Мистер Кларнет - Ник Стоун

Макс приканчивал свой третий неразбавленный «Барбанкорт». А порции здесь были щедрые. Выпитое уже начало действовать.

– Как тебе показался наш Город Дерьма? – усмехнулся Хаксли, прикуривая сигарету. – Ты ведь там сегодня побывал, верно?

Макс изумленно посмотрел на него.

– Да что ты, Макс! – воскликнул Хаксли. – От тебя смердит, будто ты переночевал со скунсом. Очень характерный запах, гаитянину трудно перепутать.

Макс только сейчас осознал, что он в одноразовых ботинках с затвердевшей грязью Города Солнца.

– Извини.

– Чепуха! Нашел там что-нибудь?

– Совсем немного. – О том, чему он был свидетелем, Макс сообщать не собирался. – Видел, как Винсент Пол занимается благотворительностью.

– Зеленые палатки? Да, он этим знаменит. Вот почему его так любят в трущобах. Он им помогает. Ходит слух, что он то ли строит, то уже построил какой-то мифический город. Рай для бедных, больницы, школы и прочее. Все бесплатно, за счет прибылей от наркоторговли. В общем, наш собственный кокаиновый Кастро.

Макс рассмеялся.

– Ты знаешь, где этот город находится?

– Нет. Он как Эльдорадо. Никто не знает, где он и как туда добраться, но все уверены, что город существует. – Хаксли посмотрел на Макса. – Как идет расследование?

– Только началось. – Макс глотнул рома.

Вошли американцы. Морпехи, примерно человек тридцать, вооруженные, лица и руки закамуфлированы черным. Одеты по-полевому.

– Что происходит? – тихо промолвил Макс. – Облава?

– Нет. – Хаксли улыбнулся и покачал головой, наблюдая, как морпехи выходят на улицу. – Чтобы не заскучали, им тут каждые две недели устраивают учения. Они и подразделения миротворцев ООН. Миротворцы обороняют старые казармы в Каррефоре – это район Порт-о-Пренса, – морпехи пытаются взять их.

– Забавно!

– Там есть одна хитрость.

– Какая?

– Они частично используют боевые патроны.

– Да что ты?

– Истинная правда.

– Неужели?

– Клянусь матерью.

– Она жива?

– Конечно.

– И что, есть убитые и раненые?

– Не так много, как можно ожидать. Двое-трое с обеих сторон, но высокое командование все покрывает, объясняет как несчастные случаи.

– Даже не верится.

– Я тоже не верил, пока не увидел своими глазами, – произнес Хаксли, вставая.

– Куда ты?

– У меня в машине видеокамера. Поеду сниму что-нибудь и перегоню в Си-эн-эн. Хочешь, поедем вместе?

– Сегодня не могу. Очень устал. Давай в другой раз. Не попади под пулю.

– Ты тоже береги себя.

Они пожали друг другу руки. Хаксли двинулся за морпехами. Макс заказал еще выпить и долго смотрел на дымящийся окурок, который журналист оставил в пепельнице. Конечно, это шутка, насчет боевых патронов. Но сейчас ему это безразлично.

30

Утром Макс позвонил Аллейну Карверу. Сказал, что хотел бы опросить всех слуг, которые работали в доме во время похищения Чарли. Аллейн ответил, что организует это на следующий день.

Макс опрашивал слуг в небольшой комнате на втором этаже, ее окна выходили на лужайку и окружающие усадьбу деревья. Из мебели в комнате стояли лишь стол и два стула, на которых сидели он и Шанталь. Макс понял, что это специально. Слуги всегда должны разговаривать с хозяевами стоя. Во время беседы они бросали быстрые испуганные взгляды на картину, висевшую за спиной Макса. Большое полотно, на нем теперешний Густав, в бежевом костюме и черном галстуке, сердито смотрел, держа на толстом кожаном поводке бульдога.

Слуги Карверов подразделялись на кулинаров, уборщиков, механиков, садовников и охранников. Причем у Густава имелись свои слуги, а у Аллейна и Франчески свои.

Опрос представлял собой обычную рутину. Макс начал с людей Густава. Имя, фамилия, чем занимаются, с кем работают, как долго здесь, где находились в день похищения, видели или слышали что-нибудь подозрительное в недели, предшествовавшие этому. Ответы были все примерно одинаковые, кроме имен и рода занятий. Четвертого сентября девяносто четвертого года все работали в доме или на участке, так что их видели несколько человек. Абсолютное алиби.

