Маленький оборвыш - Джеймс Гринвуд

— Что с тобой, Смит? — спросил он, взяв меня за руку. — У тебя что-то неладно? Ты ведь служишь в магазине, это правда?

В эту минуту поднялся занавес и началось представление новой пьесы, так что я мог оставить вопрос Рипа без ответа. Чтобы скрыть свое смущение, я принялся хлопать в ладоши и кричать «браво» вместе с остальной публикой.

Пьеса была необыкновенна интересна и трогательна. В ней представлялась вся жизнь одного очень несчастного человека. В первом действии он был еще крошечным ребенком на руках матери; отец его, злой гадкий пьяница, требует денег у своей жены и бьет ее, когда она показывает, что у неё денег нет.

— Этак, Смит, и у вас в доме бывало, — обратился ко мне Рипстон после первого действия, — помнишь ты рассказывал, как отец твой бил твою мать?

— Помню, — отвечал я, и мне живо вспомнилась моя бедная мать.

— А хорошо иметь мать, Смит, — продолжал Рипстон, — ты, я думаю, очень жалеешь теперь, когда ты переменился, что у тебя нет настоящей матери? Мне так было хорошо, как я вернулся к своей старухе. Меня свел к ней священник и говорит ей: «Забудьте, что он прежде был дурным мальчиком, примите его как новорожденного ребенка, пусть он начнет жизнь снова!» Она меня обняла, да так крепко, что я думал, она меня задушит, и сама чуть не умерла от радости. Ах, что я тогда чувствовал Смит!

У меня навернулись слезы на глазах, мне хотелось во всем признаться Рипу, только стыд удерживал меня. В эту минуту я от всей души презирал Гапкинса и не чувствовал ни малейшего желания вернуться к нему.

Во втором действии Фрэнк, так звали ребенка, стал уже взрослым мальчиком. Мать его умирает, ему нечем похоронить ее, и он ворует, чтобы купить для неё гроб. За это его арестуют и ведут в тюрьму.

В третьем действии он уж выпущен из тюрьмы, пирует с ворами и разбойниками. Им нечем заплатить за выпитое пиво, и он опять ворует. Его арестуют и сковывают по рукам и по ногам.

В четвертом действии он работает на каторге вместе с другими ссыльными. Ему является дух его матери, который открывает ему, что товарищи его составили заговор убить губернатора. Он спасает губернатора, и тот дает ему прощение.

В пятом действии он ищет себе работы, чтобы жить честным трудом, но ничего не находит и встречает одного своего знакомого каторжника, который подговаривает его на какое-то дурное дело.

В шестом действии он вместе с каторжником забирается в спальню одного богатого господина, они убивают его и забирают все его деньги. Полиция застигает их на месте. Каторжник бежит, а Фрэнка опять арестуют.

В седьмом действии Фрэнк сидит в тюрьме закованный в цепи. Он раскаивается в своих дурных поступках и страшно мучится. Вдруг к нему опять является дух матери, утешает и ободряет его; он плачет и идет на казнь спокойно, без всякого отчаяния. В это время дух развертывает бумагу, на которой крупными буквами написано: Любовь матери бесконечна.

Глава ХХVIII

Мое намерение перемениться быстро исчезает

Пьеса вызвала у публики громкие рукоплескания. Меня она тронула до того, что я не решался взглянуть на Рипстона, чтобы он не увидал слез в моих глазах.

— Какая славная пьеса, не правда ли, Смит! — сказал он, пока мы проталкивались сквозь толпу при выходе из театра. — В ней так хорошо показано, как человек становится все хуже и хуже, пока сделается настоящим негодяем. Любовь матери бесконечна. Это, я думаю, значит что если мать умрет, так она сверху глядит на нас и видит все, чтомы делаем. Правда ведь, Смит?

— Да, я думаю.

— О мачехах там ничего не сказано, Смит, я думаю, твоей пришлось бы смотреть на тебя снизу вверх, а не сверху вниз, как ты думаешь?

Я постарался засмеяться в ответ на его слова, но в душе мне было вовсе не до смеха.

— Все равно, у тебя есть настоящая мать, которая глядит на тебя сверху. Правда, Смит? Да что с тобой? О чем ты плачешь, Смит?

В эту минуту мы вышли на улицу.

— Полно, перестань, — утешал меня товарищ, — тебе не нужно ходить смотреть чувствительные пьесы, если ты такой слабый. Что, у тебя нет платка? На, возьми мой.

И он подал мне какую-то грязную тряпку.

— Ах, Рип!

— Ну, перестань же! Ты верно нездоров! Успокойся, смотри, уже десять часов, нам пора по домам! Мне придется идти далеко. А ты где живешь? К которому часу тебе надобно вернуться? Где лавка твоего хозяина?

Последний вопрос он сделал тревожным голосом, как будто у него опять мелькнуло подозрение.

