Контуженый (СИ) - Бакшеев Сергей

Кутузов достает пакет с разбитыми телефонами.

— Раз приехал, дело серьезное. Попробую восстановить удаленные сообщения.

Он высыпает перед собой груду запчастей, отсеивает пальцем микрочипы.

— Где чей? — не понимаю я.

— Ты не просил. Хорошо, хоть так сохранилось.

Мастер подсоединяет микрочипы к ноутбуку, проводит манипуляции. Время от времени комментирует:

— Ограничимся последними днями перед кончиной аппаратов?

— Там главное.

— Восстановленное сохраню на ноуте, а потом тебе в смартфон скину.

— Получается?

— Дело мастера боится, если этот мастер, — Кутузов подмигивает и хрипит страшным голосом: — одноглазый.

— Вот бы мне также восстановить стертую память.

Кутузов меняет чипы:

— В этом нечего восстанавливать… А тут имеется.

— А как я определю, где чей телефон?

— Это важно?

— Еще бы.

— Я создам отдельные папки и скину туда же инфу из чатов. По ним разберешься.

— Точно, — выдыхаю я, борясь с нарастающей тревожностью.

Кутузов заканчивает работу. Я протягиваю телефон, он перекачивает в мой аппарат результаты восстановления.

Я касаюсь пальцем дисплея. Перед глазами пять папок пронумерованные цифрами: 1, 2, 3, 4, 5. Где чья, не знаю. А может и не нужно знать? Еще раз всё стереть и забыть. Зачем копаться у ужасном прошлом?

Голова начинает болеть. Отбитый мозг не хочет новой порции лжи. Не нужно врать самому себе — ты должен знать!

Открываю первую папку. Просматриваю сначала удаленные сообщения. Тут стерто неудачное фото. Увеличиваю и убеждаюсь, никаких намеков на дислокацию нашего минометного расчета или машины с боекомплектом.

В следующей папке удаленная переписка. Много любопытного для меня, но ценности для врагов информация не представляет.

В третье й папке я открываю первый же файл и застываю. Передо мной фрагмент электронной карты. Проходит несколько минут, прежде чем встревоженный мозг дает колокольный сигнал — нашел!

На карте отмечена точка и приведены координаты с шестью знаками после запятой. А точка указывает на дом, где оборвалась жизнь самых близких друзей.

Кутузов видит мое смятение и трогает за плечо:

— Что с тобой, Контуженый?

Пересохшими губами спрашиваю:

— Кому ушло это сообщение?

Он смотрит на номер:

— Абоненту украинского «Киевстар».

— На ту сторону? — уточняю я.

— Укропский оператор работает на врагов, — подтверждает Кутузов.

Забираю телефон и ухожу. Мой расчет погиб не случайно, предатель был среди нас. Осталось узнать его имя, для этого достаточно посмотреть другие сообщения в телефоне. Решаюсь на просмотр не сразу. Брожу, собираюсь с духом, нахожу скамейку, чтобы чувствовать себя увереннее.

Смотрю в дисплей, передо мной пять безликих папок. Неприятный ответ спрятан в третьей, но я отчего-то открываю первую. Просматриваю сообщения, владелец телефона ясен. Он не предатель.

Перехожу ко второй папке. Читаю переписку в чате, которую уже видел. Еще одного человека можно исключить.

Палец зависает над третьей папкой и смещается на четвертую. Затем пятая. Я до последнего откладываю момент истины. Четыре личности установлены. Они не виновны. Пятый оставшийся очевиден, но я отказываюсь верить и не спешу с обвинением.

Подсознание подсказывает спасительную идею. Я Контуженый, мой поврежденный мозг допустил ошибку, неправильно интерпретировал карту с координатами.

Нажимаю значок с номером 3. Проверяю роковое послание. Передо мной фрагмент карты с большим увеличением. Сверяю его с электронной картой местности, где шли бои. Укрупняю до нужного масштаба, вглядываюсь и убеждаюсь — то самое место нашей последней ночевки. Координаты машины, груженной минами, ушли врагу.

Просматриваю сообщения, которые не были удалены. Одно, другое, третье… Дальше не могу, глаза слезятся, голова кружится. И так ясно, кто владелец телефона.

Я нашел предателя. И не знаю, что делать.

40

Я в автобусе по пути домой. Снова граница. Тот же молодой таможенник меня не узнает. И немудрено, я раздавлен тяжелыми мыслями.

Хочу сказать ему: «Я Контуженый», а получается:

— Я не предатель.

