Избранник Ада - Николай Норд

Мои грустные размышления прервала странная картинка: откуда-то из-за могильных памятников на тропинку, навстречу мне, выкатилась приличных размеров обезьяна на велосипеде. Завидев меня, она притормозила ход и свернула с тропинки в рощицу, где растворилась за деревьями. Из любопытства, я пробежал сотню-другую метров в том направлении, где она скрылась, но куда там – ее и след простыл! Дрессированная обезьяна? Может, тут где-то живет или прогуливается цирковой дрессировщик? Непонятно. Непонятно и странно.

Я еще раз внимательно огляделся: свернув ранее с тропы, я оказался на краю кладбища недалеко от проселочной дороги, где никого не было, кроме нескольких военных, поминавших тут кого-то – видимо, своего сослуживца. Рядом, на обочине дороги, стоял УАЗик, выкрашенный в хаки, ничем не примечательный, кроме, пожалуй, своего номера: он был не белый, как на обычных машинах, и не черный, как на военных, а – красный. Ранее номеров такого цвета я никогда не видел – наверное, какое-то новое подразделение в войсках, решил я.

Тем временем военные, видимо покончив с поминками, засобирались и пошли к машине. Когда стали рассаживаться в УАЗик, один из них, майор по званию, все время пребывавший до этого ко мне спиной, на миг оглянулся, и я увидел знакомый мне широкий шрам на левой его щеке. Мелькнула мысль: как сильно он похож на пьянчужку с лопатой, на которого я нечаянно наступил на Клещихе. Неужели он? Вряд ли, конечно, не по чину ему простым могильным сторожем ошиваться. Впрочем, толком я майора рассмотреть не мог – он скрылся за захлопнувшейся дверцей УАЗика, и машина тронулась.

Из простого любопытства я подошел к могиле, которую только что покинули военные, увенчанную, солидных размеров, но скромным гранитным памятником, с бронзовой пятиконечной звездой на его вершине. На полированной лицевой стороне гранитного параллелепипеда были выгравированы и покрашены золотой краской дата рождения и смерти покойного и его фамилия и имя-отчество – все, как положено.

Судя по этим надписям, покойный, которому не было еще и сорока, умер лишь несколько месяцев назад. Но все это было мне малоинтересно, кроме фамилии, которую я запомнил, она была такой же, как и у моего, тоже ныне покойного дяди, – Вершинин. Не родственник ли? На приступке памятника был оставлен граненый стакан, наполовину наполненный водкой и накрытый кусочком черного хлеба – угощение покойнику. У самого памятника валялась саперная лопатка, видимо, забытая военными, подправлявшими могилку.

Мысленно пожелав усопшему Царствия Небесного, я повернулся и стал возвращаться на тропу, но, не сделал и пары шагов, как остановился, словно вкопанный. Навстречу мне, из-за старого склепа, вершина которого была увенчана двуликой мраморной головой с отбитыми ушами, вышла огромная серая собака, с роскошным седым загривком, не менее восьмидесяти сантиметров в холке – сущий волчара! Хотя я и понимал, что в городе волков быть не может, разве что, сбежавшим из зоопарка или цирка, особенно вероятным, если связать его с дрессированной обезьяной на велосипеде. Впрочем, возможно, сейчас развелась некая особая порода кладбищенских собак, ведь и на Клещихе я, кажется, видел подобную псину.

Я весь напрягся в ожидании дальнейшего поведения зверюги, лихорадочно соображая, что мне следует предпринять. Памятуя, что у памятника валялась саперная лопатка, я осторожно, мягко ступая, меленькими, как у балерины, шажочками, попятился назад – эта лопатка могла весьма кстати стать моим оружием обороны. Не спуская глаз с собаки, я боковым зрением увидел лопатку и, медленно присев, взял ее в руки и выпрямился. Тем временем собака не проявляла в отношении меня никакой агрессивности. Она, извернув голову вбок, просто с любопытством смотрела на меня по-человечьи умными глазами. Когда же лопатка оказалась в моей руке, огромная псина попросту исчезла за склепом.

Я облегченно вздохнул и достал сигаретку – перекурить и сбросить напряжение. Подумал, что неплохо было бы после такого стресса и глоточек горячительного принять на грудь. Чисто автоматически, а вовсе не из желания претворить свою мысль в дело, глянул на стакан с водкой, оставленный покойнику. Глянул – и обомлел: стакан был пуст! Ни водки, ни кусочка, накрывавшего его хлеба, не было. Я схватил стакан и понюхал – не померещилась ли мне ранее налитая в него водка. Но нет – густой запах спиртного исходящий из нутра стакана, говорил о том, что водка в нем совсем недавно еще все-таки была. Я даже капнул капельку из остатков прозрачной жидкости себе на язык. Точно – водка! Кто же ее слямзил за эту минуту? Уж не покойник ли? Чудеса, да и только!

Забрав из предосторожности, на случай еще какой-либо непредвиденной встречи, с собой саперную лопатку, я в задумчивости двинулся к своей цели. У крайней могилы кладбища, когда до деревни оставалось метров двести пустого поля, я бросил свое оружие и через десять минут оказался у первого дома, где и начал свой опрос местных аборигенов.

Но найти козла в своем огороде было, как я уже говорил, мало, надо было еще и упросить хозяев, чтобы они неким образом достали бы мне из-под него мочи. А это вам не молока с козы выдоить! Таких дворов с козлами в Буграх оказалось несколько, но как только владельцы сей благородной скотины узнавали о моей нужде, так захлопывали передо мной ворота, принимая за ненормального.

Я бродил по раскисшим от грязи улочкам, заглядывая в загаженные пометом подворья под лай поселковых Шариков и косые взгляды крестившихся бабок. Оставалось обойти всего лишь с десяток дворов, так что шансы мои в достижении поставленной цели серьезно упали. Я уже подумывал было поискать другое селение, как на перекрестке двух улочек набрел на один захудалый, о двух окнах, без ставен домишко, расположенный за щелястой, покосившейся изгородью, сработанной из ивняка сто лет назад.

За забором я увидел довольно-таки интересную сцену. Нетрезвого вида худощавый мужик в тельняшке, под рваной, грязной фуфайкой и в боксерских перчатках, молотился чуть ли не насмерть с поджарым, видимо, от недоедания, серьезных размеров, черным, бородатым козлом. Бородатая бестия разбегалась, набрасывалась на мужика, набычив голову и выставив вперед крутые, подпиленные на концах, рога, сшибалась в конце пути с перчаткой мужика, увесисто опускающуюся на ее голову от левого джеба или правого прямого, восставала на дыбы от полученного удара, сыпала искрами из глаз и бежала на исходную позицию для начала новой атаки. Битва человека и зверя проходила беззвучно, в глухой обоюдной ярости. У козла морда намылилась пеной, стекавшей с синих распухших губ, глаза налились кровью, седая бороденка воинственно развевалась на ветру. Мужик, время от времени, сплевывал через левое плечо и отирал слюнявые перчатки о ватные штаны. Невооруженным глазом было видно, что тут никто никому уступать не будет до последнего, то есть – нокаута.