Исповедь жены военного строителя - Гаянэ Павловна Абаджан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вожделенный мною видик у Кары с Колей тоже был. И кое-какие кассеты. Но Коля всё время спешил и смотрел фильмы в основном на ускоренной перемотке, останавливая как он утверждал "на ключевых моментах". Кара объяснила какие ключевые моменты трах-тара-бах он отмечал: "Вот это все Колины ключевые моменты!"
Гаяна работала в НИИ в отделе спортивного инвентаря, и их экспериментальной звездой был в те годы единственный всемирно известный советский теннисист – Чесноков. Ему пытались всучить сработанный при помощи НИИ инвентарь. Но Чеснок (как они его называли) был согласен рекламировать всё, что угодно Родине, но только не использовать это лично.
Из пояснений успешности советской химии мне стало известно, что легче насыпать гору под специальные особенности советской смазки для лыж, чем сделать нужную смазку под уже существующие условия: гора – климат. Поэтому все советские звезды спорта очень сторонились советского инвентаря.
Гаяна как и Коля была автомобилисткой с юности. Ещё с тех пор как со словами: "Папа, я умею" надавила на газ, в результате чего к ним на кузов слетел цветок с чьего-то подоконника открытого окна на первом этаже. Теперь у неё был свой "Запорожец". И это было не для понтов, «на нем только припозориться можно» , а средство передвижения. Всё со слов самой Гаяны. И поскольку стиль вождения у неё сохранялся с первого опыта, то на праздник "8 марта" её очередной любимый преподнёс в подарок бампер.
От неё же я узнала что "замуж можно выходить хоть сто раз, если, конечно, повезёт". Ещё вдогонку к моей болезни Гаяна рассказала, что тоже имела опыт страдания: однажды у неё капитально нарвало палец, было больно даже на него смотреть. Её положили в полном соответствии с диагнозом в отделение гнойной хирургии. Вы можете себе представить в каком там виде лежат? И там же оказалась Гаяна со своим пальцем. Это было даже не смешно. Пока она там лежала, то выполняла все обязанности санитарки для несчастных соседей по палате. И от неё ко мне пришёл вывод о том, что в болезни кто бы не был с нами рядом, но внутренне мы сам-на-сам с небом.
Я осталась навсегда благодарна этой семье даже просто за то, что они были в моей судьбе.
За все время это были единственные реальные москвичи, с которыми я общалась. Хоть сплетни их московские послушала. Не какой прапорщик где ночевал, а достойные.
Главные сплетни по Москве были все про Пугачёву и её Кристинку. Что у Аллы Борисовны начался "молодёжный период" возвестил ещё с экрана Раймонд Паулс. Но ведь Кузьмин был на каких-то шесть лет младше неё. Интересные взгляды царили тогда в нашем обществе: "Ей же уже аж тридцать семь!". Единственное, что портило "женишку" имидж, это кликуха -: "ПТУшник".
Если уж говорить о её тогдашнем "молодежном" периоде, то скорее о смене музыкального стиля на при- роковый, что мне не особо нравилось. Но за то появились певицы, которые пели как ранняя Пугачева, так что каждому досталось по вкусам его. Мне очень нравилась, а кому она могла не нравиться Катя Семенова. Ну и Кристину в сплетнях не забыли – девочка подросла и переехала к Пресняковым.
И вот хочется в связи с этими слухами вспомнить великого Черчилля: "По свету ходит чудовищное количество лживых домыслов, а самое страшное, что половина из них – чистая правда." Либо я слухи не про Пугачеву не запоминала, либо их мне не рассказывали.
В конце концов материн отпуск закончился и она всё же уехала. Серёга не очень-то уехал. Я после завтрака, а кормили там вполне сносно, ходила с ним в кино. Ночевать он иногда даже оставался в больнице. Помню там кто-то умер, и Серёгу заставили помогать медсёстрам перетаскивать тело. А он до чертиков боялся трупов. Там кто-нибудь умирал примерно раз в три дня.
Я вообще не сразу разобрала что со мной и как будет дальше. Женщин из моей палаты по очереди оперировали – вырезали секции в лёгких. Пол-этажа, которые занимало наше отделение "верхний торакс" это легкие. Соседние пол-этажа выглядели по сравнению с нашими ужасно. У нас был просто заплеван туалет, а там лежали с нижним тораксом – желтые и зелёные желудочники.
Когда я поступила в отделение, то мне сразу сделали какой-то укол в вену, через неделю второй. Я понятия не имела что это. Но первый курс химиотерапии – приветствует вас.
Вообще сразу скажу, что за полтора года мне не сделали ни одного укола в ягодицу. Всё было исключительно в вену. Мне ни разу не сказали чтоб я хоть что-то купила из лекарств – всё выдавали. А про уколы – никогда не знала даже названий лекарств. Карточку в руках тоже не держала – было категорически запрещено давать больным смотреть в их карточки. Кормили тоже – не помрёшь. Возможно, я попала в последний эшелон советского бесплатного здравоохранения.
Один раз меня посылали на консультацию в МОНИКИ (Московский областной научно-исследовательский клинический институт имени М. Ф. Владимирского). Я туда съездила, но результаты врачи передавали по своим каналам. И мне больные объяснили, что в Балашихе лечат лучше, чем в МОНИКИ, потому что там типа наука и эксперименты, а тут практика – тысячи одинаковых больных, так что лечиться лучше здесь.
Что меня ещё вытянуло – это крепкое молодое здоровье. Потому что болезнь болезнью, но само лечение, весь его курс стоит хорошей болезни. Через полгода больничного мне выдали документы об инвалидности на год "с последствиями облучения и химиотерапии". И ещё через год продлили на ещё один год. После всего перенесенного, сильную одышку я получила на всю жизнь, это кажется называется пневмосклероз. А после многочисленных химеотерапий все органы своего тела я чувствовала по отдельности. Вот лежишь и чувствуешь контуры своих почек, печени, желудка. Неперевершено. И начали бить судороги по ногам от вымывания калия из организма. От этого и просыпалась, хоть и пила таблетки «Оротат калия» пачками.
Однажды, когда уже при энной химиотерапии я спросила медсестру, что она мне колет, то она ласково ответила: «Какая тебе разница?» Я ответила, что волнуюсь: вдруг лысеть начну. И тут получила ценную информацию о
