Загадки римской генеалогии Рюриковичей - Михаил Серяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В предшествующем изложении мы рассмотрели показания ибн-Руста и Мукаддаси и нашли, что характеристика острова Рюгена во всех существенных пунктах сходна с характеристикой острова русов в описании арабских авторов: размеры небольшого острова, характер его почвы, неразвитое или полностью отсутствующее земледелие, островное положение, служащее защитой от врагов, соседство со страною славян и, наконец, исключительная плотность населения, — все эти признаки общи древнему Рюгену и острову русов. Можно ли считать совпадением, что на небольшом острове русов и на небольшом острове Рюген население пренебрегало земледелием и достигло при этом чрезвычайной плотности? Случайное совпадение такой характеристики островов едва ли вероятно, потому что необыкновенная плотность населения небольшого острова в связи с крайне мало развитым земледелием на нем является исключительно редким признаком, и именно поэтому названная особенность острова Рюгена является первостепенным аргументом в пользу его отождествления с островом русов. Если, по словам Мукаддаси, остров русов — “это крепость, защищающая их от нападений”, а Рюген, по словам Гельмольда, был “неприступен из-за трудностей своего местоположения”, то и это обстоятельство является достаточно редким существенным признаком, объединяющим остров Рюген с островом русов»{318}.
Однако болотистая почва, отсутствие земледелия в сочетании с чрезвычайной плотностью населения были не единственными признаками, объединяющими описания острова русов у восточных писателей и Рюгена у немецких хронистов. Вторым весьма характерным признаком является приоритет духовной власти над светской. Ибн Руст так рисует положение дел у русов: «У них — знахари, они господствуют над их царем, подобно хозяевам, они приказывают им приносить в жертву создателю то, что они пожелают из женщин, мужчин, табунов лошадей; если прикажут знахари, никому не избежать совершения их приказа: захватывает знахарь то ли человека, то ли домашнее животное, набрасывает веревку на шею и вешает на дерево, пока не утечет дух его; они говорят, что это жертва богу»{319}. С другой стороны, немецкого хрониста Гельмольда подобное соотношение светской и духовной власти у ран изумило настолько, что на протяжении своего сочинения он неоднократно отмечает этот удивительный факт: «Жреца они почитают больше, чем короля»{320}. Чуть позже католический писатель подробнее описывает этот феномен и объясняет его причину: «Король же находится у них в меньшем по сравнению с жрецом почете. Ибо тот тщательно разведывает ответы (божества) и толкует узнаваемое в гаданиях. Он от указаний гадания, а король и народ от его указаний зависят»{321}. Окончательно же делает тождественными обе картины указание хрониста на то, что раны приносили жертвы богам не только христианами, но и домашними животными: «Когда жрец, по указанию гаданий, объявляет празднества в честь богов, собираются мужи и женщины с детьми и приносят богам своим жертвы волами и овцами, а многие и людьми-христианами…»{322}.
Итак, у русов и у ран мы видим абсолютно одинаковое положение дел: полутеократический стиль правления, когда жрецы господствуют над светской властью, беспрепятственный выбор ими любых жертв с помощью гадания (Ибн Руст молчит о гаданиях у русов, но эта черта надежно восстанавливается у киевских русов с помощью других источников — сообщения ПВЛ о выборе с помощью жребия в 983 г. в жертву богу варяга-христианина в Киеве, былины о Садко и известия Константина Багрянородного о гадании русов о жертве на о. Хортице), типичные жертвы — домашние животные и люди. Необходимо отметить, что сам остров Рюген-Руян, известный по всему славянскому Поморью благодаря храму верховному богу западных славян Святовиту, был известен на Руси как остров Буян, сосредоточие максимальной святости в восточнославянских заговоров. Подробно эта тема, равно как и влияние западнославянского жречества на восточнославянское, была рассмотрена мной в исследовании о «Голубиной книге»{323}.
Отметим, что описания полутеократического устройства общества у русов восточных авторов совершенно не соответствуют реалиям скандинавского общества. Говоря о шведах, Адам Бременский отмечает: «Их короли происходят из древнего рода, однако их власть зависит от мнения народа: то, что все одобрят на всеобщем собрании, король должен утвердить…»{324} В схолии к этому месту говорится, что спорные вопросы, относящиеся к частным делам, принято решать жребием, а в общественных делах вопрошать демонов. Однако в этом примечании говорится о варварах вообще и, что достаточно показательно, не отмечается роль жрецов при выяснении воли богов. Поскольку мощного жреческого сословия, способного влиять на решения конунгов, у скандинавов не существовало, то очевидно, что описание соответствующих порядков у русов восточными авторами не может быть к ним отнесено.
