Лев Толстой. На вершинах жизни - Игорь Борисович Мардов

цели. Процесс этот полностью определяет значение и достоинство человеческой жизни, он идет вплоть до последней минуты жизни и может оборваться в любую минуту, в том числе и в последнюю.

"С особенной новой силой понял, что жизнь моя и всех есть только служение, а не имеет цели в самой себе"(53.12).

«Человек может и должен знать, что благо его жизни не в достижении стоящей перед ним цели, а в движении для цели высшей, недоступной ему»(56.131), – писал Толстой за три года до смерти. О том же он говорил в середине 90-х годов:

"Личность ищет продолжение жизни и боится потерять. Душа не только не боится потерять жизнь, но творит ее. Желание блага себе, это – жизнь личности; желание блага другим, это – жизнь души. Истинная жизнь состоит в том, чтобы в этой жизни достигать цели, которая вне ее"(52.145).

То же Толстой говорил еще в 1889 и 1890 годах:

"Мы хотим что-то совершить в жизни, подвиг или хоть дело какое бы то ни было. Этого нельзя… Сделать что-нибудь, совершить нам не дано, потому что жизнь наша не есть что-либо цельное, законченное, а есть часть чего-то несоизмеримо огромного, есть конечная часть бесконечного. Дело все только, чтобы часть прилаживалась, как должно, к целому". Земная жизнь человека есть "одна из обязанностей, должностей всей жизни" (50.45). Делать надо только "свою всю жизнь, до последнего издыхания, так что все-таки не узнаешь, что ты совершил… Как ни стар, как ни болен, как ни много, как ни мало сделал, все твое дело жизни не только не кончено, но не получило еще своего окончательного, решающего значения до последнего издыхания… Прибавить еще хочется то, что самая кажущаяся хорошей и значительной жизнь может сделаться ничтожной последними годами или часами и наоборот"(87.9-10).

При таком подходе чрезвычайно важно каждое движение жизни. Но не жизни низшей души, "личности" (животной личности), которая проживет только в этой Обители существования и умирает, исчезает по выходе из нее, а жизни высшей души, которая и переходит из Обители в Обитель.

"Бессмертная душа не может удовлетвориться смертным, конечным делом; ей нужно дело бесконечное и бессмертное, как она сама. Ложное понимание жизни в том, что считать собою свою умирающую личность, а не свою вечно растущую душу"(52.155).

Главный признак бессмертия высшей души и основание для ее бессмертия – духовный рост.

«Жизнь есть увеличение своей души, – комментирует Толстой в 1905 году евангельскую притчу о талантах, – и благо не в том, какая душа, а в том, насколько человек увеличил, расширил, усовершенствовал ее. Зачем это? Никто не знает и не может знать. Но что это есть, это мы все, если не знаем, то смутно чувствуем и можем знать»(55.94-5).

"Есть в человеке бесконечное – он свободен, нет – он вещь. В процессе движения духа совершенствование есть бесконечно малое движение – оно-то и свободно – и оно-то бесконечно велико по своим последствиям, потому что не умирает"(52.12).

Перефразируя Павла, можно сказать, что человек, по Толстому, спасается не "верой" и не "делами", а личным духовным ростом. В этом суть мистических прозрений Льва Толстого.

У хорошей знакомой Толстого и последовательницы его учения, Елизаветы Владимировны Джунковской, умерли дети. И она спрашивает у Льва Николаевича: где они теперь, после смерти? Случилось это в 1891 году, когда ей было 30 лет.

"Ведь нельзя, милый друг Лизавета Владимировна, сказать нам этого. – Объясняет ей Толстой. – Нельзя, потому что это секрет, касающийся всех нас и который нельзя поверить нам. Если бы мы знали, где они – любимые наши, мы бы знали и где и что будем мы. А если бы мы это знали – не было бы жизни. Жизнь есть движение вперед, а движение только тогда движение вперед, когда мы из известного переходим в неизвестное. Таково все движение жизни; завтрашний день в его истинном значении для меня, для моей души – не внешние события, что я буду с тем же лицом, телом, в том же платье, в том же доме и т. п. – есть движение в неизвестное – только довольно близкое, доступное взгляду, но загробный день есть более отдаленное неизвестное, не видное мне, но тем более манящее, если я верю в свое движение. А движась, нельзя не верить в него"(66.115).

Определиться в том, что вечное и что временное, преходящее, только земное, есть первейшая необходимость для любого религиозного мыслителя. Затем ему надо определить назначение человека относительно этого вечного в себе: дано ли оно человеку, которому в этом случае следует только сохранить или подтвердить его в себе, или человек должен добыть его, сам, своими усилиями обрести его в самом себе? И если добыть, самому создать это вечное в себе, то – как, какими усилиями души?

Вечное и Божественное в человеке, по Толстому, – это его высшая душа, Бог свой. Назначение человека в этой жизни – рост Бога своего. Духовный рост есть ращение в себе Бога своего по любви к нему и в силу любви к нему. Человек призван растить духовное Я из земной Обители в Обитель посмертную.

«Все яснее и яснее мне становится то, что только единое на потребу – одно нужно: блюсти в себе свое Божественное Я и растить его, с тем, чтобы перенести его в другую жизнь возращенным, – след же, который оно оставит в этой жизни, есть только неизбежное последствие этого возращения, совершенствования»(67.157).

Истинная (что значит у Толстого бессмертная) жизнь определяется только духовным ростом.

"И моя жизнь истинная есть только та, которая взращена мною"(51.106).

Нельзя сказать, что "моя жизнь истинная" есть жизнь моей высшей души. Это было бы не совсем точно. Переходящая из Обитель в Обитель истинная жизнь создается из движений приращения жизни духовного Я, его все большего и большего "оживления", достигаемого в ускорении движений духовного роста.

Этим же определяется и полноценность всей земной человеческой жизни.

"Красота, доброта жизни, оцениваемая всегда верно воспоминанием, определяется не внешними условиями, а внутренним движением, ускорением движения"(65.307).

В неподвижной высшей душе истинной жизни, собственно говоря, нет. И, значит, нечему переходить в следующую Обитель существования. В этом смысле Толстой говорил, что люди часто делают из жизни высшей души себе "пуховик, на котором лежать, не работать. Все дело в том, что они признают свою жизнь неподвижною, а не текущею"(53.3).

«Видел во сне, что мне говорит кто-то: «Помни, что ты едешь, а не стоишь. В этом все»(55.198).

Растить Бога своего, значит выделять Бога своего из пределов личности, в которые он заключен в человеке. Течь, творить, растить свою духовную сущность, значит переносить ударение жизни из формы в содержание, отделываться от формы личности, чтобы явить содержимое, духовное Я, которое вне формы личности.

"Дух жизни уходит из формы моего тела, и я ухожу вместе с ним. С ним спускаюсь,