За огнями маяков - Геннадий Баннов

— Н-ну? Что-о?

— Все, кажется.

— Что все?! — Олег воскликнул.

— Легче стало — не паникуй!

Откуда-то снизу, из-за машины, методично выстанывали одно и то же слово: «Убили… Убили…» Сообразил Олег, что случилась какая-то авария и что, кроме них с Гошей, в кузове никого не осталось — куда-то все подевались: и майор, и бабушка, и укрывшая их своим одеялом добрая женщина. Не было и кудрявого с куклой.

— Убили… — послышался бабушкин голос невдалеке.

Звезды на небе по одной гасли, медленно зачинался серый рассвет. Перешагнув через борт кузова, Олег, чтоб смягчить удар, спрыгнул на траву с приседанием, как положено. В глазах, однако, полыхнула молния, голова закружилась, мир куда-то поплыл и исчез. Не упал он, нет, опустился на землю, чтобы переждать, покуда стихнут в ушах звоны и уйдут из глаз огненные крути. С хлопала дверца машины, водитель вылез.

— Ну, как тута? Все целы?

— Убили… — отозвался ему один бабушкин голос. Возле нее уже хлопотала добросердечная женщина, Олег пошел туда, на голос. Бампером и радиатором машина уткнулась в откос кювета, двигатель не работал, но фары горели — освещали траву на откосе. Чуть повыше, на траве, сидел майор в плащ-накидке, приложил к губам платок: он весь был в крови.

— Что с вами, товарищ майор? — спросил водитель. — Губы зашибли?

Военный человек ответил коротко и неохотно:

— Ж-жубы… в-выбил… — Не меняя позы, сидел он, подогнув под себя одну ногу.

— А вы? А у вас что? — водитель обходил по кругу.

— Ничего страшного, — на вопрос ответила женщина. — У бабушки только рука маленько да сколько-то досталось ребрам. Но все как будто цело.

Кузов машины был задран кверху, она казалась живой и горячей, прервавшей бег свой всего на одно мгновение. Водитель заглядывал пассажирам в глаза, спрашивал о самочувствии. Больше других, оказалось, пострадал майор. Человек казенный, командированный. По-видимому, и по природе своей не охотник до разговоров, теперь он вовсе не находил повода для рассуждений: впереди, прямо перед собой, на зеленой лужайке, рассматривал он одну точку. Откуда-то снизу появился кудрявый хохотун с куклой. Сейчас ему было нисколько не смешно: вылетел из машины, докатился до горного ручья ли, до речки ли, в сером рассвете еле отыскал куклу. Одна ножка у нее повредилась, и потому теперь он был зол.

— Как это у вас все случилось? — начал он допрос водителя. — Как вы руль-то из рук выпустили?

— Дак с мостика кинуло, — тот оправдывался. — Там провал, разрушен мостик с одного боку. Колесо и попало.

— Почему не поехали по другой стороне? Вы спали, что ли?

— Кто ж знает, заснул ли, нет. Оно и возможно: туе ночь-то не спал — молодой ить… — Что-то припомнив из прошлой ночи, водитель хохотнул. — А эта вот уж другая пошла…

— Так какое имели право сажать людей, брать деньги, если… если не выспались?!

«Передние, скорей, перелетели на скорости, — соображал Олег про себя. — Несся, конечно, пес этакий. Как же, фары светят, луна сияет — красотища вокруг. На спуске-то и мотор, как кошка, мурлычет. Песни бы петь, а он, дурило, заснул… Ладно не мимо мостика… Прощай бы папа с мамой. Уфа с Леночкой…»

И ходили, и слонялись у дороги. Дежурили. Терпеть и ждать, однако, пришлось недолго. При млечном утреннем свете, бесполезно освещая дорогу фарами, к мостику приближалась попутная машина. Водитель пострадавшего грузовика поднял руку. Машина оказалась самосвалом с металлическим кузовом, но водитель не стал отговаривать своего неудачливого собрата от перевозки попутных пассажиров, поскольку у того оказался пробитым радиатор. Махнул рукой: давайте, садитесь.

Забрав свои вещи, помогая друг другу, путешественники взобрались в спасительный самосвал. Всем пора было домой, Гоше с Олегом тоже до чертиков надоела дорога — надо было вперед, к месту назначения.

Водитель самосвала поднялся на борт.

— На середину садитесь, на тюки можно. Свои вещи — поближе к бортам. А то ить держаться-то не за что — как бы не вылететь. Ну, да я особо-то гнать не буду.

— А вы поосторожней, не дрова везете, — урезонил его кудрявый с куклой. — А то этот вот гуляка не выспался, а взялся за пассажиров, да на ночь глядя.

— Ну, в дороге всякое может случиться, — новый водитель защищал своего коллегу. — Вы хоть целы остались, а то с лета тут сколько покалечено.

