Дети лагерей смерти. Рожденные выжить - Венди Холден

Appell, или построение на плацу, возвещалось колокольным звоном и проходило на рассвете и закате, с очередным отбором во время каждого из них. Согласно этой смертельной арифметике, узников было так много, что голые построения могли длиться часами, пока всех пересчитают и занесут в книгу учета. Женщины, ежедневно стоявшие перед курящей медкомиссией, потеряли всякий стыд. «В какой-то момент стало уже неважно, в одежде ты или без нее. Голодных и напуганных людей отправляли налево и направо, а тогда мы уже знали, что это означает… каждый день в 4 утра ты стоял под дождем и ветром, и размышлял, когда же придет твоя очередь. Если бы они узнали, что я беременна, то быстро решили этот вопрос».

Анка прошла, по меньшей мере, 12 таких селекций. «Я думаю, нас не считали за людей. Единственным критерием выбора было “достаточно ли экземпляр здоров для выполнения работы”. И каждый день я задавалась вопросом: смогу ли я это вынести? выдержу ли еще дольше? Каждый думал только о себе, но когда выбор стоит между жизнью и смертью, то выбирают жизнь. Ты не делаешь ничего, чтобы поспособствовать тому или иному решению, но всегда чувствуешь облегчение, что идешь направо, а остальные – налево. И дело не в других людях, а в том, что ты сделал свой выбор в пользу жизни».

Если кого-то не было на построении из-за болезни или смерти, то узники стояли на плацу еще дольше, пока не приведут учет в соответствие с действительностью. Измотанная и ослабевшая Анка, потребляя лишь сотню калорий в день во время беременности, изо всех сил старалась не падать в обморок, как большинство, во время длительных построений по два раза в день. «Тех, кто болел или терял сознание, отправляли прямиком в газовые камеры. Я падала в обмороки из-за беременности и страха, голода и холода, но подруги поддерживали меня… все были так добры… В Аушвице нельзя болеть – тебя либо застрелят, либо отправят дышать газом».

И так она жила день за днем.

Так же, как Приска хотела увидеть Тибора, Анка изнемогала от желания обнять Бернда. У нее осталась только надежда. Надежда, что завтра станет лучше. Надежда, что завтра она не заболеет и не потеряет ребенка. Надежда, что она выйдет оттуда живой. А может, и Бернд проходил через те же мучения, когда приехал в Аушвиц? Сидит ли он в таком же бараке на другой стороне лагеря и так же беспокоится за жизнь своей жены?

Анка выяснила, что их отделяет трехметровый цементный забор и километры колючей проволоки. Не было новостей ни о ком из ее родных – родителях, дядях и тетях, бабушках и дедушках. Несмотря на слухи о газовых камерах и печах, возможно, те, кто выглядел более-менее здоровым, остались живы?

Анка не знала, что она в меньшинстве. Из 1,3 миллиона людей, привезенных в Аушвиц, 1,1 миллион был обречен на смерть, включая всю ее семью. Некоторые из них, как она позже узнала, были обмануты обещанием перевести их в «семейный лагерь» (Familienlager) – секцию, созданную СС для проверок Красного Креста летом 1943 года, после инспектирования Терезина. В ходе глобальной нацистской пропаганды многие терезинские семьи попадали в семейный лагерь, где никого не брили наголо и разрешалось оставлять себе личные вещи.

Чешских заключенных заставляли отправлять открытки по почте, чтобы убедить остальных в подобающих условиях жизни. В одной из таких открыток Ольга, проживавшая в Праге двоюродная сестра Анки и Здены, получила от последней открытку, в которой по-немецки были написаны необходимые фразы: «Дорогие мои, я здесь с мужем, сестрами и племянником. У нас все в порядке, чувствуем себя хорошо… Передаю всем привет и целую. Ваша Здена Исидор». Несмотря на огромный риск, девушка написала в строке получателя слово «лехем» (иврит – «хлеб») вместо «Ольга», надеясь, что так сестра догадается, что они голодают. Ольга сразу все поняла и выслала им продукты, но семья так никогда их не получила.

Доктор Россель из Международного Красного Креста нанес незапланированный визит в Аушвиц, но его увели от бараков и полумертвых людей. Вместо инспекции он болтал с молодым офицером СС о зимних видах спорта и перед отъездом пообещал прислать сигареты и некоторые лекарства. Как только Красный Крест перестал наносить визиты, семейный лагерь ликвидировали. Расслабившихся в этой «гавани океана ужаса» терезинских стариков, детей и их родителей снова бросили на произвол судьбы. В ту ночь, 8 марта, произошло самое крупномасштабное убийство чехов – 3 700 человек из 5 000 евреев, которых сожгли в ту ночь. Среди них были и все родственники Анки. Большинство из них пели чешский гимн по дороге к смерти.

Прожив в Биркенау чуть больше недели, Анка окончательно потеряла чувство времени. Она не могла выносить мысли о судьбе своих близких и с трудом заставляла себя думать о будущем ребенке, чье существование ставило под угрозу саму ее жизнь. Думать она могла только о том, как пережить следующий отбор, и старалась как можно меньше дышать пеплом, который кружился над лагерем. Утром 10 октября 1944 года Анка услышала, как Менгеле во время очередного осмотра сказал комиссии: «Хороший материал». И в очередной раз смерть прошла мимо нее. «Мы чувствовали себя скотиной, отправлявшейся на бойню».

В то утро, все еще голая, но с одеждой в руках, Анка с группой прочих женщин были направлены в большое мрачное здание, вместо того, чтобы вернуться в бараки. Все, кто медлил и сопротивлялся, получали удар дубинкой. Анка размышляла: «Это и есть оно? Нас ведут в камеры? Нас же выбирали для работы». Хотя она понимала, что там их медленно будут изводить рабским трудом вместо относительно быстрой смерти от газа.

В незнакомом здании им приказали принять душ. Молящихся и перепуганных женщин затолкнули в душевые, и у каждой сердце замерло от отчаяния. Они не могли поверить глазам, когда из леек над головой полилась вода, а не газ. «Вода! Жизнь!» – выкрикивали отовсюду. Немного чище, чем обычно, они вышли на получение смены одежды и хлеба с колбасой, после чего отправились на железнодорожную станцию. Их рассадили по грузовым вагонам и заперли, после чего поезд унес их от огня, серы, кислой грязи и тошнотворного запаха Аушвица.

Анка разглядывала красно-оранжевое зарево над лагерем сквозь щель в стенке вагона. Она не представляла, куда их везут, но впервые за несколько недель она смогла полноценно выдохнуть. «Мы знали, что хуже быть не может, поэтому были взволнованы и рады… Ощущение, что ты покидаешь Аушвиц живым – просто неописуемо! Будто мы в раю».

По словам Анки, потерять Биркенау из виду было одним из самых приятных моментов в ее жизни – так же, как для Приски и Рахель. Девушки еще не знали, что им предстоит встретиться с самыми большими угрозами для них самих и жизни будущих детей – голодом, истощением и холодом.