Атланты и кариатиды - Иван Шамякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пятилетний Толик кинулся ей на шею.
— Мама пришла!
Дочка-четвероклассница, хозяйка и нянька, смотрела на мать удивленно, догадываясь, что случилось что-то необычное.
Галина Владимировна, отдышавшись, сказала:
— Дети, я иду в театр. Поиграйте сами.
Постаралась сказать это самым будничным тоном, как будто поход в театр — дело обычное, ходит она туда, по меньшей мере, каждую неделю.
— И я с тобой, мамочка! — захныкал Толик.
Таня не сказала ни слова, повернулась и пошла на кухню.
Оттуда спросила тоном свекрухи:
— Есть будешь? Подогреть?
Галина Владимировна зажала рот руками, чтобы не закричать, не завыть по-бабьи от своего вдовьего горя. Там, в горкоме, она почему-то не подумала, что ей придется пройти еще и через такое испытание.
Да, надо пройти. Надо победить! Не сдаться. Переступить некую невидимую грань. Она и так жила три года только для детей.
Бросилась в комнату. Торопливо скинула свою простенькую юбку, кофточку.
Толик — молодец, мужчина. Крикнула ему, что детей вечером в театр не пускают, что она поведет его в воскресенье, и он отстал, уже где-то на кухне ведет в атаку свой воображаемый отряд десантников.
Открыла шкаф, чтоб выбрать платье получше, и вздрогнула — еще одно испытание! Вдруг поняла, что ни одного из тех платьев, которые покупал Сергей, в которых она ходила с ним, надеть не может. На работу наденет, в театр — нет. Вынула шерстяной костюм, который купила прошлым летом и в котором теперь, в зимнее время, почти каждый день ходит на работу.
Когда причесывалась, в зеркале увидела, как из другой комнаты наблюдает за ней дочка. Какие у нее глаза! В них грусть, боль, разочарование, укор! Застыла с поднятым гребешком, с распущенными волосами. Боялась шевельнуться.
Таня, должно быть, поняла, что мать заметила ее, спряталась за стену. Тогда она позвала ее неожиданно для себя твердо, будто приказывая:
— Таня!
Дочка появилась в дверях.
— Что, мама? — как всегда, послушная, вежливая.
Классная руководительница как-то сказала, что Таня могла бы учиться лучше. Она, мать, ни разу не решилась передать дочке эти слова, зная, какой груз она взвалила на худенькие детские плечики; хорошо, что учится на четверки.
Галина Владимировна повернулась и, глядя на дочку, стала быстро, по-домашнему скручивать волосы в привычный узел, в зубах она держала, шпильку.
— Что, мама? — повторила девочка.
Мать вынула изо рта шпильку, воткнула в волосы.
— Ты… не хочешь, чтоб я шла в театр?
Таня потупилась и не ответила.
Мать шагнула к ней, но, будто сил не хватило, опустилась на кровать.
— Я три года нигде не бывала. Ни в театре. Ни в гостях… Таня… Танечка… Мне тридцать четвертый год. Мне хочется еще жить…
И не выдержала, заплакала. Даже не закрыла лица, не упала на подушки. Только согнулась, как от сильней боли в животе, и затряслась от рыданий. Наверно, при одной Тане заплакала бы вслух, но подумала о сыне, как бы не привлечь его внимания. А Таня вдруг упала перед ней на колени, обняла, уткнулась головой в подол.
— Мама! Мамочка! Не надо! Не плачь. Прошу тебя. Ну конечно же, иди в театр. Я за Толиком присмотрю. Не волнуйся…
От дочкиной сердечности и ласки еще сильней хотелось плакать. Она целовала ее мягкие волосы и орошала их слезами.
— Мама… — прошептала Таня, — если он хороший… я буду его любить. Клянусь тебе, мамочка.
Вмиг высохли слезы.
Она сжала ладонями Танину голову, посмотрела в глаза.
— О чем это ты говоришь? — и засмеялась. — Глупенькая моя и маленькая! Кто мне нужен… Никто мне не нужен! Никто! Кроме вас с Толиком!
И сама поверила, что никто ей не нужен, что человек, который ждет ее в машине, абсолютно ничего для нее не значит; просто так, случайное приглашение.
И успокоилась. Почти весело с помощью Тани закончила сборы. Без колебаний надела шубу, которую Сергей когда-то привез из одной дружественной страны, где обучал товарищей летному делу. Поцеловала детей. Без спешки, не торопясь, чтоб не обращать на себя внимания соседок — жен летчиков, вернулась к машине. Села на переднее сиденье.
Максим с некоторым удивлением оглядел ее дорогую шубу, от которой еще пахло шкафом.
— А я, застывши на морозе, подумал уже, что вы не придете.
