Жестокие слова - Луиз Пенни

Мирна подняла ладонь и пальцем провела на ней круг.

— Вокруг — стены для защиты. — Потом ее палец остановился, замер в середине ладони. — Вот это пределы.

— Значит, если вы выходите за пределы…

— То вы среди чужих, — сказала Мирна. — Вокруг одни угрозы.

Она медленно сжала ладонь. Будучи афроамериканкой, она прекрасно знала, что это значит — «выйти за пределы». Она всю свою жизнь была чужаком. Пока не переехала сюда. Теперь она была в пределах, и наступила очередь Жильберов стать чужаками.

Но находиться «внутри» было вовсе не так уютно, как она всегда воображала.

Гамаш отхлебнул кофе и посмотрел на Мирну. Ему это представлялось занятным: все знали о том, что Марк Жильбер переместил тело, но никто вроде бы не знал о другом Жильбере — о том, который воскрес из мертвых.

— Вы что сейчас искали? — спросила она.

— Книгу под названием «Бытие».

— «Бытие»? Это о брате Альбере и созданном им сообществе? — Она встала и направилась к стеллажам. — Мы уже говорили об этом.

Она изменила направление и двинулась к дальнему углу своей лавки.

— Да, много лет назад. — Гамаш последовал за ней.

— Теперь я вспомнила. Я подарила один экземпляр Старику Мюндену и Жене, когда у них родился Шарль. Книгу наверняка больше не печатают. Жаль. Блестящее произведение.

Они прошли в уголок лавки, где продавалась старая книга.

— Вот она. Один экземпляр остался. Немного уголки пообтрепались, но с лучшими книгами такое случается.

Мирна протянула Гамашу тонкую книжицу.

— Могу я оставить вас здесь? Я обещала Кларе встретиться с ней в бистро за ланчем.

Арман Гамаш уселся в кресло и принялся читать в свете солнечных лучей, проникающих сквозь окно. Книга о негодяе. И о святом. И о чуде.

Жан Ги Бовуар пришел в переполненное бистро и, заказав пиво у запыхавшегося Хэвока, протиснулся сквозь толпу. Он слышал обрывки разговоров о ярмарке, о том, каким ужасным было судейство в этом году. Да что там ужасным — худшим за все прошедшие годы. О погоде. Но больше всего разговоров было о трупе.

Рор Парра и Старик Мюнден сидели в уголке с двумя другими посетителями. Они кивнули Бовуару, но не поднялись со своих драгоценных мест.

Бовуар обвел взглядом зал в поисках Гамаша, хотя и знал, что его здесь нет. Он понял это, как только вошел. Несколько минут спустя ему удалось захватить столик. Еще минута — и к нему присоединился старший инспектор.

— Запарились на работе, сэр? — Бовуар стряхнул крошки печенья с рубашки шефа.

— Это мое всегдашнее состояние. А ты? — Гамаш заказал имбирное пиво и повернулся к инспектору.

— Я прогуглил Винсента Жильбера.

— И?..

— Вот что я нашел. — Бовуар перелистал свой блокнот. — Винсент Жильбер родился в Квебек-Сити в тысяча девятьсот тридцать четвертом году в известной франкоканадской семье. Отец был членом Национальной ассамблеи, мать принадлежала к франкоканадской элите. Докторская степень по гуманитарным наукам получена в Университете Лаваля, потом степень доктора медицинских наук в Университете Макгилла. Специализировался в генетике. Заработал имя, когда изобрел внутриутробный тест на синдром Дауна. Таким образом, плод с синдромом выявлялся на ранней стадии беременности и принимались меры коррекции.

Гамаш кивнул.

— Но он приостановил свои изыскания, отправился в Индию, а когда вернулся, вместо того чтобы тут же отправиться в лабораторию и завершить свои исследования, присоединился к сообществу брата Альбера в Лапорте.

Старший инспектор положил на столик книгу, подтолкнул к Бовуару.

Инспектор перевернул книгу. На заднике была фотография надменного, высокомерного лица. То же самое лицо Бовуар видел всего час назад, когда стоял, упершись коленями в грудь старшего Жильбера.

— «Бытие», — прочитал он и положил книгу.

— Это о том времени, что он провел в Лапорте, — сказал Гамаш.

— Я читал об этом, — сказал Бовуар. — Заведение для людей с синдромом Дауна. Вернувшись из Индии, Жильбер добровольно отправился туда в качестве директора по медицинской части. А потом отказался продолжать исследования. Я-то думал, что, работая там, он еще сильнее проникся желанием избавить человечество от этой болезни.

Гамаш постучал пальцем по книге:

— Ты должен это прочесть.

Бовуар ухмыльнулся:

— Расскажите мне, о чем это.

Гамаш помедлил, собираясь с мыслями.