— Я не живу в лавке, — проворил я прерывающимся голосом, наклоняясь ближе к его уху, — у меня нет хозяина.

— Нет хозяина? Так чем же ты живешь? Где ты работаешь?

— Нигде, если наше прежнее дело не назвать работой.

— Наше прежнее дело! — с удивлением вскричал Рип. — Неужели ты в самом деле не переменился, Смит? Нет, это не может быть!

— Да я переменился, — рыдая, отвечал я, — только я переменился тем, что стал еще хуже, вот как в пьесе.

Рипстон простоял с минуту задумавшись, глядя на меня с недоумением. Потом он тряхнул головой, что всегда означало у него принятие какого-нибудь решения, и спросил.

— Ты об этом и плачешь, Смит?

— Да, об этом.

— Значит, ты хочешь перемениться?

— Еще бы, очень хочу! Я рад бы сейчас сделаться честным, да только не знаю, как? Вот бы ты помог мне!

— Как же я могу помочь!

— Не знаю. Да вот если бы твой хозяин…

— Я уж об этом думал! — с жаром вскричал Рипстон. — Попробуем поговорить с ним. Пойдем скорей, а то он рассердится, что я запоздал!

Я твердо решился последовать совету Рипстона, и мы быстрыми шагами пошли по улице. Но едва сделали мы несколько шагов, как перед нами явился Джордж Гапкинс. Он стоял, прислонившись к фонарю, и когда я проходил мимо, положил руку на мое плечо, по-видимому, с полным добродушием, хотя я чувствовал, что он крепко держал меня.

— Ах, вот ты где! — произнес он голосом ласкового упрека. — Экий ты нехороший, непослушный мальчик! Как тебе не стыдно ходить в такие дурные места, когда ты знаешь, что твоя добрая тетенька терпеть этого не может. Неужели ты никогда не отстанешь от дурных знакомств? А ты, мальчишка, — обратился он к Рипстону — если ты еще раз вздумаешь совращать его с пути, я сведу тебя в полицию. Убирайся прочь.

Я был так поражен неожиданным появлением Гапкинса, что не мог выговорить ни слова. Рипстон, очевидно удивленный его щегольским нарядом и повелительным тоном, смотрел то на меня, то на него, широко открыв глаза от удивления.

— Ну, если ты не хочешь идти со мной, Смит, — проговорил он, наконец — так прощай.

— Прощай, Рип, мы, может быть, скоро увидимся.

Он пошел по направлению к Спиталфилду, и я видел, что он несколько раз оборачивался и смотрел на меня все с тем же удивлением.

— С каким это негодяем я тебя встретил? — спросил Джорж, не снимая руки с моего плеча и увлекая меня в сторону улицы Кэт.

— Он не негодяй, он честный мальчик, — отвечал я.

— А если он честный мальчик, так чего же он связывается с такими воришками, как ты? — насмешливо заметил мистер Гапкинс. — И тебе что за надобность знаться с честными мальчиками? Ты должен помнить свое дело и не забывать, что работаешь на меня.

Я был так смущен, что не нашелся как ответить ему. Он снял руку с моего плеча, я мог убежать от него и догнать Рипстона. Эта мысль мелькнула у меня в голове. Но я не имел сил привести ее в исполнение. Джордж Гапкинс наводил на меня необъяснимый страх, я не смел ни на шаг отставать от него.

— О чем же это ты разговаривал с честным мальчиком, когда я вас встретил? — спросил он.

— О прежней жизни, — отвечал я.

— О прежней жизни? Когда ты был честным мальчиком?

— Нет, когда он был нечестным.

— А, так он не всегда был честным, Джим? Что же он делал?

Я чувствовал, что поступаю дурно, выдавая своего старого приятеля, но я не смел противиться своему хозяину.

— Мы с ним вместе занимались воровством в Ковент-Гардене, — отвечал я — и жили вместе в Дельфах.

— Вот что! А теперь где же он живет? Что он делает?

— Он работает.

— Работает? Возится с какой-нибудь грязной, тяжелой работой, бедный мальчуган! И много он зарабатывает?

— Восемнадцать пенсов в неделю, кроме содержания.

— И за это он должен трудиться целые дни, как добрая лошадь, и ходить в грязи от понедельника утра и до субботы вечера! Знаешь, сколько он всего получит в год? три фунта восемнадцать шиллингов!

— Ну что же, это не мало!

— Не мало за целый год работы! А знаешь, сколько было денег в бумажнике, который ты сегодня добыл? Двадцать семь фунтов? То, что он заработает в семь лет. Что бы он сказал, если бы знал, что ты в одну минуту, не пачкая рук, можешь заработать столько, сколько он в семь лет? Я думаю, он нашел бы свою жизнь очень несчастной!

— Может быть, он сказал бы, что лучше получить меньше, да зато… без опасности, — несмелым голосом заметил я.