Первый эйдос - Дмитрий Емец

Обнаружив, что Меф продолжает жадно слушать, он сказал:

– В общем, как пьяниц беспроигрышно видно, так и всяких прочих. У всякого порока свое клеймо. Просто у одних лицо дольше сопротивляется, у других меньше.

И Чимоданов снова засопел на пластилин. Сегодня Петруччо был в кожаной жилетке без рукавов. Жилетка шла Чимоданову гораздо больше пестрых свитеров. В ней он смахивал на цыгана. Руки у него тоже были цыганьи – тощие, без видимой мускулатуры, но жилистые и цепкие. Правый бицепс обвивала татуировка – ленточный китайский дракон.

– Да что ж это такое! Не хочешь оживать, собака такая! – ворчал Чимоданов.

Кусок пластилина, от которого Петруччо настойчиво требовал жизни, внезапно сам собой смялся, принял новую форму, выскользнул из рук Чимоданова, и на столе заплясал маленький глумливый комиссионерчик.

– Папаша! Папаша, эйдос дай! – пищал он, протягивая к Петруччо ручки.

Чимоданов кивнул, взял со стола словарь и с размаху опустил его на голову комиссионерчику. Под книгой что-то хлюпнуло.

– А те, что недвижимостью занимаются, эти как умные обезьянки. Взгляд у них такой – чик! рентген! – а потом снова сладенький! – продолжая прерванный разговор, сказал Чимоданов.

Меф невольно представил себе быстрое, умное, сладкое лицо…

– А ты наблюдательный! – сказал он.

Петруччо не стал прикидываться польщенным. Мания величия имеет кучу минусов и лишь один большой плюс. Тех, кто ею страдает, невозможно удивить.

– Я же и из глины много леплю, не только из этой дряни. У меня это профессиональное…

– Ты с детства лепишь? Давно начал? – спросил Меф.

Когда он познакомился с Чимодановым, тот уже достиг в лепке высокого уровня. Получается, начал раньше.

– Угу. Я был задумчивый ребенок. Правда, задумчивость моя была слабоумного характера. Прихлопнуть кому-нибудь пальцы дверью, связать веревкой, кинуть камнем. А потом мне как-то купили белую глину, не какой-нибудь там вонючий пластилин, ну я и подсел… – Петруччо ностальгически шмыгнул носом. – Ты, Буслаев, не страдай! У тебя есть, конечно, уже печать, но на начальной стадии. Жить пока можно. И вообще я завидую тебе белой завистью… Ну, может, с небольшими черными прожилками! – добавил он покровительственно.

– Почему завидуешь? – заинтересовался Меф.

– Ну ты как-никак наследник конторы, девчонка у тебя есть, и вообще ты на рожу симпатичный. А я вот моральный уродец, и, как ни крути, мне приходится тщательно эксплуатировать эту тему, – заявил он.

Меф взглянул на дарх. В его витых спиралях заблудился солнечный луч. Луч метался, бился о края, как загнанный, и вдруг исчез. Сожравший его дарх имел удовлетворенный вид.

Чимоданов враскачку вошел в приемную и с размаху плюхнулся в кресло. Улита оценивающе уставилась на него.

– И как ощущения? Ничего не чувствуешь? – ласково спросила она.

– Нет.

– И совесть не чешется? Когда садишься на червяков – извиняйся перед ними, пожалуйста. Им ведь обидно, хотя они и маленькие, – пояснила ведьма.

Чимоданов подскочил на метр и с ужасом уставился на сверток. Сквозь газету проступала красная кашица.

– Что это?

– Корм для рыб, мотыль. Я завела себе золотую рыбку. Ее зовут Федя.

Улита кивнула на свой новый стол, где между двух черепов-чернильниц стоял аквариум. В аквариуме, плохо понимая, куда она попала, плавала пучеглазая рыба.

– Это и есть Федя? – невинно спросила Вихрова. Только она умела маскировать ехидство так, что наружу не проглядывало его, ехидства, мохнатых ушей.

– Точно. Но я уверена, что это рыб мужского пола. Женский пол я на дух не переношу, даже в виде кильки в консервной банке, – заявила Улита, выразительно уставившись на Нату.

– Кто бы сомневался! Но вообще-то, когда девушка твоего плана заводит себе живность, пусть даже хомяка, это говорит о многом! – сказала Ната.

Улита щелкнула ногтем по стеклу аквариума. Рыб Федя заметался, не понимая, откуда взялся звук.

– Ты хочешь сказать, что только пушистые Дафночки могут заводить себе котиков? – мрачно спросила ведьма.

– Заводить могут все. Но есть определенный тип девушек, у которых никогда не было ничего живого. Ни крыс, ни собак, ни попугайчиков, ни кактуса на окне. Они просто органически не способны ни за кем ухаживать. Так вот, когда такая девушка заводит себе рыбку Федю – это уже кое-что! Это обычно говорит о чудовищном одиночестве и жажде любви! – заявила Вихрова.

Улита посмотрела на нее долгим взглядом, таким проникновенно-прозрачным и отрешенным, что Нате стало не по себе. Она представила себе, как клинок входит в горло и выходит у позвоночника. «Сколько раз я клялась не дразнить ее!» – сказала себе Ната, ощущая, как внутри у нее все замерзает.

Дверь резиденции распахнулась. Мефодий набрал в грудь воздуха, чтобы разобраться с наглыми комиссионерами, но воздух так и остался у него в груди, не превратившись в слова…

В резиденцию ввалились Аида Плаховна и Арей. Плаховна, бодрая и оживленная, сразу затопала к кабинету на своих стреуголенных старостью ножках. Сила, сродственная той, что тянет гусей осенью лететь на юг, а ночных бабочек биться в стекло фонаря, влекла Мамзелькину к бочонку.

– А если ей не дать медовухи? – спросил как-то практичный Чимоданов.

– Не дашь – она и так возьмет. А то и притащится за тобой раньше времени. Заявит потом, что перепутала имя и четыре буквы в фамилии, – резонно ответил Меф.

Арей задержался у двери. Он пошатывался. На лбу запеклась кровь. Под мышкой мечник держал сверток из толстой мешковины. Из свертка выглядывали мундштуки двух флейт. Взять флейты светлых просто так, ничем не обмотав, Арей, как создание мрака, не смог бы.

Мефодий попытался загородить сверток от Дафны, но опоздал. Она уже заметила его и в ужасе уставилась на флейты. Даф слишком хорошо поняла, что это означает. Арей поморщился. Однако теперь прятать флейты или натягивать на мундштуки мешковину было поздно.

– Надо было оставить снаружи, – проворчал он.

– Златокрылые вас выследили? – спросил Меф.

Арей покачал головой. Чтобы не упасть, он был вынужден опереться о дверной косяк.

– Встреча была случайной. Ее никто не ожидал: ни я, ни они. Я так и не понял, кто атаковал первым. Эта пара златокрылых всем была хороша, но они подпустили меня ближе, чем следовало.

Даф слушала, дрожа. Арей ничего не замечал. Ему порой не хватало такта, когда он увлекался и начинал говорить о том единственном, что действительно его интересовало.

– На их месте я держал бы разрыв метров в шесть-восемь. Тогда второй успел бы завершить маголодию, пока я разбирался с первым. Но и без того им почти удалось меня прикончить. Если бы Аида не подобрала меня, я долго бы валялся, – сказал Арей.