Почему языки такие разные. Популярная лингвистика - Владимир Плунгян

Он красивый, —

а по-китайски то же самое будет выглядеть буквально как:

Он хороший-смотреть.

Так же точно поступают изолирующие языки и с другими словами. Вот как обычный изолирующий язык мог бы построить слова, которые мы в русском языке образуем от глагола лететь:

вылететь = лететь-выйти;

прилететь = лететь-прийти;

летчик = человек-лететь;

самолет = машина-лететь (или: железо-птица-лететь).

Вот и всё! Признайтесь, это кажется даже как-то проще и понятней, чем наши запутанные суффиксы (да еще если с чередованиями). В общем-то, одну и ту же идею ведь вполне можно выражать и корнем, и не корнем — особой разницы не будет. Разве Рязанская земля звучит хуже, чем Рязанщина? А маленький стакан — менее понятно, чем стаканчик?

Кстати, и в русском языке есть такие значения, которые передаются только корнями, тогда как другие языки поручают их некорневым морфемам. Вот, например, само слово "язык". Нам странно представить, чтобы в языке имелся, скажем, суффикс или префикс, который передавал бы именно это значение. А между тем бывает именно такой и суффикс, и префикс. Например, в языке суахили это префикс ki-. И сочетание "язык суахили" переводится на язык суахили одним словом — kiswahili. А "русский язык" — это kirusi. Ну а в чешском языке для этого же значения есть особый суффикс — ština, так что "русский язык" переводится на чешский как ruština, а язык суахили, естественно, — как suahilština. Надо сказать, что чешский язык вообще гораздо больше понятий выражает суффиксами, чем русский. Например, мы скажем "билет на самолет" — а по-чешски это letenka, слово с глагольным корнем let- и специальным "билетным" суффиксом — епк(а). Надо ли теперь удивляться, что "входной билет" — это по-чешски vstúpenka!

А когда чехи спускаются в метро, то им нужна — что бы вы думали? — правильно Jizdenka!

Так что какие значения передавать корнями, а какие — нет, это личное дело каждого языка. Можно и одними корнями обойтись.

А теперь вернемся немного назад. Мы сказали, что если в языке из морфем есть только корни, то у него два способа решить проблему грамматических значений. Первый способ — не выражать их вовсе, так получаются изолирующие языки. Но если есть первый способ, то, наверное, есть и второй? Правильно. Вот об этом втором способе тоже нужно сказать несколько слов.

Дело в том, что грамматические значения можно выражать не только суффиксами и префиксами. Их можно выражать и корнями. Только это будут особые корни. Они будут значить не "дом", "диван", "бежать", "думать", "мой", а — "прошедшее время", "дательный падеж", "условное наклонение"… Нам странно себе представить, что в языке могут быть слова с таким значением? Ну а русское слово бы — разве оно не такое? А слово буду, когда мы говорим буду спать, разве не выражает как раз значения "будущее время"? Так что даже в русском языке есть такие слова, хотя в русском их и немного. Называют же такие специальные слова, которые служат для передачи грамматических значений, — служебными словами.

Теперь вы понимаете, что я хочу сказать. В языке может не быть некорневых морфем, зато в нем могут быть служебные слова. И тогда он может выражать, если ему нравится, сколько угодно грамматических значений. Например, у глагола можно устроить хоть десять наклонений — просто надо иметь десять разных служебных слов (а не одно слово бы, как в русском).

Языки, в которых большая часть грамматики отдана на откуп служебным словам, тоже имеют свое название. Они называются аналитическими (а это их свойство — аналитизмом). Такие языки, как русский, в противоположность им называются синтетическими.

Аналитические языки похожи на изолирующие тем, что к их корням почти не присоединяются некорневые морфемы — некорневых морфем и в аналитических языках мало. А отличаются они от изолирующих тем, что в них всё-таки есть такие корни, которые выражают грамматические значения (и больше ничего другого!);стало быть, эти слова, хоть они и самостоятельные, но должны обязательно употребляться в предложении вместе с другими словами.

Образцовыми аналитическими языками являются английский и французский. В самом деле, возьмем такое английское предложение:

The dog of mу father is barking.

Оно означает: "Собака моего отца лает". В русском переводе четыре слова, в английском предложении — семь. "Лишние" три слова — это и есть служебные. Слово the обозначает "определенность", слово of—"принадлежность", слово is — "настоящее актуальное" (то есть настоящее время длительного — или актуального — вида). Конечно, другой язык мог бы выразить всё это какими-нибудь окончаниями, но тогда бы он и не назывался аналитическим.