Вопросы об Эдди Фостине показали, что телохранитель был им практически не знаком. Все знали, как он выглядит и кто такой, но не более. Густав Карвер запретил слугам вступать в контакты с его телохранителями. Даже если бы кто-нибудь захотел завести приятельские отношения с Фостином, это было бы почти невозможно, ведь он проводил весь день вне дома. И после его никто не видел, поскольку Фостин жил не в помещении для слуг, а в главном доме, на первом этаже.

Для Макса все слуги были на одно лицо. Одинаковые кроткие улыбки, почтительные манеры. Он едва отличал одного от другого.

Они прервались на обед, который им принесли в комнату. Жареная рыба, салат из помидоров, фасоли и перцев. Потом Шанталь позвонила в колокольчик, вошли слуги и убрали посуду.

– Я собираюсь поговорить с вами о «Ноевом Ковчеге», – сказал Макс, пролистывая блокнот в поисках чистой страницы.

– Спросите любого из них, – произнесла Шанталь. – Они знают об этой школе гораздо больше меня, потому что почти все там учились.

Он так и поступил при опросе слуг Аллейна и Франчески. Выяснилось, что слуги в доме Карверов в разное время учились в этой школе для бедных. Эти слуги выгодно отличались от слуг Густава тем, что каждый имел индивидуальность. Они разоткровенничались насчет Фостина. Некоторые видели, как он рылся в мусоре Франчески, доставал что-то и уносил в свою комнату. После его гибели там нашли куклу вуду, у нее были волосы и ногти Франчески. Материалом для изготовления куклы послужили использованные салфетки Франчески, тюбики от губной помады и прокладки. Максу поведали также, что телохранитель брал в Петионвилле светлокожих шлюх-доминиканок, платил им, чтобы они надевали длинные блондинистые парики. Фостин также регулярно посещал бар «Черный и Красный», который содержит его приятель, бывший полицейский. Наконец один вспомнил, что случайно услышал, как Фостин говорил, будто владеет в Порт-о-Пренсе домом.

Они закончили около пяти часов. Когда спускались к Петионвиллу, Макс открыл окна, что впустить свежего воздуха. Шанталь выглядела очень усталой.

– Спасибо за помощь, – поблагодарил Макс. – Не знаю, что бы я без вас делал.

– Давайте поедем куда-нибудь, посидим, немного выпьем? – предложила она, улыбнувшись.

– Конечно. Куда вы предлагаете?

– Я уверена, у вас есть на примете одно место.

– Вы имеете в виду бар, который посещал Эдди Фостин?

– Да. Везите меня в это «классное» заведение! – рассмеялась Шанталь.

31

Бар назвали в честь флага Гаити времен Дювалье. Черный и красный. Папа Док убрал с флага голубой цвет и заменил его черным, чтобы закрепить окончательный разрыв страны с колониальным прошлым и подчеркнуть наличие в стране чернокожего этнического большинства. Он вообще был приверженцем нуаризма, теории о превосходстве черной расы. Впрочем, теорией он пользовался избирательно. На его жену, светлокожую мулатку, это не распространялось, также как на США, где в то время еще не был принят Акт гражданских свобод и чью военную и финансовую помощь Дювалье с радостью принимал. Для многих людей изменение цветов флага символизировало самый темный и кровавый период в трагической истории страны.

Максу флаг Дювалье напоминал флаг нацистов. Он красовался за баром между фотографиями папы и сынка Дювалье. Папа чернокожий, седоволосый. Очки в черной оправе с толстыми стеклами придавали этому чудовищу человеческий вид. Его сын, Жан-Клод, имел бронзовую кожу. Меланхолик с сонными глазами. Одутловатое лицо арабского типа, рыхлое сложение.

Бар располагался в стоящем отдельно небольшом доме на въезде в Петионвилл. Его можно было легко пропустить и так же легко найти. Если ищешь.

Первое, что бросилось здесь в глаза Максу, – это не флаг и не фотографии, а грузный старик, подметающий пол. С потолка на гибком шнуре свисала единственная лампочка, которая горела так ярко, что, казалось, из нее вот-вот вытечет расплавленная жидкость и прожжет дырку в бетонном полу.

– Добрый день, – произнес Макс.

– Добрый вечер, – поправил его старик.

Он был в белой рубашке с короткими рукавами, линялых синих джинсах, поддерживаемых красными подтяжками, в поношенных сандалиях. Старик смел грязь в коричневатую кучку.

За стойкой стоял термос с холодной водой. Дальше ряд бутылок. А в самом конце перед вентилятором черная доска, на которой большими печатными буквами мелом было написано «TAFFIA». Ниже изображено равенство: бокал = ладонь с пятью поднятыми пальцами. Еще ниже: бутылка = две ладони со всеми поднятыми пальцами.