Простые радости - Ширли Кэррол

Губы Норы растянулись в улыбке.

— Ох, как же я рада.

Сьюзен прикусила нижнюю губу.

— Надеюсь, Эл тоже порадуется.

— О, дорогая, я точно знаю, что порадуется. Он по-настоящему неравнодушен к тебе. — Нора легонько притронулась к ней. — Привези его обратно, Сьюзен, — шепнула она.

Сьюзен кивнула.

— Надеюсь, мне это удастся, если еще не слишком поздно и я еще не окончательно все испортила, — ответила она, повернулась и направилась к двери, оставив Нору в состоянии беспомощного одиночества.

Сьюзен сжимала руль, будто спасательный круг. Мысли мчались в ее мозгу, сталкиваясь и опережая друг друга. Как это все могло так обернуться? На этот раз она все сделала неправильно. И Эл имеет полное право разозлиться на нее. Он, естественно, думает, что она намеренно обманула его, хотя, видит Бог, ей всего-навсего хотелось пощадить его чувства.

Сьюзен надеялась, что она успеет застать его дома и что ей еще удастся спасти ситуацию. Жизнь словно разваливается на куски прямо у нее на глазах. Сначала глубокое разочарование в той работе, к которой так долго стремилась, а теперь возможность потерять Эл. Это уже становилось почти невыносимым.

Сердце ее колотилось, на глаза наворачивались слезы. Она вытирала их ладонью. Ей нельзя начинать плакать раньше, чем появится весомая причина для слез. Надо только молиться, чтобы он все еще был в хижине.

Но когда шины заскрипели по гравийному подъезду, она сразу увидела, что его «блейзера» нет на месте. Выскочив из своего маленького «форда-эскорта», она все равно помчалась к дому, взлетела на крыльцо и упала у самой двери. Сьюзен изо всех своих сил заколотила кулаком по твердому дереву двери.

— Стивен! Стивен! Ты здесь? О, пожалуйста, пожалуйста, ответь мне!

И хотя хижина не выказывала никаких признаков жизни, Сьюзен не сдавалась, продолжала стучать, потом обежала вокруг и заглянула в одно из окон. Она не увидела движения внутри, но все же вернулась к двери и еще постучала.

— О, Стивен! — кричала она, стуча в дверь, пока не покраснели руки. Теперь уже она не могла, да и не хотела справляться со слезами, и они лились из глаз и текли вниз, оставляя на щеках горячие, соленые дорожки. Руки болели, но она продолжала отчаянно колотить в дверь, пока наконец не поняла, что это совершенно бесполезно. Тогда она прекратила и обессиленно повалилась на крыльцо.

— О, Эл, — стонала Сьюзен, привалившись к запертой двери. — Я не успела, я упустила тебя. Что же теперь случится со всеми нами? Ты — единственный мужчина, которого я любила.

Она отдалась своему горю, все ее тело сотрясалось от скорбных рыданий.

Долго просидела она перед запертой дверью. Наконец всхлипы перешли в тяжелые вздохи, и Сьюзен, совершенно обессилев, уснула.

А когда проснулась, солнце лилось на крыльцо теплым потоком и било ей прямо в глаза. Мышцы занемели от слишком долгого сидения в неудобной позе, а слезы оставили на щеках липкие следы. Она кое-как вытерла их руками и поднялась на ноги. О Господи, как же у нее болит голова… Будто ножом режут по лбу. Сьюзен ухватилась рукой за один из столбиков крыльца и посмотрела на часы. Время близилось к одиннадцати. Если она сейчас уедет, то, возможно, успеет догнать его до начала собеседования. Может, у нее даже будет шанс убедить его остаться в «Курьере». Еще рано сдаваться. Может, это сумасшествие, одержимость какая-то, но она будет продолжать пробовать все возможное, потому что теперь ей уже нечего было терять. Альтернатива открылась ей во всей своей обреченности: пустая и одинокая жизнь без Эл.

Открыв пассажирскую дверцу «форда-эскорта», Сьюзен порылась в бардачке и вытащила старую, видавшую виды карту штата. Развернув ее, разыскала Блумингтон. Если она правильно помнит, это примерно в двух-трех часах езды. Это значит, что она приедет около часа дня. И тогда ей придется искать его.

Сьюзен зашмыгала носом и попыталась разобраться с маршрутом. Он выглядел до предела простым. Надо только выбраться на хайвей и ехать до самого университетского городка.

Она обошла машину и забралась на водительское место, а карту положила на соседнее сиденье. Потом достала из сумки платок, высморкалась и посмотрела в зеркало. «Ты выглядишь как сама смерть», — сказала себе Сьюзен. Она достала еще один платок, намочила его и стерла со щек следы слез, затем нашла помаду и слегка подкрасила губы. Потом внимательно посмотрела в зеркало заднего вида.

«О’кей, Сьюзен Уэллс, — медленно проговорила она про себя, — это твой последний шанс на любовь. Давай не упустим его». Она включила мотор, потом заднюю передачу и выехала с подъездной дорожки, разбрасывая гравий бешено вращающимися колесами.

Сьюзен крутила рулевое колесо обеими руками и мчалась по межштатному хайвею. Солнце поднялось уже высоко и весело сияло, освещая все вокруг, но мысли Сьюзен были сосредоточены на том, как поскорее догнать Эл и что сказать ему. Она мысленно репетировала свои слова.

Глубоко вздохнув, постаралась прогнать головную боль, которая не покидала ее с момента истерических рыданий на крыльце хижины. Боль мешала ей ясно мыслить.

Ей оставалось только надеяться, что еще не слишком поздно, что она еще не все испортила своим поведением. Очевидно, Эл почувствовал, что она предала его, когда узнал, что Сьюзен отправилась на собеседование и не сказала ему ни слова. Но ей и в голову не приходило, что он может прийти в такую ярость, что бросит свою работу в любимом «Курьере». Даже если они и не могут быть вместе, но он не должен отказываться от своей работы в газете. Он любит ее, по-настоящему любит. И он сам ей говорил про то, как важно хорошо делать свое дело, как много это значит в жизни.

Если даже они не смогут снова быть вместе, Сьюзен знала, что обязана любыми способами убедить его вернуться в «Курьер». Даже если он не сможет простить ее и между ними все кончено, она не должна позволить ему отказаться от мечты всей жизни — сделать мир чуточку другим своей работой. Должность в университете не для него. Эта работа задушит его, задавит творческие порывы. Эл — человек, которому нужно иметь возможность высказаться, выразить себя.

Мысли о нем вернули и воспоминания о том времени, что они провели вместе. Сьюзен вспомнила, как он вышагивал в своей ветровке-хаки, как глубоко и внимательно вглядывался в нее своими большими кобальтовыми глазами, как сидел перед своей хижиной над рекой. Она тронула свои губы, вспоминая, как требовательно и страстно он целовал ее.

Каждая минута, казалось, превращалась в часы, а нескончаемые поля тянулись по обе стороны скоростной магистрали. Между мильными столбами проходили целые световые годы. Наконец указатели сказали, что цель ее путешествия приближается, и вот уже показался выезд на Блумингтон — Нормал.