— Вообще-то, «Бытие» не о Лапорте. Эта книга даже не о Винсенте Жильбере. Она о высокомерии, смирении и о том, что значит быть человеком. Это красивая книга о красивом человеке.

— Как можно говорить такое о человеке, с которым мы только что расстались? Он просто дерьмо собачье.

Гамаш рассмеялся:

— Не могу не согласиться. Такими были большинство святых. У святого Игнатия были приводы в полицию, святой Жером был ужасный, подлый человечишка, святой Августин распутничал. Он как-то произнес молитву: «Господи, дай мне непорочность, только не сейчас».

Бовуар хмыкнул:

— Похоже, их было немало. Так почему же один из них становится святым, а другой — мерзавцем?

— Не могу тебе сказать. Это одна из тайн мироздания.

— Ерунда. Вы даже и в церковь-то не ходите. Нет, что вы на самом деле думаете?

Гамаш подался вперед:

— Я думаю, быть святым — это значит быть человеком. А Винсент Жильбер определенно принадлежит к этому виду.

— Но у вас есть еще что-то на уме, ведь так? Я же вижу — вы им восхищаетесь.

Гамаш взял в руки потрепанный экземпляр «Бытия», поднял взгляд и увидел Старика Мюндена, который попивал колу и ел сыр и паштет на французском хлебе. Гамаш вспомнил крохотную ручку Шарля Мюндена, вцепившуюся в его палец. Само доверие, сама невинность.

И он попытался представить себе мир без этого. Доктор Винсент Жильбер, великий человек, наверняка получил бы Нобелевскую премию, продолжи он свои исследования. Но он остановил их и вместо премии заслужил презрение коллег и чуть ли не всего мира.

И в то же время «Бытие» не было апологией. Оно даже не было объяснением. Оно просто было. Как Шарль Мюнден.

К ним подошел Габри:

— Готовы?

Они сделали заказ, и, когда Габри собирался уходить, появился агент Морен:

— Надеюсь, вы не возражаете?

— Вовсе нет, — сказал Гамаш.

Габри принял еще один заказ и опять собрался уходить, но тут появилась агент Лакост. Габри провел пятерней по волосам.

— Господи Иисусе, — воскликнул Бовуар, — да они словно из волшебной шкатулки выскакивают!

— Это еще что, — сказал Габри и принял заказ у Лакост. — Вы здесь не ожидаете всю Канадскую конную полицию?

— C’est tout, patron,[52] — заверил его Гамаш. — Merci. Я тебя не ждал, — сказал он Лакост, когда Габри отошел на достаточное расстояние.

— Я не собиралась приезжать, но хотелось поговорить с вами лично. Я встречалась и с боссом Оливье в банке, и с его отцом.

Она понизила голос и пересказала им то, что услышала от топ-менеджера банка «Лорентьенн». Когда она закончила, принесли ее салат. Креветки, манго, кинза на листиках молодого шпината. Но она с завистью поглядывала на тарелку шефа, над которой поднимался парок, а в ней — шампиньоны, чеснок, базилик и пармезан поверх пасты домашнего изготовления.

— Значит, неясно было, собирался ли Оливье похитить деньги или вернуть их, — сказал Бовуар.

Некоторое время он разглядывал свой поджаренный на открытом огне стейк, а потом отправил в рот порцию жареной картошки.

— Тот человек, с которым я говорила, был убежден, что Оливье зарабатывал деньги для банка. И все же, если бы он не уволился сам, его, вероятно, выгнали бы.

— Они уверены в том, что все деньги, которые он заработал на этой малайзийской сделке, пришли в банк? — спросил Гамаш.

— Они считают, что пришли, и нам пока не удалось найти ничего другого на Оливье.

— Так что мы не знаем, откуда появились деньги на покупку всей этой собственности, — подытожил Бовуар. — А что сказал отец Оливье?

Изабель рассказала им о своем посещении «Абита́». Когда она закончила, их тарелки были пусты, а официант принес меню десертов.

— Мне не надо. — Лакост улыбнулась Хэвоку Парре.

Он улыбнулся в ответ, показав другому официанту, что нужно очистить и подготовить соседний столик.

— Кто разделит со мной профитроли? — спросил Бовуар.

Эту проблему нужно было решить поскорее, иначе он рисковал проглотить всю порцию.

— Я, — вызвалась Лакост.

Принесли печенье с начинкой из мороженого и в оболочке из теплого шоколада. Гамаш пожалел, что и себе не заказал такого. Он как зачарованный смотрел на Бовуара и Лакост, которые подбирали ложками тающее мороженое в смеси с тестом и теплым темным шоколадом.

— Значит, отец Оливье никогда здесь не был, — сказал Бовуар, вытирая губы салфеткой. — Он не имеет ни малейшего представления о том, где живет Оливье и чем занимается. Он даже не знает, что его сын гей.