Нелюди Великой Реки. Полуэльф - Андрей Лавистов

— Доброго утра, хозяйка, — поприветствовал я ее, — каравай хочу купить, вон, она мне продает! — и я кивнул на забежавшую за спину матери девчонку.

— Продаешь? — удивилась женщина, смеясь и вытаскивая дочку из-за спины. — Ну, давай, дай дяденьке эльфу хлеба, торгуйся, что ли!

Ободренная смехом матери, девчушка важно подошла к столу, сняла каравай и протянула мне со словами: «Мамка севодни пекла, а я муку сеяла!»

— Сеянный? Ну надо же! — вроде как удивился я и протянул девчонке золотой, хотя на такие деньги можно было купить все караваи в этом трактире. Подмигнув опешившей женщине, я подхватил хлеб и отправился восвояси — собираться.

Говорят, когда Гоголь сходил с ума, его голову обкладывали горячими, только что испеченными хлебами. Это считалось надежным медицинским средством. То-то Виталя бы смеялся. А сегодняшнее видение — не признак ли безумия? Нет, я понимаю, если бы оборотень у меня «первый» был, так ведь не первый…

Да и не последний! Смачно откусив от каравая, вместо того, чтобы прикладывать его к башке, я влетел в свой номер. У нас, холостяков, на пожрать воображение плохо работает, — увидел каравай, отъел половину, и ладно!

Дорога до Ярославля была хорошая, накатанная. Она уже давно подсохла, старенький «виллис» Ивана Сергеевича бодро рычал мотором, я обгонял какие-то телеги, один раз даже решился на обгон колонны грузовиков, но пообещал себе впредь этого не делать — колонна шла с приличной скоростью, а в зеркало заднего вида я разглядел, что за рулем первой машины восседает нечто бородатое — гном, очевидно. Не люблю, вообще-то, обгонять на таких дорогах, но как подумаю, что придется в очереди на воротах ждать, пока колонну пропустят, так нога сама на педаль газа жмет. Надо от колонны посильнее оторваться, посильнее…

Сам Ярославль, конечно, производил впечатление даже башней караулки при въезде. Встречающий путников черный медведь все так же протягивал лапу в предостерегающем жесте, на плече отливала золотом алебарда, поверх щита с гербом красовалась смешная, но красивая шапка, отороченная черным мехом. Не из этого ли самого медведя?

Контроль на воротах в столицу Ярославского княжества был жестким, но справедливым — с меня содрали золотой за двухнедельное хранение СВД-П в арсенале, приютившемся у ворот города, «таран» порекомендовали держать в чехле, если я не хочу неприятностей, опечатав заодно и чехол дурацкой ниткой с сургучиком. Совершенно бессмысленная мера предосторожности — в том же Сеславине такой ерундой не заморачивались, другое дело, что я «таран» в чехле и держал. А чехол в сумке. Если на службу в «группу по найму ополчения» не бегал. По поводу «чекана» в кобуре и Виталиного кольта мне никто ничего не сказал, только смешливый рядовой спросил, не эльф ли я Закатной пущи, и не собираюсь ли ударить по Твери с тыла — столько оружия везу.

Смех смехом, но ко мне пододвинулся насторожившийся унтер, а другие солдатики аккуратно сменили позицию, явно готовясь взять меня в несколько огней, если что не так. И снова волшебная бумажка от Ивана Сегеевича помогла. Я даже со смаком принялся рассказывать, как мы ящеров гоняли, гоняли, душили, душили… Тут как раз колонна грузовиков подошла, та самая, и меня, такого разговорчивого, заткнули, попросив на выход, то есть выезд. А я и рад.

За разговорами солдатики не удосужились спросить даже, какова цель моего прибытия в Ярославль, хотя обязаны были по протоколу. Хорошо быть честным и открытым — как я расписывал свои боевые действия в Сеславине против тридцати трех оборотней-крокодилов, хоть в газету помещай, в рубрику «Наши герои».

Кстати, газета! Куплю газету, брошу вещички в ближайшей к Которосли гостинице, и пойду бродить по Ярославлю, самому красивому городу, который я видел. Нет в Великоречье городов красивее, ручаюсь! С огромным удовольствием я проехал вдоль Великой, по дороге, которую не перекрывала стена с колючкой — редкий случай, сразу видно — столица.

Гостиница, конечно, роскошью не удивила, но номер мне достался очень хороший, светлый, и мебель новая. Я бросил вещи посреди комнаты, пригладил волосы перед зеркалом, поправил кобуру с «чеканом» — больше ничего из оружия брать с собой не буду. Ножи и кистени не в счет. Открыл дверь номера, шагнул в коридор…

Темнота.

Мокро как-то.

— Очнулись, Петр Андреевич? — глумливый голос показался знакомым. — Или еще водички?

— Еще, — разлепил я губы, и на меня обрушился ледяной водопад. Хоть в голове просветлело. Так. Я сижу. Ноги с руками примотаны. Попробовать глаза открыть? Если я открою глаза, то увижу тех бандитов, кто меня спеленал. Как младенца, как несмышленыша, твою ж! Если я их увижу, то, скорее всего, живым мне не уйти. Опять же, если это бандиты. А если полиция? Я осторожно открыл один глаз, второй, и увидел того, кого, в принципе, не ожидал увидеть — помощника Василия Васильевича из контрразведки, щеголя в костюме-тройке, не помню, как зовут. Или он не представлялся?

— Вижу, очнулись, Петр Андреевич! — с какими-то даже сочувствующими интонациями сказал контрразведчик. — где смарагды, колись, козел! — а это его уже на крик срывает. Напугать, что ли хочет, контрастом? Или напугаться?

Я окинул взглядом помещение. Перетащили, сволочи… Я находился в какой-то довольно светлой комнате без окон, пол неровный, выложен плиткой, сток сбоку виднеется. На операционную не похожа. Значит, допросная в контрразведке. Не слишком ли круто задержание и арест произвели?

— За козла ответишь, — сказал я слабым голосом, так что щеголю пришлось по-птичьему вытягивать голову, чтобы услышать. Я орать не буду, я существо слабое, щас вообще глаза закачу и в обморок упаду.

— А-а-а! — вот за ухо не надо. Больно же. Но ни притвориться, ни в обморок мне упасть не дадут. Скосив глаза, я увидел второго живодера, которого не засек раньше — немного не до того было. Но обидно все равно. По виду это был не палач в классическом понимании слова, — шкафоподобный здоровяк с маленькой головой на широких плечах и свиными глазками, нет, это был сухонький такой сморчок-старичок, с железными, правда, пальцами, в чем я только что убедился. Смотрит внимательно, без злобы и сочувствия. Идеальный такой убийца. Мундирчик на нем унтерский, застиранный, поверх даже фартук не накинул. То ли крови не будет, то ли будут бить так, чтобы все гематомы внутренними были. Глядя на старичка, верю — сможет. Но то, что в допросной дознаватель не один — радует. Глядишь, еще кто подтянется, свидетель, хоть какой-нибудь. Надо только время потянуть.

— Еще раз спрашиваю, где камни, Корнеев? — молодой щеголь смотрел опять ласково и доброжелательно. Вот не знаю, на тех, кто своей вины не чувствует, эти его переходики — от воплей к сладости невообразимой — действуют, или нет? На меня вот не действуют. Я кое-что пострашнее видал. Сегодня во сне, например. Молчу.