Похитители Плоти - Джек Финней

– Я хотел бы, чтобы вы расслабились и успокоились, – произнес Мэнни с доброй улыбкой от искреннего желания помочь нам. – Мы не собираемся причинять вам зло, и когда вы поймете, что мы… должны сделать, – он пожал плечами, – думаю, вы спокойно воспримете это и удивитесь, зачем была вся эта суета. – Он подался вперед, присматриваясь к нам, но, не получив ответа, откинулся на кушетке. – Что ж, во-первых, это не больно, вы ничего не почувствуете. Бекки, это я вам обещаю. – Он вдруг прикусил губу, подбирая убедительные слова, а потом поднял глаза. – А когда проснетесь, будете чувствовать себя по-прежнему. Вы и будете точно такими же каждой мыслью, воспоминанием, привычкой, жестом, до самого крохотного атома ваших тел. Никаких отличий. Ни единого. Вы будете такими же. – Он говорил настойчиво, убедительно, но до последнего момента в его глазах не исчезал какой-то намек на неверие в собственные слова.

– Так зачем тогда беспокоиться? – небрежно спросил я. Никакой надежды победить в споре я не питал, но считал, что должен что-то сказать. Отпустите нас. Мы уйдем из города и никогда не вернемся.

– Но… – Мэнни раскрыл было рот, потом замолчал и взглянул на Бадлонга. – Может, вы им все объясните, Бад.

– Хорошо. – С удовлетворенным видом Бадлонг откинулся на стуле, профессор, который заранее радуется возможности учить, как он, несомненно, делал всю жизнь. И я поймал себя на мысли, не прав ли Мэнни, может быть, действительно ничего не меняется и мы останемся точь-в-точь такими, как раньше.

– Вы видели то, что видели, и знаете то, что знаете, – начал Бадлонг. Вы видели… э-э… коробочки, назовем их так за неимением лучшего названия; наблюдали, как они изменяются и приобретают форму, дважды вы видели этот процесс почти завершенным. Но зачем насильственно подвергать вас этому процессу, если, как мы утверждаем, в конечном счете никаких отличий нет? – Снова, как и у него дома, пальцы Бадлонга начали касаться друг друга в чисто академическом, профессиональном жесте. Он улыбнулся нам, этот приятный моложавый мужчина. – Хороший вопрос, но на него есть ответ, и очень простой. Как вы и догадывались, это своего рода семенные коробочки, хотя их содержимое не является семенами в обычном смысле слова.

Но как бы там ни было, они представляют собой живую материю, способную, как и семена, к бурному и сложному росту и развитию. И они действительно пропутешествовали через космическое пространство, во всяком случае, первые из них, сквозь немыслимые расстояния и миллионы лет, как я вам и говорил.

Хотя, конечно, – он улыбнулся, вежливо оправдываясь, – я старался говорить так, чтобы посеять сомнения в своих словах. Но они живут; прибыли они на эту планету совершенно случайно, но, коль уж оказались тут, обязаны выполнить свою функцию, которая для них столь же естественна, сколь и для вас. Вот почему вы должны подвергнуться изменению: коробочки обязаны выполнить свою функцию, ради которой они существуют.

– Что же это за функция? – саркастически поинтересовался я.

Бадлонг пожал плечами:

– Функция любой формы жизни где угодно – выжить. – Какое-то время он внимательно всматривался в меня. – Жизнь существует везде во Вселенной, доктор Беннелл, для большинства ученых это непреложная истина, хотя мы никогда еще с ней не сталкивались. Но жизнь там есть, на немыслимых расстояниях, в любой возможной и невозможной форме, поскольку существует она в самых разнообразных условиях. Подумайте, доктор: существуют планеты и формы жизни, которые неизмеримо старше нашей; что происходит, когда древняя планета в конце концов умирает? Форма жизни на ней должна учитывать этот факт и готовиться к нему – чтобы выжить.

Бадлонг подался вперед на стуле, глядя прямо на меня, увлеченный собственной речью.

– Планета умирает, – повторил он, – медленно, на протяжении неизмеримого времени. Форма жизни на ней – медленно и на протяжении неизмеримого времени – должна готовиться. К чему? К тому, чтобы покинуть планету. И двинуться куда? И когда? Тут есть только один ответ, именно тот, который они нашли: абсолютная приспособляемость ко всем без исключения другим формам жизни, ко всем без исключения условиям, с которыми они могут столкнуться.

Бадлонг радостно улыбнулся и откинулся на стуле, он был доволен собой.

Где-то внизу, на улице, засигналил автомобиль и заплакал ребенок.

– Итак, в определенном смысле коробочки паразитируют на любой форме жизни, которую встречают, – продолжал Бадлонг. – Но это совершеннейшие паразиты, которые могут сделать неизмеримо больше, чем просто сосуществовать с хозяином. Они – вершина эволюции, они обладают способностью перестраивать себя до полной дубликации, клетка в клетку, любой формы жизни, независимо от условий, в которых существует эта жизнь.

Видимо, мои сомнения отражались у меня на лице, потому что Бадлонг хихикнул и предостерегающе поднял руку.

– Знаю, это звучит как абсурд, как бессмысленный бред. Вполне естественно. Потому что мы находимся в плену собственных понятий, доктор, наших ограниченных представлений о том, какой может быть жизнь. На самом деле мы не в состоянии воспринять что-то существенно отличающееся от нас и других форм жизни, существующих на нашей крохотной планете.

Посмотрите сами, кого напоминают выдуманные люди с Марса в наших комиксах и фантастике? Это же карикатуры на нас самих, мы неспособны вообразить что-то, действительно отличающееся от нас. О, у них может быть шесть ног, три руки и антенна на лбу, – он улыбнулся, – как у известных нам насекомых. Но они не имеют существенных отличий оттого, что мы знаем.

Он поднял палец, будто упрекая ученика, не выучившего урок.

– Но возводить в абсолют наши собственные ограничения и серьезно верить, будто эволюция во всей Вселенной должна по какой-то причине развиваться только в том направлении, которое существует здесь, – это, мягко говоря… – он пожал плечами и улыбнулся, – достойно туземцев с какого-нибудь острова. Это крайне провинциально. Жизнь принимает такие формы, какие ей нужны, например, чудовища в пятнадцать метров высотой, с громадной шеей и в несколько тонн весом – его называли динозавром. Когда условия меняются и динозавры больше невозможны, – они исчезают. А жизнь существует дальше в новой форме. В любой нужной форме. – Он напустил на себя торжественный вид. – Истина – то, что я говорю. Именно так и произошло. Коробочки прибыли, дрейфуя, на нашу планету, как и на другие, и они исполняют и будут исполнять впредь свою простую и естественную функцию – выжить на этой планете. Они реализуют заложенную в них эволюцией способность к адаптации и копированию жизни, для которой подходит эта планета.