Пир у золотого линя - Владас Юозович Даутартас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Помню, как-то застала меня буря, когда я плоты сплавлял. Плоты так расколошматила, что потом целый месяц по бревнышку заново вязали. Только я не про это сейчас вспомнил, — полеживая под кустом, принимается рассказывать Юшка. — Так вот, перед бурей, как, к примеру возьмем, сегодня, река была преспокойненькая. Сидел я на первом плоту, рулил. Не по себе было, ведь я же знал, что буря — она ничего доброго не сулит. Вдруг как кнутом по воде шлепнуло. Поднимаю голову. И как вы думаете, что вижу? Огромнющая рыбина из воды выскакивает. Выскочила, красавица, но обратно упала не в воду, а прямо ко мне на плот. С первого же взгляда узнал я лосося-самца. Крупный был, раза в два нашего нынешнего больше. Наклоняюсь я за ним, а он — прыг вверх, и в воду шлепнулся… Вот какие штуки выкидывают рыбы-то. Известное дело…
— Сеть-то покрепче держи, а не болтай чепуху, — обрывает Юшку Пранайтис.
Юшкина голова никнет на грудь.
— Я бы в твои годы на печи сидел, — ворчит Пранайтис.
Юшка, не глядя на нас, встает и, сгорбившись, выходит под дождь, к лодке. Там он, пригнувшись к борту, принимается выливать из лодки воду.
Отец укоризненно глядит на Пранайтиса. Тот уставился куда-то себе под ноги. Я вскакиваю и бегу к Юшке. Он меня словно не замечает, продолжает свое занятие.
Когда Юшка наклоняется, чтобы зачерпнуть воды, его ватник задирается и видна узкая полоса голой спины. Я вздрагиваю.
Юшкина спина вся в ранах, в синяках от веревки. Местами раны зарубцевались, и видны струпья, а местами они заново содраны и сочатся кровью.
— Дяденька, — тихонько говорю я ему. — Ступайте в кусты — промокнете.
Юшка выпрямляется и медленно обводит взглядом небо. Отирая мокрое лицо, он говорит:
— Скоро тучи уйдут… Гляди, край неба уже светлеет.
XXII
Близится осень… Небо все чаще затягивают тучи. После дождя прибывает вода в реке. Она оживляется, стремительней гонит свои воды вперед.
В глубине души я рад, что теперь вода стала глубже, и меня не заставляют рыбачить у берега. Урвав минутку, я мчусь в избу, достаю из-под кровати свой сундучок, собираю его, готовлюсь в школу. Перекладываю книжки, тетрадки, трогаю ручку, что Костукас подарил мне. Высыпаю из спичечного коробка перья и пересчитываю их, все ли на месте. Мать подсаживается ко мне и осторожно говорит:
— Вижу, в школу собираешься. А отец что?
А что ему? Конечно, пустит. Ведь рыбная ловля кончается, а сапоги у меня есть. Разве еще что-нибудь нужно?
Когда я выкладываю все это матери, она продолжает твердить:
— А ты все-таки поговори, попросись. Я тоже заступлюсь.
Материнские слова вселяют в меня тревогу. Я задвигаю сундучок с книгами под кровать и бегу к рыбакам. Только почему-то боязно заговорить с отцом о школе. «Ладно, обожду. Вот последний раз сеть закинем, тогда…» — решаю я.
Однако мы уже уходим от реки, а я все никак не найду, с чего начать разговор. Мы плывем вдоль самого берега против течения, каждый занят свои ми думами. Ненадолго останавливаемся у сушилок Пранайтиса. Костукас первым выпрыгивает из лодки, за ним выходит Пранайтис. Он уже отвязал свою сеть от нашей. Пранайтис встает у сушильных жердей и прямо из лодки тащит сеть и тут же развешивает ее. Костукас поддерживает тяжелую мокрую сеть, чтобы она не волочилась по земле.
— Выше, выше поднимай! — покрикивает на сына Пранайтис. — Не видишь: по земле волочится?
Костукас высоко поднимает руки, но тяжелая сеть оттягивает их книзу и сама постепенно сползает.
— Костас, ты что — весла захотел?
Костукас старается изо всех сил, но его пронзительные глазенки начинают гореть от обиды и злости против отца.
— Испортишь парня, Казис, — вмешивается Юшка. — Давай я помогу.
Но Костукас не подпускает Юшку. Дрожащими руками он тянет кверху сеть, а на лице его выступают мелкие капельки. Может, с сети накапало? Или пот? Нет, Костукас плачет… Беззвучно, без всхлипываний — просто по лицу катятся слезы…
Мы оставляем Пранайтисов на берегу и плывем к нам.
— Такой живой парнишка был, а теперь не узнать — доконали беднягу, — говорит про Костукаса Юшка.
Отец хмурится. Не нравятся ему Юшкины речи. Заметив это, Юшка переводит разговор на другое.
— Мутная вода пошла. Надо, Юозас, вентерь ставить.
— Что вентери… Вот бы невод!
— А ты что думаешь делать с этим?
— Покупать придется. Все выложу, что заработали, а невод куплю новый, — решительно произносит отец.
— Известное дело… А я уже рыбачить не стану, Юозас. Знаешь, нездоровится что-то…
Я смотрю на Юшку. Он все еще не оправился с весны. Здорово состарился наш Юшка, сгорбился, руки поднимает с трудом, а когда ходит — шаркает ногами.
— Рыбачить не стану, а сложа руки сидеть тоже не приходится. Буду сети вязать, клумпы строгать, только не откажи в пристанище, Юозас.
— Да что ты, Мотеюс, еще потянешь сети. Кто знает, может, еще и избу построишь? — утешает Юшку отец.
— Не будет этого. Легко развести огонь у сухого пня, а вот ты на голом поле попробуй! Сам знаешь — после половодья остался как стою. Конечно, с голоду не помру — я же привык: в одной руке ложка, в другой — воздух. Эх, не