Аналитические языки есть не только в Европе. К ним относится, например, язык хауса в Африке (это один из самых известных языков Западной Африки, отдаленно родственный арабскому) и многие из тех языков, на которых говорят жители островов Полинезии: таитянский, гавайский, маори и другие.

7. Инкорпорирующие языки

Только что мы познакомились с языками, в которых самостоятельность морфем в слове была доведена до предела. Настало время посмотреть, во что может вылиться другая крайность — стремление морфем во что бы то ни стало соединяться друг с другом в одно слово.

По логике вещей, у нас должны получаться языки с очень длинными словами. Но какой длины может быть самое длинное слово в языке? Можно ли написать роман из одного слова — точнее, может ли одно слово быть равным по длине целому роману? Пожалуй, нет. А слово длиной в повесть или хотя бы в рассказ? Как-то не верится. Ну а размером с самый маленький рассказик? Ведь самый маленький рассказ — это просто предложение. Слова-то в языке прежде всего складываются в предложения! А есть ли языки, в которых слова, склеиваясь друг с другом, могут образовывать целые предложения?

Да, такие языки есть. Это не просто языки, которые любят сложные слова (как немецкий или венгерский), — это языки, в которых сложные слова такие длинные, что они сами по себе могут образовать целое предложение. Например, вместо:

Пошел дождь —

в таких языках будет сказано нечто вроде:

Дождепошло, — а вместо:

Сильный дождь прошел над лесом — Лесосильнодождепрошло.

Пожалуй, ни в русском, ни в других европейских языках ничего похожего не встретишь — а ведь до сих пор нам как-то удавалось находить если не точно такие же, то хотя бы похожие примеры.

Называются такие языки с длинными словами-предложениями тоже длинно — инкорпорирующими (это название происходит от латинского глагола со значением "вставлять, внедрять" — одни слова в них как бы внедряются в другие).

Инкорпорирующие языки не такие уж редкие — к ним относится большинство индейских языков Северной и Центральной Америки (а это сотни языков!); кроме того, знамениты своей инкорпорацией корякский и чукотский языки (на крайнем северо-востоке нашей страны) и обширная группа эскимосско-алеутских языков (это Гренландия, Канада, Аляска и тоже северо-восток Евразии).

Итак, слова там длинные, потому что складываются друг с другом. Но ведь русские слова тоже складываются — паровоз, быстроходный и даже Мосавтолегтранс. И в древнегреческом, и в санскрите, как мы уже говорили, тоже было много сложных слов. Но всё дело в том, что сам способ словосложения в инкорпорирующих языках совершенно другой. Во-первых, и в русском, и в других индоевропейских языках сложные слова — прежде всего существительные или прилагательные, но не глаголы. Невозможно представить себе русское слово паровозить, быстроходить, рукомоить (при том, что в русском языке есть, например, слово рукомойник) или глазомерить (хотя есть слово глазомер). Наоборот, в инкорпорирующих языках сложные слова — это как раз глаголы, потому что получаются эти слова так. Есть исходная ситуация, о ней и обо всех ее участниках мы хотим что-то сообщить. Как мы знаем, ситуацию обычно называет глагол, а ее участников — существительные, помните:

Старик ловил неводом рыбу.

Так вот, в инкорпорирующих языках глагол (он же название ситуации) как бы вбирает в себя, "внедряет" всех участников ситуации — и предложение превращается в одно слово-глагол, что-то вроде старико-неводо-рыбо-ловилось. Впрочем, от слова-глагола часто отделяется подлежащее, но уж все остальные участники ситуации приклеиваются к нему прочно. Получается предложение всего из двух слов:

Старик неводо-рыбо-ловил.

Понятно, что всяческие местоимения и прилагательные (быстроловил, большерыболовил, рыбомнеловил и т. п.) вставляются туда же. Поэтому все эти не существующие в русском глазомерить или рукомоить — как раз очень похожи на корякские или эскимосские слова. Вместо русского: Я мою руки — эскимос, коряк или индеец-ацтек может сказать коротко и ясно одно слово: Рукомою. (Недаром все индейцы в романах такие немногословные: им легко — одно слово сказал, и уже целое предложение.) Конечно, языки с инкорпорацией не обязывают говорящих всегда выражать свои мысли так кратко (можно было бы еще сказать — так односложно, но в данном случае, пожалуй, правильнее было бы — так однословно); во всех этих языках остается возможность строить нормальные (с европейской, конечно, точки зрения) предложения, но используется она говорящими на этих языках довольно редко, и только в особенных случаях. Инкорпорация же является для них обычным способом говорить (и, наверное, думать?).