Лунный синдром (сборник) - Михаил Бочкарёв

Еда закончилась на восьмой день. Воды оставалось совсем немного, не больше, чем на сутки, включая ту, что оставил в песке Иван. Андрей лежал в палатке, занесённой со всех сторон песком. Он зарос редкой щетиной и совершенно ослаб. Но сожаления о том, что он остался, не было.

— Если город существует, я попаду туда! — сказал он, лёжа с закрытыми глазами.

Он медленно поднялся, разлепив усталые веки, перелил остатки воды во флягу. Фляга получилась неполной. Андрей сделал маленький глоток, вылез из палатки, и, не оборачиваясь на своё обиталище, пошёл в пустыню. Он знал, что уже не вернётся обратно, и все оставшиеся в палатке вещи больше ему не понадобятся. Он шёл, думая о городе, представляя себе, каким он может быть. Порой он просто закрывал глаза, и шёл по горячему жёлтому покрову пустыни, не глядя вперёд, потом снова открывал и видел всё тот же однообразный пейзаж: жёлтые барханы и редкие сухие колючки, послушно ветру катящиеся по безжизненной почве.

Он допил всю воду, и жара, будто почувствовав это, усилилась, подняв солнце в зенит. Андрей упал на потрескавшееся пыльное плато, и сознание зыбкой нитью растянулось в бесконечности. Глаза закрылись, и он увидел кадры своего детства, своих родных, друзей. Он вспомнил, как в первый раз увидел пустыню, показавшуюся тогда ему, маленькому мальчугану, безбрежной Вселенной, таящей множество загадок и тайн, но оказавшейся потом лишь мёртвой, тянущейся на многие километры, пустотой. Вспомнил, как впервые услышал легенду о городе, которая заворожила его. Город манил его, как магнит, он стал каждый день думать о том, как его отыскать, готовил себя к путешествию, которое теперь закончилось, и, поняв это, в душе Андрея зазудела расстроенной струной одинокая тоска. Он бы заплакал, но организм, обезвоженный и усталый, не дал слёз. «Я всё равно найду город!» — подумал он упрямо, и почти уже отключился, но тут услышал какой-то далёкий шум…

Иван лишился палатки ночью. Он проснулся от странной вибрации песка, и услышал самый жуткий звук, который только можно услышать в пустыне. Снаружи, за брезентовой перегородкой переносного жилища, шипели дикие вараны. Их было много, никак не меньше трёх. Но и трёх было достаточно для того, чтобы от него, Ивана, не осталось ничего, даже косточки. Громадные двухметровые твари не брезговали ничем, пожирая всё, что можно разжевать. Человека они разрывали в считанные секунды, как голодные птицы неповоротливого червяка. Страх сковал Ивана, и сначала он, оцепенев, обречённо сел в центре палатки, ожидая нападения. Вараны ходили кругами, учуяв живое существо за тонкой тканью. Они явно собирались полакомиться свежим мясом, понимая, что добыче некуда деться.

И тут Иван вспомнил, что у него в рюкзаке есть одна сирена. «Но если она не сработает, — подумал он, аккуратно доставая из сумки зелёную шайбу, — мне уже ничто не поможет». Сирена была старой, зелёная краска облупилась, и Иван даже не мог прочесть маркировку. Он нашёл её случайно, три дня назад в заброшенной землянке, где спасался от дневного зноя. Там же он нашёл немного воды и вяленого мяса.

До этого дня сиреной Иван пользовался лишь однажды. Всё было просто: надо резко дёрнуть чеку, колечком торчащую из середины шайбы, и, повесив на шею, бежать от варанов как можно быстрее и как можно дальше. Звук, который начинал истошно воспроизводиться сиреной, действовал на психику тварей, как рык голодного льва на стаю трусливых ланей. Рабочая сирена должна визжать минут двадцать-тридцать. За это время нужно скрыться с глаз хищников, а ещё лучше — найти надёжное укрытие. Но ночью это практически невозможно.

Иван надел сирену на шею, и хотел было сообразить, что прихватить с собой, но тут одна из гадин свирепо зашипела, и, ухватив край палатки зловонной пастью, резко дёрнула. Ткань порвалась мгновенно, как лист бумаги. Сердце Ивана сжалось засохшей сливой, и он, увидев нацеленные на него горящие хищной злостью глаза, размером с кулак, дёрнул кольцо. Секунду ничего не происходило, и Иван, уже попрощавшись с жизнью, от страха зажмурился, но тут сирена пискнула, и, включившись, огласила ночь истошным воплем, от которого самому Ивану стало жутко, и по всему телу волосы встали дыбом. Вараны, а было их действительно трое, пригнули морды к песку и как ошпаренные отпрянули от источника непереносимого воя.