— Что вы! Грех отказываться от такой возможности. Когда-то в институте я играла в народном театре.
— О-о!..
— Вас это удивило?
— Почему-то удивило. Может быть, потому, что в жизни, мне кажется, вы совсем не актриса. Никогда не играете. Между прочим, за это вас любит весь городской актив.
Она не ответила. Некоторое время вообще молчала.
Максим подумал: окунулась в минувшее или улетела в будущее? Но он ошибся, она думала о сегодняшнем дне. Фраза его про актив почему-то напомнила, что жена архитектора — сестра жены Игнатовича и что шефу — во второй раз назвала его так, с оттенком иронии, — безусловно, не понравится ее нынешний поступок.
Она спросила почти шепотом:
— А жены… вашей… не будет?
Максим резко затормозил машину. Остановился. Посмотрел на нее. Черт возьми, как он не подумал, что Даша может прийти с Игнатовичами? Наверно, придет, потому что любит показать на людях свою причастность к искусству. Неплохо окончательно дать ей понять, что от их союза ничего не осталось, что он открыто, без ханжества готов пойти на сближение с другой женщиной. Но смолчит ли она? Скорее всего учинит скандал. На ее стороне формальное преимущество: никто не знает, как они живут, но все знают, что они муж и жена. Поддержат ее. Права свои, писаные и неписаные, Даша усвоила отлично.
— Назад? — опять-таки шепотом спросила Галина Владимировна.
— Назад? Нет! Только вперед! После такой подготовки — и отступать? С Дарьи Макаровны, пожалуй, станется учинить скандал, но мы не дадим ей этой возможности. Мы сядем врозь.
Она нервно рассмеялась.
— Вы предусмотрительны. Но зачем вам такая партнерша?
Максим поставил машину не на площади, а в проулке за театром. Галина Владимировна спросила озабоченно:
— Не уведут?
— Ее уже три раза крали. Но возвращали обратно. Один наглец даже письмо оставил с благодарностью. Я хочу, чтоб украли совсем. Может быть, тогда мне, как потерпевшему, продали бы без очереди новую. А то эту больше латаю, чем езжу на ней.
У театрального подъезда она смущенно попросила:
— Дайте мне билет.
Максим достал билеты, один оторвал ей.
— Так рядом же, — испуганно сказала она.
— Не волнуйтесь. Вы будете сидеть далеко от меня.
Когда передавал билет, почувствовал, как дрожит ее рука — женщину трясло. Грустно подумал:
«Проклятые условности. Сколько надо пережить, чтоб пойти с человеком в театр. Первобытные нравы!»
Галина Владимировна быстро взбежала по ступенькам. Театралов у входа было много, несмотря на мороз. Слышались вопросы: «Лишнего билетика нет?»
Максим увидел Лизу Игнатович. Она стояла за колонной и кого-то ждала. Вряд ли Игнатовича. Скорее Дашу. По тому, как Лиза посмотрела на него, понял: видела, с кем он вышел из переулка. Но это не испугало, наоборот, развеселило. Лиза не в пример сестре неглупа, обтесалась на комсомольской и профсоюзной работе. Интересно, как она себя поведет?
Когда Максим спустился в гардероб, Галина Владимировна уже разделась, сменила сапоги на туфли, шубу и сумку с обувью держала в руках. Не хотела, боялась, чтоб он проявлял к ней излишнее внимание. Но в гардеробе никого знакомых не было. Актив раздевался в кабинете директора театра. Он предоставил ей самой сдать вещи, но, стоя рядом, пошутил:
— У меня слабые навыки конспиратора. Идите за мной. Я покажу вам место.
Он покупал билеты для себя и для Шугачевых. Лучшие — тогда еще не знал, кого пригласит — отдал Шугачевым. Запомнил ряд, места.
Максима немного смущала процедура знакомства Галины Владимировны с Шугачевыми. Боялся не за Полю, а за Виктора. Тот по простоте своей может ляпнуть что-нибудь не к месту. Но Шугачевых еще не было. Добравшись до ряда, Максим тихо сказал:
— Шестнадцатое — ваше.
Она удивленно посмотрела на него и молча стала пробираться к месту, которое он показал.
Максим пошел обратно в фойе, чтоб встретить и предупредить Шугачевых. Наконец увидел Полю и с облегчением вздохнул, пошел навстречу. Был уже второй звонок. Но где же Виктор?
Еще одна нелегкая задача! Виктор остался дома. В театр пришла с матерью Вера. Как ей объяснить?
— Вера, дитя мое, выполни мою просьбу, садись со мной.
— Почему? — Девушка передернула худыми плечиками.
— Твое место занял человек, который не мог со мной сесть…
Вера нервно засмеялась.
— Тетя Даша?.. Какая это чудная вещь — семейная жизнь! Пока дошли до театра…