Проанализировав сведения различных средневековых источников, Н.С. Трухачев пришел к следующему выводу: «Возможность случайного фонетического сходства между названиями Киевской Руси и Руси прибалтийской, таким образом, устраняется, и мы получаем право объединить восточных и прибалтийских русов в одну этническую группу»{325}. При этом исследователь оговаривается: «То обстоятельство, что отождествление ран и киевских русов производилось в немецких источниках разными способами, показывает, что оно было сознательным актом этнического отождествления, а не случайным заблуждением. Это вовсе не значит, что немецкие источники считают киевских русов выходцами с острова Рюгена: об этом ни в одном из них нет ни малейшего намека»{326}.
Однако тот факт, что западные авторы называют рутенами как жившее на Рюгене славянское племя ран, так и русов из Восточной Европы, равно как и то, что последних они также в ряде случаев именовали ругами, показывает, что как жители Рюгена, так и жители Древнерусского государства воспринимались ими в качестве одного народа. Приведенные Н.С. Трухачевым доказательства можно дополнить еще целым рядом данных. Так, Магдебургские анналы уже под 969 г. называют жителей острова Рюгена русцами (Rusci){327}. Об устойчивости «русского» названия острова красноречиво говорит тот факт, что еще в 1304 г. папа Бенедикт XI обращается к последним славянским князьям Рюгена Вышеславу и Самбору и именует их «знаменитыми мужами, князьями русских (principibus Russianorum)»{328}. Показательно, что еще в XVI в. Рюген у немцев назывался Reussenland{329}. О степени распространенности самоназвания «русы» у жителей острова красноречиво свидетельствует то, что количество современных топонимов с корнем рус- на Рюгене примерно совпадает с количеством названий, образованных от корня руг-: Ruschvitz, Rusewase и Rugard, Rugenhof{330}. К первой группе следует прибавить еще Rusensolt — название бухты у лежащего рядом с Рюгеном маленького островка Ое. Следует также отметить современные названия Wollin и Krakvitz, указывающие на связи с Волином и наличие в островной традиции имени Крака-Крока. В письменных источниках Krakvitz упоминается в 1316 г. в форме Crakevitz, при этом на Рюгене с 1335 г. известен и другой населенный пункт — Krakow. Определенный интерес представляет Bessin, который в 1250 г. известен как Byssin, что напоминает имя Буса в «Слове о полку Игореве». Ruschvitz на Рюгене в 1318 г. упоминался в письменных источниках в форме Ruskevitze{331}. Данное название происходит от славянского Ruskovici, а суффикс -ичи указывает на племенную принадлежность. Другой связанный с русами топоним, Rusewase, известен с 1577 г. Представлена на острове и топонимика, связанная с племенным названием «раны»: с 1532 г. известно название Ranzow; на тесную связь с войной указывают такие названия, как Rattelvitz, происходящее от славянского Ratnovici и известное с 1495 г. Retelitz, происходящее от славянского Ratlici. Несомненный интерес представляет и топоним Rothenkirchen, зафиксированный в 1306 г.{332} Последнее название перекликается как со славянским названием вселенского закона, так и с названием столицы Прибалтийской Руси.
Как видим, остров русов был хорошо известен не только соседним с ним немцам, но даже и на далеком мусульманском Востоке. Тем поразительнее практически полное отсутствие известий о нем в древнерусской письменности. Н.С. Трухачев смог привести лишь один пример, да и то достаточно поздний. В переводе XVII в. на русский язык космографии Меркатора (1512–1594 гг.) Рюген в ней был назван «остров Pycia», а в пояснении добавлено: «Въ древше лета той остров Русия вельми был многолюден и славенъ»{333}. Со времени опубликования его исследования стал известен еще один отечественный источник, упоминающий остров русов. В «Житии Евфросина Псковского», написанном в начале XVI в., о происхождении святого сказано следующее: «Сей убо преподобный отец наш Ефросин родом от великого острова Русии, между севера и запада, в части Афетова, от богохранимого града Пскова»{334}. Сам будущий святой родился около 1386 г. под Псковом и именно в этом же регионе задолго до него родилась княгиня Ольга, о которой «Книга степенная царского родословия», составленная в том же XVI в., говорит, что будущая жена Игоря была «от рода Варяжского». Очевидно, на этой северо-западной окраине Древнерусского государства память о происхождении русов хранилась достаточно долго. Вместе с тем полное отсутствие упоминания об острове русов в древнейших русских летописях красноречиво показывает, что отечественные монахи-летописцы стремились предать полному забвению память об этом оплоте исконной религии своих предков на Варяжском поморье. Однако народная память была в гораздо меньшей степени подвластна христианской цензуре по сравнению с летописными сводами, и там память о священном острове Буяне бережно хранилась на протяжении почти целого тысячелетия.