Иван выпрыгнул в прорванную дыру, и, заткнув уши, побежал прочь. Он бежал, не оглядываясь, оглашая пустыню на километры вокруг чуждым любому живому существу звуком. Бежал он долго, пока перед ним не вырос гребень песчаной гряды, на который он принялся судорожно карабкаться. Песок осыпался, и Иван скатывался вниз, черпая ртом пыль, он тяжело дышал, и душу его выворачивало наизнанку от орущей на груди сирены, но сбросить её он не решался. Всё-таки спустя время, показавшееся бесконечным, он забрался на гребень, обессиленный и задыхающийся, и тут увидел что-то невероятное. Вдалеке пустыня горела миллионами огней, в сотни раз более ярких, чем звёзды, их было так много, что в слезящихся его глазах они превратились в жёлтое марево.

— Город!!! — закричал Иван, и, встав на пронизанные болью в каждом суставе ноги, пошёл к океану огней.

Его подобрали утром, в километре от дороги. Он был в сознании, но идти уже не мог, просто лежал и смотрел в небо, сознавая что всё-таки нашёл то, что искал, но понимая, что сил сделать последний рывок просто нет. Ему дали воды и свежих фруктов, в мякоть которых Иван вгрызался с таким наслаждением, что по коже бежали мурашки. Сок струями тёк из уголков рта и капал на насквозь пропитанною пылью одежду. Его везли на открытом автомобиле по ровной дороге, мимо красивых домов, среди которых росли зелёные, играющие листьями на ветру деревья. Воздух был таким свежим и чистым, что им казалось невозможно надышаться. И тут Иван вспомнил об Андрее.

— Там в пустыне умирает мой друг! — закричал он сидящему рядом с ним человеку, который с улыбкой смотрел на ошарашенного великолепием города путника.

— Не беспокойся! — закивал мужчина, в уголках решительных глаз которого Иван разглядел морщинки, делавшие глаза мудрыми и глубокими, — Твоего Андрея мы подобрали вчера, на вертолёте, и вместе с ним искали тебя.

— Он здесь? — Иван не мог в это поверить, — Живой!!!

Человек кивнул и добродушно рассмеялся, похлопав Ивана по спине.

— Здесь! Вы оба нашли свой город!

Универсал

(Игрушка гадусов)

— Прекратите, я вам говорю! Хватит! Что вы как яслемыслиши? Это же безобидные животные, они ваших шуточек не понимают.

— Мам, ну мы же играемся в разработчиков, — Глогусс состроил фальшиво-обиженную гримасу, опустив симметричные гирлянды глаз в пол.

— Вы уже взрослые ребята, — строго сказала мама, — а занимаетесь такой ерундой. Ещё раз увижу такое, выброшу ваш «Универсал» на помойку! Он и так у вас, как я вижу, весь поражённый фронтальными завихрениями. Скоро они поубивают друг друга, или плесень алчности досужих фантазий разъест им всю жидкость знаний.

— У них, мам, нет жидкости знаний. Они используют серый гнислюк и электричество.

— Боже! Что за уродов вы растите! Дайте, я выброшу эту дрянь, — мама протянула газальное щупальце к «Универсалу».

Сфинкус с Глогуссом взволнованно переглянулись.

— Ну, мам! Нам остался последний уровень, нельзя его выбрасывать.

— А что такого? — вдруг вступился за брата Сфинкус, — между прочим, в школе на дополнительных занятиях мы тоже растим «Универсалы».

— Да? — от удивления у мамы завибрировали антенулы надбровных дуг. — И что же, вас теперь учат садизму?

— Профессор ПиНокс говорит, что работа с «Универсалом» повышает активность фантазии и способствует общему развитию восприятия бесконечности Гадусов.

Мама подошла ближе к прибору и заинтересованно взглянула в оптический приближающий экран. Найдя одну из зон, над которой только что колдовали её сыновья, она рассмотрела крохотное уродливое животное, озадаченно бродящее вдоль окружности, выжженной на поле желтоватой растительности примитивного покроя, похожего на тот, каким обычно напыляют стандартные панно для плевков семенной секреции.

Животное, бродящее по полю, создано было, по её мнению, настолько диспропорционально, что чувствительный орган, отвечающий за гордость над деяниями отпрысков, вяло сник. Фантазией оба чада явно были обделены.

— И что это значит? Это его жилище?

— Вовсе нет, — Глогусс быстро подплыл к прибору, — живут они у нас, в основном, в кубических сотах, а это мы придумали им головоломку. Мы чертим эти круги на полях, где они выращивают себе корм, и пускаем в общественную инфо-среду слухи, что это дело рук пришельцев из других миров.

— Чего? — мама непонимающе посмотрела на сына.

— Ну, дело в том, что они думают, будто микро-сектор их «Универсала» есть часть бесконечного мира, где на других микро-секторах тоже есть такие же, как они, ну или похожие на них андротипы.