— Прошлое нас не касается, нам нужна уверенность и безопасность сегодня, — наставил кудрявый.

Водитель самосвала будто оправдывался, считая себя в чем-то виновным и обязанным. Возможно, взаимовыручка здесь принята в таких формах.

— Повезу осторожно. До Дербинска тут какие-то три часа, там и Александровск, почти рядом. Ну, все, поехали.

Схлопала дверца, машина тронулась. Слева и справа то и дело возникали скалы. Проезжали мостик за мостиком: речки ли от дождя разлились, одна и та же ли все, петляя, пересекала дорогу. За одним из мостиков, слева, в неказистом положении полоскался съехавший в речку самосвал с мешками муки. Кабина в реке, а задранный кузов с мукой сверху. Проехали и еще одну пострадавшую машину: у основания крутого откоса лежала кверху колесами. Людей тоже не было: ночевали ли поблизости, уехали ли? Что с ними сталось, не известно.

Начинался затяжной спуск. Машина шла ровно, на поворотах плавно снижала скорость. Скалы оставались в стороне. Встречались довольно чахлые деревца, впереди виделся негустой лес. В кузове шла вялая беседа. Пожилой военный человек не менял позы, приложив к губам платок, не принимал участия в беседе. Бабушка негромко, скорей, про себя, всхлипывала и тоже у лица держала какую-то тряпицу. Сердобольная женщина расспрашивала ее о семье, о тех, кто ожидает дома, и успокаивала ровным голосом:

— Все образуется и все заживет. Вот приедете домой, отдохнете с дороги…

— Чего это вы все плачете? — вдруг перебил хохотун с куклой. — С вами ничего не случилось, а вы… плачете и скулите, плачете и скулите!

Бабушка притихла, держа в руках платок, тихо вздрагивала. Испугалась, что ли, этого кудрявого?

— Вы, молодой человек, — вступилась женщина, — вы еще молоды, вы не можете осуждать пожилую женщину. Пострадавшую, к тому же.

— Все мы тут пострадавшие! — Возвысил голос кудрявый. Поматывал он своей куклой, как понесенным ущербом.

Военный человек, оторвав платок от лица и строго глядя в глаза кудрявого, заметил:

— Вы… Нет, вы не правы! — И опять он принял статичное состояние: взгляд его безучастно скользил по невидимой какой-то линии по ходу движения.

— Вам лучше бы не вмешиваться, — кудрявый огрызнулся на замечание военного человека.

В дальнем углу машины не усидел Гоша Цаплин, пошевелился:

— Я бы на вашем месте, — обернулся к кудрявому, — лучше помолчал бы. Не стал бы со старшими разговаривать в таком тоне: ни с бабушкой, ни с майором.

— В каком таком тоне, позвольте вас спросить?

— В невежливом! — бросил Гоша.

И отворотился, не желая больше пререкаться. И стал смотреть на проплывающие мимо дороги чахлые деревца. Они и достойны были его внимания: стояли, будто придавленные самим небом, защищаясь от него только одной шапкой довольно зеленых веток и листьев.

Кудрявый, как видно, не до конца успокоился: посверкивая глазами, то и дело обращался к не смотревшему на него Гоше Цаплину.

— В какое училище вы направлены? — вдруг обратился он к Олегу. По черным шинелям догадался, что работать едут в училище.

— В первое, — Олег ответил.

— Оба?

Олег кивнул. И заметил, как кудрявый усмехнулся.

В перебранке наступила пауза. Слышались только обращенные к бабушке слова сердобольной женщины в плюшевом жакете. Тем временем справа и слева от дороги стали проплывать сельские избы, с загороженными заборами и убранными дворами и огородами на задах. Рядом с лаем неслись собаки. У магазина, у лавки ли, водитель остановил машину. Поднявшись на ступеньку, объявил:

— Дербинск, граждане! Кто приехал, прошу выгружаться.

Добрая женщина стала помогать бабушке «выгружаться», Гоша помогал ей переступить борт машины, Олег принимал снизу — брал ее, сухонькую, невесомую, держал и сумку. Ничего, на ногах стоит бабушка, ей только нужно сопровождение. Женщина — как раз к ее услугам. Та оглянулась.

— Желаю вам, мальчики, хорошо устроиться и успехов в работе!

На этот раз дорога в самом деле оказалась недолгой. Александровск начинался, как и все другие поселки, сперва редкими избами по обеим сторонам дороги, потом дома пошли чаще, и по середине объявилась дорога, мощенная булыжником:

— Первое училище расположено в Рыбном городке! — кудрявый это произнес громко, отчеканивая каждое слово и ни к кому конкретно не адресуясь.

— А где этот Рыбный городок? — Олег к нему обернулся.