Таможенник вопросительно смотрит на меня — то ли не расслышал, то ли недопонял. А может убедился, что перед ними контуженый боец с фронта. Мало ли таких он повидал.

Прохожу границу. В автобусе в сотый раз прокручиваю в голове ситуацию. Первая папка восстановлена из моего разбитого телефона. В тот день и накануне ничего секретного я не стирал и, тем более, не отправлял противнику. Я не предатель.

Во второй папке телефон Чеха. Он стер переписку с сестрой в чате. Тот самый диалог, ставший рассказом, где Злата признается в беременности и аборте. Она говорит недомолвками и просит Чеха узнать нашу реакцию. «А Кит или Шмель что бы выбрали для своей девушки?»

Сейчас я помню странное состояние Чеха. Он хотел поговорить и со мной, и со Шмелем. Искал удобного случая и откладывал разговор. Как оказалось, навсегда.

Я пытаюсь представить, что бы ответил: беременность или аборт? Ведь это не абстрактная ситуация, а совет для Златы. Она обсуждала будущее с Денисом, подруга Маша была рядом и брат на связи, а в итоге не поделилась важным даже с родителями, осталась один на один проблемой. Что бы я выбрал? Тогда не знаю, а сейчас мне не дал бы соврать кровоточащий нос. Но Злата уже давно всё решила без нас.

Третья папка открыла горькую правду — предатель Шмель.

Денис Шмелев, который с детства был главным в нашей компании, отправил координаты врагу. Он был старше нас с Антоном на целый год. И сильнее. В детстве возраст и сила дают преимущество. Мы подчинялись Денису в школьные годы, да и потом, когда наши физические данные уравнялись, он выделялся дерзостью и решительностью.

Но было у Дениса и слабое место, он психовал из-за обидного прозвища.

…Однажды его спивающийся отец заснул во дворе рядом с помойкой. Старшеклассники-хулиганы разорвали над спящим вонючий пакет с пищевыми отходами и хихикали, наблюдая, как слетаются на зловоние жирные мухи. Алкаш сонно морщился, фыркал губами и хрюкал носом.

Мальчишки потешались и передразнивали:

— Как свинья хрюкает. Хрюня, хрю-хрю.

Я видел издевательство над дядей Сашей и позвал Дениса. Уж он-то даст отпор.

Денис прибежал, но дразнил было трое, и они были старше. Я был мал, чтобы вмешаться, и пожалел о доносе. Двое мальчишек повалили моего друга на землю, третий вывалил ему на голову мусор.

Старшеклассники картинно зажали носы и наперебой обзывались:

— Фу! Шо так воняет?

— Да то свинья в штанах!

— Хрюня, похрюкай! Хрюня, хрю-хрю!

С тех пор они дразнили его Хрюней, а если добавляли «хрю-хрю», Денис безрассудно бросался в драку. В нашей компании обидной прозвище было под запретом. Другое дело Шмель. Шмель хоть и маленький, а жалит так, что все бегут от него. Денис выбрал это имя в пику Хрюне.

— Я Шмель! — кричал Денис, наскакивая на школьных дразнил.

Его били, порой сильно, но и обидчикам доставалось. Постепенно даже отпетые хулиганы перестали задирать психопата…

Мой взгляд возвращается к дисплею телефона, смотрю на карту и с трудом осмысливаю новость. Я достиг цели, узнал правду. Шмель слил координаты мин за час до трагедии. Он предатель!

Но возникает вопрос. Если Шмель знал об артиллерийском ударе, то почему погиб? Не успел выйти? Шмель хитрый и расчетливый. Он брал деньги у бизнесмена Краско, строил планы на будущее. И глупо погибнуть по своей же наводке?

Что-то здесь не так.

Моя контуженная голова напрягает извилины в поисках ответа.

Прихожу к пониманию, кто-то воспользовался телефоном Шмеля в тайне от него.

Кто? Самое очевидное — тот, кто выжил. Я не мог. Если в первые дни я еще сомневался, то сейчас голова не настолько отбита, чтобы забыть такое.

Тогда остается Русик.

Он тоже выжил. Ему доверял Шмель. Шмель был с Русиком в приятельских отношениях, они вместе звонили его отцу. В такие моменты телефон переходит из рук в руки. Можно незаметно послать сообщение и тут же его стереть. К тому же Русик лучше всех нас разбирался в геолокации, GPS-координатах и электронной технике. Да и контакты кого-нибудь с украинской стороны он мог иметь. А главное, Русик мог уйти в Луганскую бригаду, не вызывая подозрений. Оставить нас ночью на мушке.