Без ума от герцога - Элизабет Бойл

— Все, что угодно.

— Когда придете в парк, принесите мне воздушного змея.

Когда герцог Паркертон явился домой и велел Уинстону обеспечить его всем необходимым для изготовления воздушного змея, причем хорошего, и послал леди Стэндон записку, что заедет за ней во вторник ровно в одиннадцать, секретарь прямиком направился на кухню, где миссис Окстон поила чаем Ричардса, Кантли и других, перед тем как начнут сервировать ужин.

— Мы пропали, — объявил Уинстон.

Все поняли, о чем он говорит.

Герцог, наконец, спятил.

Но миссис Окстон, знавшая герцога с его детских лет, сдаваться не собиралась.

— Что случилось, Уинстон? Что он теперь учинил? — Она поставила перед ним тарелку. — Должно быть, дело такой суеты не стоит. — Экономка многозначительно взглянула на слуг, сидевших за меньшими столами.

Подавшись вперед, Уинстон прошептал:

— Он велел мне принести ему материалы для изготовления воздушного змея.

— Воздушного змея? — повторил Ричардс.

— Да. — Уинстон кивнул, словно этого было достаточно, чтобы призвать всех хватать вилы и ведра с кипящей смолой. — Он хочет сделать воздушного змея. Уж не собирается ли он улететь с этой женщиной?

Не нужно было спрашивать, кого он имеет в виду, в доме «этой женщиной» называли леди Стэндон.

Это она грозила разрушить их хорошо отлаженный мир.

Ни разу с тех пор, как умерла герцогиня, Паркертон не проявлял ни малейшего интереса к браку.

Кто знает, какие перемены, испытания и беды грядут, если герцог Паркертон — о, ужас! — решил снова жениться?

Да еще на женщине, летающей на воздушных змеях!

— Тогда я пошлю ей эту записку. — Уинстон сделал паузу. — Он ее собственноручно написал.

— Пресвятые угодники! — Миссис Окстон перекрестилась, будто сам дьявол появился в дверях и потребовал чашку чаю. Потом она повернулась к Кантли, который до сих пор держал свое мнение при себе, и бросила на него взгляд, говоривший, что больше в кустах ему не отсидеться.

Дворецкий, фактически возглавлявший штат слуг, вздохнул и потянулся через стол. Взяв из трясущихся рук Уинстона записку, он подошел к очагу.

Экономка поднялась.

— Мистер Кантли, вы не думаете, что нам следует прочитать это, прежде чем…

— Мадам, я собираюсь совершить самый ужасный грех за мою беспорочную службу этой семье и не хочу добавлять к нему другой. — С этими словами он бросил сложенную записку на тлеющие угли. Одна из служанок громко ахнула и тут же прикрыла рот рукой.

Если действия герцога — это безумие, то поступок Кантли — измена и предательство. Дворецкий повернулся и сурово смотрел на всех. Если он тонет, то и они падут вместе с ним.

— Что касается вас, — сказал он Майклзу и Фоули, лакею, который обычно бегал по поручениям герцога, — то вы вручили записку одному из слуг, она была доставлена.

— Но мистер Кантли, как я могу… — начал Фоули.

Кустистые брови Кантли поднялись.

— Записка доставлена. Кто знает, что случилось с ней, когда она попала в дом леди Стэндон? Там хозяйство, насколько я узнал недавно, ведется из рук вон плохо. Так что если записка его светлости заблудилась, это не наша вина.

Все согласились с этим логичным доводом. Когда Кантли сел, Уинстон тяжело вздохнул:

— У нас есть еще одна проблема.

Ни у кого, за исключением миссис Окстон, не хватило отваги поинтересоваться.

— Какая, мистер Уинстон? — Налив чаю, она с ободряющей улыбкой протянула ему чашку.

Серьезный и строгий секретарь, про которого говорили, что он родился в черном костюме и с блокнотом в руке, побледнев, повернулся к своим сотоварищам.

— Что нужно, чтобы сделать воздушного змея?

Слуги герцога Паркертона подготовились к вторничному утру. К их ужасу, герцог настоял на том, чтобы лично проверить каждую деталь неожиданного пикника.

— Дорожные стулья и столы моего отца? — спрашивал он.

— Фоули повез их, — отвечал Кантли.

— А он знает, что…

— Да, ваша светлость, — перебил Кантли, теряя легендарное терпение. — Он устроит в летнем доме все, как вы велели.

— И он не…

— Разумеется, он ничем вас не выдаст, ваша светлость, Он без ливреи и в наемной повозке. Как вы и требовали.

— Отлично! — Оторвавшись от списка, Джеймс взглянул на мужчину, спускавшегося с лестницы. — А вот и вы, Уинстон. Моя записка доставлена леди Стэндон?

Судя по виду, Уинстон был готов броситься в Темзу.

Выбитый из колеи бедняга-секретарь был оскорблен до глубины души.

Все слуги нервничали, непривычные к тому, чтобы его светлость заглядывал к ним через плечо. И никто из них не мог, как Арабелла, запереться в своей комнате и отказаться участвовать в этой глупости.

Кантли строго посмотрел на секретаря, и этого было достаточно, чтобы тот ответил:

— Да, ваша светлость.

— Прекрасно, значит, она будет готова и все будет в образцовом порядке. — Герцог в очередной раз вернулся к списку. — А корзина? Как я просил?

Обиженно фыркнув, миссис Окстон жестом велела выйти вперед парню, прислуживавшему на кухне. Бедняга нерешительно попятился, когда Джеймс забрал у него корзинку, избавив от груза.

На миг у всех перехватило дыхание. Что это герцог делает? Помогает кухонному мальчишке?

Дело гораздо хуже, чем они могли предположить. Но герцог погряз еще глубже. Он открыл шедевр миссис Окстон и начал проверять, будто эта почтенная дама не могла собрать корзину по его вкусу.

Одна из служанок отвернулась, опасаясь, что экономка залепит герцогу затрещину за подобную дерзость.

— Да, похоже, все в порядке, — рассеянно произнес он. — Ветчина, пирог, сыр, яблочные пирожные. — Он поднял взгляд. — Сыр французский?

— Как вы велели, ваша светлость, — сквозь зубы процедила экономка.

— Ничего слишком шикарного и дорогого? — спросил Джеймс. — Нельзя, чтобы по виду было понятно, что это с нашей кухни.

— Все точно так, как вы распорядились, — сказала миссис Окстон, — вплоть до солонок.

Он снова осмотрел содержимое корзинки и закрыл крышку.

— Замечательно. Я знал, что вы все справитесь с трудной задачей. — Герцог повернулся и, прежде чем лакей успел распахнуть перед ним дверь, сам открыл ее и побежал по лестнице, как школьник.

— Ваша светлость! Ваша светлость! — поспешил за ним Ричардс. — Вы ничего не забыли?

Герцог, укладывавший корзинку в экипаж Джека, обернулся:

— Что?

Ричардс указал на его руку:

— Печатка, ваша светлость.

Джеймс вздрогнул:

— Боже милостивый! Как я мог забыть? Она наверняка узнала бы, кто я, если бы я забыл его снять. — Сдернув перчатку, он снял затейливый перстень и вручил камердинеру — Спрячьте его, Ричардс.