его сумасшедшей бабули. Это было бы правильно. Но… Всегда было это чертово но, которое из раза в раз останавливало меня. Нужно было просто смириться с тем, что я слабая и безвольная женщина…

– Держи, – протянула я Глебу бутылочку, вернувшись в спальню.

Глеб, забрав ее, осторожно приложил к губам дочки. Малышка жалобно всхлипнула, но бутылочку взяла, принявшись вяло высасывать смесь.

– Молодец… – прошептал нежно Глеб, в очередной раз удивляя меня своей заботой. Я всё время думала о том, почему до потери памяти он не был таким с Васей. – Кажется, задремала.

– Давай положим ее на кровать… – встрепенулась я.

– Боюсь, она забеспокоится, – с сомнением протянул он. – Ты ложись, а я посижу. Только положи мне подушки у изголовья, – попросил он, всё еще ведя себя отстраненно.

– Хорошо, – взяв пару подушек, скинутых перед сном, я сложила их так, чтобы ему было удобнее, и легла, наблюдая за тем, как он с дочкой на руках устраивается рядом.

О том, чтобы заснуть, и речи не шло, но лечь мне было необходимо. Спина ужасно ныла, ведь дочка за время пребывания на острове прилично набрала и весила немало, а я проходила с ней на руках по несколько часов, пытаясь успокоить.

– Неужели так будет каждый раз, когда будет резаться зубик? – неожиданно подал голос Глеб, вырывая меня из моих мыслей.

– Не знаю. В первый раз было значительно легче. Возможно, этот станет исключением? Кто знает, – вздохнула я, переворачиваясь на спину, но всё так же наблюдая за ним с дочкой. Они представляли собой просто завораживающую картину.

– Я не люблю ссориться с тобой, – после недолгого молчания прошептал Глеб, встречаясь со мной взглядом напряженных глаз.

Я промолчала, тяжело вздохнув и прикрыв глаза. У меня не было для него слов. Эта поездка, так напоминающая картинку идеальной жизни… идеальной семьи, запутала всё еще больше. Я думала, она поможет мне окончательно принять решение, что вдали от давления его бабки всё изменится, но ничего не менялось. Я всё так же злилась и хотела его. Хотела себе, без жены, к которой он всё еще был привязан и о которой я всё еще ничего не знала, а спросить была не в состоянии, боясь услышать то, к чему была не готова.

– Ты за что-то злишься на меня, но не говоришь? – словно прочтя мои мысли, вновь заговорил Глеб.

– Сейчас не лучшее время обсуждать это. Вася может проснуться от звуков наших голосов. Давай насладимся последними днями отдыха и отложим серьезные разговоры до прилета домой? Дай нам просто насладиться отдыхом, Глеб, – взмолилась я.

– Хорошо, Маруся. Но по приезде мы выложим все карты на стол. Я устал от этих недоговоренностей.

– Как и я, Глеб, – едва слышно прошептала я в ответ, прикрывая глаза и делая вид, что сплю. Правда, впоследствии и сама не заметила, как и впрямь уплыла в мир снов.

Проснувшись как от толчка, я подскочила на месте и с удивлением обнаружила, что уже утро, а дочь спит, так и не проснувшись больше. По крайней мере, я не слышала, чтобы она плакала. Еще и спала сверху на Глебе, обняв его своими пухлыми ручками.

Я подползла ближе и, приподнявшись на локте, как зачарованная стала наблюдать за этой умилительной картиной, которая воплотила мои самые желанные мечты. Глеб с нашей дочерью.

Не удержавшись, я провела кончиками пальцев по его щеке, думая о том, как можно так сильно кого-то любить и ненавидеть. После рождения дочери я направила всю свою любовь к Глебу на дочь и искренне считала, что переборола чувства к этому мужчине. Но какой же глупой я была.

Жаль, что придется всю жизнь расплачиваться за эту глупость и любовь не к тому мужчине…

– Доброе утро, – прервал мои размышления сонный и хриплый со сна голос. – Я хотел бы просыпаться так каждый день, – хватая мои пальчики, застывшие на его колючем из-за пробившейся щетины подбородке и поднося их к губам, прошептал он.

И ведь не врет, скотина! Нельзя так врать! Нельзя смотреть таким взглядом, ничего не чувствуя!

Прикрыв глаза, я глубоко вздохнула, напомнив себе, что нельзя бить его в то время, как дочь лежит у него на груди. Хотя в голове то и дело проигрывался сценарий, по которому я как следует даю ему оплеуху, требуя ответов на свои вопросы.

– Она так и проспала на тебе не просыпаясь? – пытаясь изгнать из головы ненужные кадры мордобоя, спросила я.

– Сам удивлен, но да, – улыбнулся он, приглаживая взъерошенные волосики дочери. – Правда, когда ей захотелось сменить позу, она немного повозмущалась, но, улегшись на меня сверху, успокоилась и продолжила спать, – усмехнулся он, видимо позабавленный этим ночным эпизодом.

– Давай переложим ее на постель, у тебя наверняка всё затекло, – предложила я, сосредотачиваясь на дочери.

– А если проснется? – с опаской спросил Глеб.

– Вообще-то, уже пора, – взглянув на часы и с удивлением обнаружив, что почти двенадцать дня, ответила я. Хотя, учитывая, что мы все полночи не спали…

– Я ужасно голодный. Теперь понятно почему, – усмехнулся Глеб, проследив за моим взглядом на часы.

– Я быстро сбегаю в ванную и спущусь на разведку, – вставая с кровати и стягивая распущенные волосы в хвост, сказала я. – А ты клади ее на кровать, если проснется, будем кормить. Ей тоже давно пора