Все против всех - Герман Иванович Романов

кольчужное плетение было накрыто стальными пластинками с гравировкой и золотой насечкой — в общем, выглядел павлин павлином, наряженный, весь такой из себя красивый. Голову давила тяжесть стального островерхого шлема, такой же чудовищной стоимости, но не менее красивого. И по местным меркам вся его одежда, начиная от сапог с загнутыми носками, до кафтана была воистину «царской», правда, в ее «военно-полевом» варианте.

Ситуация продолжала оставаться неопределенной, ни одна из трех воюющих сторон не предпринимала активных боевых действий. Но в том, что они скоро грянут, никто не сомневался. Дело в том, что к Лжедмитрию в Тушино прибыл Ян Сапега с большим шеститысячным отрядом поляков и литвинов. В нем насчитывалось несколько хоругвей «крылатых гусар» в пять-сот-шестьсот панцирных всадников, и до трех тысяч великолепной наемной пехоты — одна половина вооружена мушкетами, другая длинными семиметровыми копьями, вдвое длиннее тех разборных пик, которыми вооружались стрелецкие «разряды». Так что сейчас в Тушино одних иноземцев тысяч пятнадцать, да десять тысяч казаков — запорожских, донских, реестровых — вполне хороших и отчаянных воинов. Про того же донского атамана Андрею Корелу, сражавшегося за первого Лжедмитрия, бояре говорили с нескрываемым уважением, если не страхом.

К «надежному войску» можно добавить до двадцати пяти тысяч всякого «гулящего люда» — беглых холопов, разбойников, бывших повстанцев Болотникова — сбегались под знамена Лжедмитрия толпами, но в последний месяц пошел обратный отток.

А вот русских бояр и дворян со своими ратными людьми осталось немного — удрали в большинстве своем в Дмитров. Имелись у Лжедмитрия только шесть тысяч северского ополчения и местных казаков, у которых были давние счеты с Москвой за события четырехлетней давности, когда воеводы Годунова предали огню и мечу восставшие волости, с немыслимой жестокостью расправляясь с жителями. Однако северцы его тайных посланцев приняли, и отнеслись к ним с должным вниманием — потому что слишком хорошо знали личность первого Лжедмитрия, и теперь осознали в какую дурную историю вляпались.

Князь Иван Меньшой Одоевский передал им грамоту, в которой государь Дмитровский обещал им возмещение потерь и полное освобождение от податей на девять лет. И в знак своей искренности даровал удельные права ряду городов, но с князьями Одоевскими во главе. Вполне нормальное по нынешним временам и понятное люду действо правителей — назначать на ответственные посты близких родственников. И появилась надежда, что в нужный момент времени, эти шесть тысяч нанесут удар в спину полякам, или, по крайней мере, не будут сражаться.

Лазутчиков в Тушинском лагере хватало, нашли подходы даже к казакам, и что интересно, те тоже пришли в смущение от «соблазна» — многие поляков если не ненавидели, то относились неприязненно, и этим нужно было воспользоваться. Кроме того, за «ликвидацию» Лжедмитрия Иван был готов заплатить сумасшедшую «круглую» сумму в тысячу рублей и дворянство с неплохим поместьем в придачу. Так что оставалось надеяться, что найдутся охотники разбогатеть и обрести статус.

Всеми «тайными операциями» заправляли князь Иван Большой Одоевский и ставший окольничим Никита Вельяминов-Зернов. Это были как раз те люди, которым он мог полностью доверять. А как тут иначе — с ним связали собственную судьбу, и будут оберегать его с великим тщанием, а злодеев найдется. Ведь если русским удалосьнаводнить Тушинский лагерь соглядатаями, то можно не сомневаться, что и в Дмитрове хватает лазутчиков самозванца. Так что наладить разведку и контрразведку было жизненно важно, ведь недаром Сталин отмечал, что экономия на борьбе со шпионажем чуть ли не вредительство в чистом виде.

Войско собралось внушительное — одних стрелецких «приказов» под рукою полтора десятка, из них четыре регулярных, так называемых «наборных». Все по пять сотен, и еще одна вне полка, в гарнизоне города, для внутренней службы и подготовки ополченцев. Все «приказы» вооружены по новому «уставу», и упор ставился именно на залповую стрельбу — пороха и свинца на обучение никто не жалел. А кроме пик «крылатых гусар» ожидали «сюрпризы», перевозимые в полковом обозе — разборные рогатки и знакомые всем воеводам «острожки» — бревенчатые щиты «гуляй-города». Кроме того, каждый «приказ» получил полковую артиллерию из двух-трех небольших орудий, которые тоже именовали пищалями, калибром в одну-две «гривенки» — русских фунта. Им сделали новые облегченные лафеты, и теперь пехоту прикрывала и сопровождала артиллерия, способная закинуть на версту железное ядрышко, или лупануть по вражеской коннице картечью.

Восемь тысяч стрельцов весомая сила, к тому же должны прибыть еще полки из дальних городов, но на это потребно время и помощь вряд ли успеет. Больше всего Иван рассчитывал на артиллерию, стянутую в «большой наяд» из полусотни разнообразных стволов. Но если орудия правильно расставить батареями на холмах, то большие неприятности неприятелю причинят ядра, что способны выносить пикинеров и мушкетеров рядами. Тем более, пушкари были опытные, получают за свой труд серебром. А на прикрытие батарей имелись двенадцать сотен ратников, вооруженных длинными пиками и бердышами — пищалей на всех не хватало.

Поместной кавалерии набралось только шесть тысяч, разномастно вооруженной, и плохо обученной. Плюс тысяч пять татарской и казацкой конницы, еще менее надежной. Исключение «наборная» тысяча — вот их Пожарский держал на особенном счету, отбирая самых лучших. Но сейчас «трудились» именно всадники, постоянно устраивая набеги на тушинцев. И можно было не сомневаться, что если самозванец двинется грозной силою, то об этом в Дмитрове и Лавре вовремя узнают.

Все остальное можно не учитывать — три сотни самострелов или арбалетов в умелых руках «лесных стрелков» могут натворить дел, но в генеральном сражении пользы от стрелков мало. Сотня панцирной конницы в его охране, как дополнение к телохранителям-рындам, и всего две сводные сотни «мушкетеров» — полезны как застрельщики. Вот и все воинство — и двадцати пяти тысяч нет для ровного счета, не считать же мужиков в обозах.

Мало, не сдюжить удара поляков, но сейчас все могло измениться — Иван ожидал посланцев царя Василия — его младшего брата князя Дмитрия и самого молодого боярина, всего 22 года, князя Михайло Скопина-Шуйского, про которого все говорили, что это талантливый воевода. Вот только Иван знал, что его и отравят на пиру в честь одержанной победы, вот только непонятно кто — грешили все на Шуйских…

Глава 43

— Дальше сидеть в Тушино смерти подобно. Окрестности разорены, голод грянет неизбежно. А потому следует идти на Дмитров всеми нашими силами, и побить «князя Старицкого», — в голосе Яна Сапеги явственно просквозила ирония. Поляки скептически восприняли появление сына казненного царем Иваном Грозным удельного князя Владимира Андреевича. И на то у них были весомые доводы — за истекшие семь лет каких только самозванцев не побывало у восточных схизматиков.

Целых два «законных царя» Дмитрия Иоанновича, один