Вечный любовник - Виктория Холт

Агриппа д'Обинье поднялся на ноги, его лицо было бледным, глаза сверкали.

– Ваше величество ошибается во мне. Я не сводник.

– Ты мой слуга, д'Обинье, и должен мне повиноваться.

Такие слова, произнеси их другой монарх, таили бы в себе угрозу, но совсем иначе было с Генрихом Наваррским. Он, как всегда, говорил полушутя, хотя в его желании обладать этой девушкой нельзя было сомневаться.

– Я служил вашему величеству как только мог, – возразил д'Обинье, – но отказываюсь делать что-нибудь, чтобы лишить невинности эту девушку.

– По-моему, – заявил Генрих, – я слишком добр к моим слугам. Потому что, кажется, они позволяют себе насмехаться надо мной.

– Прошу ваше величество оставить фривольные мысли в стороне и подумать о будущем девушки.

– Но, д'Обинье, разве ее будущему что-то угрожает? Тебе прекрасно известно, что она будет хорошо вознаграждена.

– Я думаю о ее душе.

Генрих потерял терпение. Ему казалось, что этой девушкой он увлечен сильнее, чем увлекался кем-либо раньше, и такое пренебрежение к его страсти вывело его из себя.

Если бы д'Обинье поговорил с ней, все объяснил, Жанна наверняка перестала бы быть такой непреклонной. Она же не находит его отталкивающим, просто воспитана так, что девственность для нее нечто святое.

В его глазах засверкали опасные огоньки.

– Подумай как следует, д'Обинье, – посоветовал он. – Надеюсь, тебе хватит разума, чтобы вспомнить, что я твой король, а ты мой слуга.

Жестом руки он отослал д'Обинье, который ушел молиться. Генрих некоторое время ходил взад-вперед по комнате, а потом решил пойти к любовнице, с которой проводил время до того, как увлекся Жанной. Но занятия любовью на этот раз не доставили ему большого удовольствия. Ему никто не был нужен, кроме этой упрямой девушки.

Д'Обинье был исключен из королевского совета и утратил прежнее расположение короля. Генрих как будто не замечал его, когда тот исполнял свои обязанности постельничего, и приближенные поняли намек короля.

Д'Обинье обнаружил, что ему задерживают жалованье, влез в долги, что для человека его принципов было весьма неприятно.

Генрих с насмешкой за ним наблюдал и однажды спросил:

– Ну как, ты не готов стать хорошим слугой?

– Всегда готов служить моему королю, но ни для кого не буду сводником, – последовал ответ.

– Глупцы должны получать вознаграждение за свою глупость.

Д'Обинье молча склонил голову.

С ним продолжали случаться разные неприятности. У него украли одежду, он вынужден был ходить в чем попало. Король откровенно к нему придирался и донимал насмешками. Некогда уважаемый, д'Обинье стал мишенью для острот, но по-прежнему стоял на своем, а Генрих продолжал преследовать Жанну. Двор с любопытством за всем этим наблюдал, и однажды один из друзей Генриха сказал:

– Самые главные упрямцы при дворе – старик и девчонка.

– Они очень упрямые, – согласился король, – но есть еще один человек, который не уступает им в упорстве.

– Но если их силы равны, сир, и они тянут в разные стороны, то кто в конце концов возьмет верх?

– Короли всегда имеют преимущество перед своими подданными, – с усмешкой ответил Генрих.

Жанна продолжала упорствовать, д'Обинье тоже, и через некоторое время добрая натура Генриха взяла верх. По отношению к старому другу он сменил гнев на милость, но Жанна де Тиньонвилль продолжала отказываться стать его любовницей, и, хотя его страсть нарастала, он оставался внешне спокойным, поджидая удобного случая.

Трудно было ожидать, что Генрих не будет уделять внимания никому, кроме малышки де Тиньонвилль. В Нераке было много других симпатичных женщин, которые считали честью для себя отвечать благосклонностью на ухаживания короля. И однажды, оказывая знаки внимания одной из них, он заметил, что Жанна хмурится. Значит, ревнует! Втайне он этому обрадовался. Ее сопротивление не будет долгим, в этом можно быть уверенным, потому что с нарастанием ревности она обязательно смягчится.

Но Жанна оставалась непреклонной. Однажды он опять повторил свое предложение, но, как обычно, получил отказ. Раздосадованный, Генрих сравнил ее холодность со страстностью своей последней любовницы. Жанна широко открыла глаза и заявила, что у той женщины совсем другое положение.

– В чем же? – спросил он. – По-твоему, ангел, который ведет учет наших дел, запишет твой грех и не обратит внимания на ее?

– Она замужняя женщина.

Тут настал черед Генриха удивляться. Мадемуазель де Тиньонвилль подняла плечики.

– Если ее муж не возражает, в этом нет ничего предосудительного, – пояснила она. – Она не одинокая девушка, которую, если она лишится невинности, никто не возьмет замуж.

– Как же я заблуждался! – засмеялся Генрих. – Я неправильно понимал твои взгляды на невинность. Сколько времени я потерял из-за своей слепоты!

Он подхватил ее на руки, поднял над землей. Держа над собой, со смехом смотрел ей в глаза.

– Любовь моя, почему же ты раньше не сказала мне об этом своем желании? Разве я тебе не говорил, что все, что ты попросишь, будет исполнено?

Вскоре после этого Жанна де Тиньонвилль вышла замуж. Ее супругом стал Франсуа Леон Шарль, барон де Пардайан и граф Панжа. И хотя барон был толстым, неповоротливым, староватым для нее, он был богат, занимал должность государственного советника и пользовался влиянием при беарнском дворе. Все говорили, что для мадемуазель де Тиньонвилль это хорошая партия, потому что на самом деле кто такие Тиньонвилли? Никто о них слыхом не слыхивал, пока на Жанну не положил глаз король, а она не стала ему отказывать.

Граф де Панжа был не только богат и влиятелен. Он понял, почему его господин выбрал его в качестве жениха, и не возражал против этой роли. Это был брак только по названию; обязанности мужа вместо него исполнял король.

Граф со всем соглашался. Своей уступчивостью он заработал благосклонность короля, а его расположение неизменно приносит свои выгоды. Он знал, что сделает карьеру, а его жена со временем к нему вернется. Жанна очень симпатична, так что он с готовностью ее примет. То был настоящий брак по расчету, в котором у каждого имелся свой интерес.

Медовый месяц проходил в Нераке. Панжа каждый вечер благоразумно уходил из спальни, и туда приходил король, чтобы исполнить роль мужа.

Это был фарс, который наверняка гораздо больше оценили бы в Лувре, чем в Нераке.

Д'Обинье испытал облегчение. Теперь, добившись своего, король удовлетворен. А Генрих первое время пылал страстью.

Какая жалость, думал он, что невинность Жанны обошлась так дорого, потому что ее уступка не доставила ему той радости, которую он обычно испытывал.