Пятнадцать ножевых - Алексей Викторович Вязовский

— О, Лев Аронович, здравствуйте. Очень хорошо, что вы приехали. Зайдите ко мне в кабинет. Полюбуйтесь на это чудо!

Я услышал удаляющиеся шаги с легким подшаркиванием одной ногой и разговор Лебензона с самим собой: «Пьяный кто-то пришел, что ли?».

Несмотря на закрытую дверь, вскоре из кабинета старшей фельдшерицы завопили в два голоса. Похоже, добрым следователем никто быть не соглашался. В числе прочих любопытствующих я подошел поближе и между воплями послышались редкие повизгивания Гаврикова, взывавшего к милосердию и прощению. Хотя нет, добрым был Лев Аронович. В ответ на вопли Гали про милицию и тюрьму он иногда вставлял «Сами разберемся».

Вдруг после одного особо животрепещущего пассажа, когда начальственные крики слились в дуэт, послышались звон разбитого стекла и стандартные истеричные обещания вскрыться. Несколько мужиков, стоящих поближе, ломанулись в кабинет Галины Васильевны и вскоре они выволокли оттуда Гаврикова, у которого из левой руки довольно мощно кровило. Видать, придурок смог вскрыть себе не только вену, но и какую-то мелкую артерию.

Вместе со спасателями пыталась побывать в бою и Лена, стоявшая всё это время в первых рядах слушателей, но я поймал ее буквально за полу халата и оттащил назад. Нечего ей там делать. Не хватало еще чтобы ей порезали, к примеру, лицо. Косметическая хирургия у нас на высоте сейчас, как же. Сошьют щеку в три стежка — и гуляй дальше.

В несколько пар рук пострадавшего щедро забинтовали и повезли в травмпункт. На месте остались только начальники и тяжело вздыхающая санитарка, которая принялась убирать следы побоища.

Я оттащил Томилину еще дальше от двери.

— Привет, а я думал, ты не пришла. Я уже и сумку получил, и проверил всё, а тебя нет.

— Да представляешь, там сапоги зимние принесли, Финляндия. Красоты неописуемой! И всего девяносто. Сам понимаешь, пока все не перемеряли, из ординаторской никто не вышел.

— Ладно, погоди, я сейчас, на минуту буквально, — сказал я и устремился за заведующим, который решил пересидеть волнение у себя в кабинете. — Лев Аронович, на минуточку, — притормозил я его.

— Некогда мне, Панов, — буркнул он.

А тут и суровая действительность вмешалась. Матюгальник на стене начал выкрикивать номера бригад, в том числе и наш. И уже просто так докричали, чтобы выезжали, вызов позже оформим.

Такое обычно случается когда происходит что-то массовое и публичное. Чтобы времени не терять,дают только адрес. Вот и нам дали — сорок первый километр МКАД, это почти сразу после развилки с Профсоюзной. Совсем рядом. Мы и домчались чуть не первыми, меньше чем за пять минут.

Сейчас кольцевая — совсем не то, что после. Никакого разградительного отбойника и умопомрачительных развязок, похожих на многоуровневый лабиринты. Повернули — и уже на МКАД. Да уж, не блистает дороженька.

Итить-колотить, а авария из самых говенных — КАМАЗ почти в лоб с пассажирским автобусом. Грузовику, как водится, практически ничего, бок ободран только. Водила целый, сидит на асфальте и баюкает голову. Нам не к нему. А вон туда, где шоферюги со встречных-поперечных пытаются прицепить буксировочный трос к развороченной бочине пазика. Удалось с первого раза и, ухнув и качнувшись, автобус встал на колеса, хоть сильно скособоченный.

Ясен пень, двери открыть получилось только старинным отечественным способом — монтировкой с матюками. Впрочем, на это внимания никто не обращал.Первый прибывший на место экипаж гайцов мудро стоял в сторонке, не мешая специалистам. Начали вытаскивать пострадавших и через окна. Да уж, тем, кто умудрился влезть внутрь не позавидуешь — там сплошное месиво.

Распоряжалась всем прибывшая первой спецбригада. Они к нашему приезду уже занимались мужчиной и женщиной, которых, видимо, достали в самом начале, когда автобус еще на боку лежал. Хорошо, хоть люди и помогали и не лезли под руку одновременно. Я представил себе сто уродов с телефонами наперевес, которые совали бы носы во все щели, случись такая беда в наше время.

Нам досталась женщина с открытым переломом голени и какая-то девчонка лет двенадцати, вроде без особых повреждений. Вяловатая какая-то только. Я отдал ее Елене, пусть смотрит, а сам занялся переломом. Уколол промедол, померил давление — терпимо, сто десять на шестьдесят пять, пульс частит, конечно, за сотку, но не страшно. Протер края раны перекисью, начал бинтовать, накладывать шину. Понятно, что грязи там килограмм остался, но это уже в больнице хирурги почистят. Подбежала какая-то дама с размазанной тушью на лице, в годах уже, начала помогать. Наверное, из остановившейся машины. А хорошо бинтует, и крови не боится. Может, на войне наловчилась. Ветераны сейчас в большинстве вот в таком возрасте, лет шестидесяти, меньше даже. а мне и спросить ее некогда — коротко поблагодарил только. Да и она не за поклонами сюда прибежала.

— Она не дышит! — закричала вдруг Томилина.

Я бросился в салон, куда мы занесли девчонку. Да уж, чем тут дышать... Пока мы видели ее в курточке, вроде всё в порядке было, а оказалось, что там грудина к позвоночнику прилипла и она на последнем дыхании к нам попала. И сейчас — чем там дышать осталось? А что поделать, начали реанимацию. Прибежали спецы, бросив кого-то поломанного на своих коллег. Понятное дело — ребенок, да еще и уличная реанимация. Быстро заинтубировали, начали дышать. Качать сердце фельдшеру чуть не двумя пальцами пришлось. Считай, его и не прикрывает ничего.

Я тем временем расчехлил кардиограф, прицепил кое-как электроды на ручки и ножки, заземление к носилкам примотал. Начал писать — а там уже единичные комплексы прут. Ничего не работает, умирает организм. Покачали еще, конечно, покололи что положено. Только чудес не бывает. Или случаются, но где-то не здесь. Так что свернули аппаратуру, поделили где чье, и разбежались, напоследок сунув девочке под одежду кусок пленки из кардиографа с изолинией, нацарапав время окончания реанимации. Смотрю, у Лены глаза на мокром месте. И меня проняло, к этому хрен привыкнешь, сколько ни выгорай на работе.

Я выглянул наружу. Уже всех живых достали и увезли. Даже нашу женщину с голенью кто-то погрузил и увез. На кого теперь промедол списывать? На реанимацию придется, дескать, обезболили в целях борьбы с болевым шоком.

Фыркнув, уехала машина со спецами. На месте остались одни менты, бегающие с рулеткой и пытающиеся привязать место аварии к ориентирам для протокола. И нам пора. Смерть в машине — теперь наша головная боль. Сначала в отделение милиции, заполнить бумаги и взять направление в судебку, потом тело сдавать. Тягомотины не на один