ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая - РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК

В своем блиндаже Рональд был встречен долгим телефонным звонком — телефонист возился с дверным запором, впуская хозяина в его берлогу. Звонили из казаковского батальона. Оказывается, финны выставили утречком крупный картонный или фанерный щит, лицом к русским окопам. На щите, оклеенном белой бумагой, был грубыми линиями изображен почтовый конверт, с маркой в правом верхнем углу и подобием солдатского почтового адреса, нанесенного черной краской.

Поперек всего двухметрового «конверта» Щла красная надпись:

РУС! ОТДАЙ!

Когда щит был водружен над финским бруствером, наступила вдруг тишина на фронте целой роты, а может быть, и батальона. И в этой тишине вдруг заревел целый хор финских солдатских голосов; ритм этих ревущих звуков был таков:

У... О-A... О-О... У... О-А... 0-0-0...

Наконец, как следует вслушавшись, наши наблюдатели разобрали, что финны кричат по-русски:

Рус, отдай письмо! Рус, отдай письмо!

У Рональда Вальдека защемило сердце от этого крика и щита... Эх, кабы у нас в политотделе сидел не Денисюк, не Костенко... Письма, предварительно перефотографированные, можно бы вернуть! Вот был бы эффект! Сколько друзей приобрела бы Россия этим несложным актом зримого человеколюбия. Можно бы обыграть тут и пролетарский интернационализм, от коего война оставила один звук, и советский гуманизм, да мало ли что! Но не с Денисюком об этом толковать!..

Что же до судьбы самого почтальона, то ей не позавйдуешь!

Болезненный очкарик так окоченел, продрог и обморозился, что суровый майор Казаков, тщательно скрывавший свое человеколюбивое и жалостливое сердце, велел ротному санинструктору оказать пленному первую помощь и без промедления везти в полковую санчасть. Ибо у пленного начался жар с ознобом, а к тому же и приступ какой-то неудержимой икоты, сотрясавшей все его тщедушное тело, наподобие эпилептического припадка. В состоянии полубеспамятства его уложили в санки. Солдат-возчик и ротный санинструктор укрыли больного пленника тулупом и повезли в Дибуны. По дороге их остановил опер Крамаренко, уже спешивший к месту происшествия, т.е. поимки «языка». Опер проводил группу до санчасти, убедился, что в пленнике искра жизни еле теплится и оставил его на сутки в покое, под надежным присмотром. Врачи спасли его от смерти. Дня через три его повезли дальше, куда-то в разведотделы армии или фронта. По слухам, от этого «языка» толку получилось мало — у себя на переднем крае он был новичком, недавно мобилизованным в глубоком финском тылу...

2

С чувством неопределенности — и общей, и личной, — проводил ПНШ-1 Вальдек роковой, 1941-й, и встретил на дежурном посту первые секунда Нового, 1942-го. Угнетала мысль о бедствующей в Казахстане семье, о неопределенной участи Ежички по скором окончании Сумского артиллерийского училища, о собственной фронтовой судьбе... Окопная война и мало активные боевые действия в Первом эшелоне, думалось ему, весьма и весьма способствуют оживлению действий в эшелоне Втором, особенно по части бдительности!

После Рональдовых осложнений с политотделом и комиссаром дивизии можно было в любой час ждать подвоха, неприятностей и прочих практических проявлений этой самой бдительности...

И покатился тихо начатый год, очень снежный, морозный, остро напряженный на центральном, Московском фронте. Еще в декабре туда оттягивались из-под Ленинграда военно-воздушные силы и танковые войска. Так, хотя и в ожидании неприятностей, январь и февраль минули для Рональда спокойно.

...Уже в преддверии весны, мартовским утром старший лейтенант Вальдек сидел в землянке майора Казакова за разостланным листом топографической карты полковых позиций, в 25-тысячном масштабе. ПНШ-1 помогал комбату нанести на карту оптимальное решение учебной тактической задачи, ниспосланной дивизией для очередной командирской штабной игры по теме: «Действия батальона при деблокировке дотов в условиях химического нападения».

Майор Казаков, человек храбрый и военачальник решительный, никогда, на Рональдовой памяти, не терялся на поле реального боя, но опасался, по недостатку грамотности, сражений застольных, учебно-теоретических; на сей случай, уже не впервой, попросил он Рональда решить задачу во вкусе начальства и красиво нанести это решение и легенду к нему на карту.

Они уже кончали дело, когда снайпер-наблюдатель Петров, родом сибиряк-таежник, явился с батальонного НП №1 доложить о некотором оживлении у противника. Там, на пространстве между первой и второй сплошными линиями траншей, копают новый котлован или ров. Ветром доносит глухой шум землеройной машины и командные слова.

Казаков убрал карту с решенной задачей и пошел на НП. Рональд же, тоже несколько обеспокоенный свежим донесением, решил понаблюдать за противником с помощью перископа-дальномера из ближайшего уровского дота «Пуп».

Встретили его в доте, как всегда, приветливо, сразу освободили место у перископа, сообщили, что, действительно, с рассветом стали заметны у финнов какие-то новые фортификационные работы на узком участке: по-видимому, к переднему краю ведут дополнительный ход.

Рональд взялся за прямые рукояти прибора и стал вглядываться в утреннюю мглу. До работающих финских солдат было 625 метров, дальномер позволял видеть светлые пятна лиц, взмахи лопат. Работы уже приблизились к первой траншее. Похоже было, что. сперва канавокопатель проложил новый ход, а теперь солдаты зачищают его лопатами.

Чуть поодаль от работающих появилась в поле зрения Рональда еще одна заметная, характерная фигура. Довольно полный, но туго затянутый в верхнюю зимнюю униформу командир резко выделялся среди финских рядовых, в их обычных мягких шапочках-кепи с длинными козырьками и прижатыми к тулье наушниками, ибо командир был в офицерской фуражке, украшенной золотой эмблемой. Его темно-синий мундир со светлыми, тоже, верно, золотыми пуговицами несколько напоминал покроем старинную офицерскую куртку-венгерку.

Командир этот, видимо, не совсем довольный ходом дела, поднялся на бруствер свежеотрытой траншеи и стал что-то показывать рукою своим солдатам-саперам.

В этот миг слабенько тюкнуло со стороны русского переднего края, и финский (а возможно, и немецкий) командир нелепо взмахнул обеими руками, странно и неестественно извернулся всем телом на месте и уже бездыханным мертвецом свалился в ров.

Финские солдаты в окопе тут же спрятали головы, а те, что находились наверху, попадали в снег и тоже быстро перекатились в ход сообщения.

ПНШ-1 Вальдек уже вознамерился было оставить свой наблюдательный пост, как там, у места гибели начальника работ, финны поставили стоймя и укрепили на бруствере 3 — 4 метровый шест-флагшток, а через минуту на этом флагштоке развернулось на ветру черное траурное знамя. Дуновение ветерка слегка оживляло его складки...