Великий запой: роман; Эссе и заметки - Рене Домаль

— О вашем отсутствии, — прервал его я, — мы особенно сожалели 25 января, когда было северное сияние. Никто не сумел его точно объяснить.

— Причиной явления был ваш покорный слуга (пояснения вы получите в другой раз). Это произошло именно тогда, когда он пытался ввести в топологию понятие цвета, имея в виду не дифференциальную окраску, как в случае с раскрашиванием карты, а абсолютизацию цвета: красный треугольник обладает иными свойствами, чем равный и одновременный ему синий треугольник (я сказал «одновременный», потому что две равные, но не одновременные фигуры обязательно обладают разными свойствами, а поскольку каждая из них воспринимает вселенную по-своему, то их взаимоотношения со вселенной, которые мы называем «их внешними свойствами», также различны). В частности, меня занимала инверсия фигур: листва дерева — топологическое выворачивание, вытягивание наружу и вверх легкого какого-нибудь животного — замечательный пример, ведь если в большинстве случаев красный доминирует в легком животного, то именно его дополнение, зеленый, доминирует в топологически противоположной ему листве растения; но особенно я искал объяснение исключительному факту окраски некоторых листьев в красный цвет, который вроде бы предполагает, что некоторые легкие должны быть зелеными… Это опять-таки связано с работами Шарля Ле May и гомеопатической теорией; на эту тему я обезмозжу вас в следующий раз, когда наши поля видимости проникнут друг в друга (о взаимопроникновении субъективных пространств говорить можно очень долго).

Библиографическое примечание:

— О топологии см. главу, посвященную этой науке, в части III, т. I «Французской энциклопедии»;

— Произведения Шарля Ле May: «Изложение доктрины конденсаций», брошюра, 18 стр., с фотографией автора, Сен-Брие, изд. Ш. Ле May, 1856; «Влияние канонады и колокольного звона на атмосферу», 16 стр., ibid., 1861; «Броненосцы, торпеды и бури», 6 стр., изд. Е. Ле May, Шербург, 1891.

Публикация в последнем номере «Н.Р.Ф.» откровений доктора Фаустролля о топологии принесла нам, ему и мне, массу неприятных писем от начальствующих топологов. Текст ученого-патафизика оценивался ими как «примитивный», «глупый» и даже «протогалльский». Нам заявили, что Homo Arithmeticus в нем ничего бы не понял. Homo Arithmeticus — вымышленный персонаж, без каких-либо понятий о пространстве и времени, которому современные математики пытаются растолковать основы геометрии и механики путем чистых логических выводов, отталкиваясь от систем определений и так называемых аксиоматических постулатов. Все это мы знали, но обращались вовсе не к Н. Arithmeticus.

По этому поводу беспристрастный наблюдатель за современной наукой заметит, что последняя, невзирая на единодушную веру ее поклонников и противников, — дисциплина отнюдь не материалистическая. Впрочем, для беспристрастного наблюдателя «нематериалистическая наука» звучит не более абсурдно, чем «торговец оружием — пацифист» или «мясник-вегетарианец». Современная наука принимает на веру то, что мысль, идеи, числа — нематериальны. Так, чтобы представить явление мыслимым, познаваемым и измеримым, она считает необходимым очистить его от всякой материальности; даже не поддающийся этой редукции остаток, который мог бы восприниматься как признак существования материи, становится нередуцируемым абстрактом, математической неопределенностью. Более того, благодаря теории вероятностей, невразумительность этого недоразумения становится вразумительной. Чудеса! «Дело в том, что современная наука, — пояснил мне доктор Фаустролль, — хочет сделать действительность вразумительной, а прежняя наука хотела сделать разум действенным. Новая наука хочет сделать универсум понятным, а старая хотела сделать понимание универсальным. Новая наука хочет сделать тела мыслимыми, а старая хотела сделать мысль телесной. Отнюдь не собираясь клеймить нематериалистическую науку, мы все же обязаны определить условия ее легитимности. Подобная наука может быть действенной лишь в том случае, если она изучает нематериальные объекты. Терпеливо, методично, под шуточки логиков мы выискивали такие объекты, хотя их существование явно противоречит здравому смыслу. И, как оказалось, они действительно существуют: это — дыры. Дыра по своим дырявым качествам — это объект протяженный, отображаемый и нематериальный. Это, как объявил нам клоун из цирка Медрано в 1915 году, — „отсутствие, окруженное присутствием“».

Сравните отсутствие одного волоса на голове и отсутствие носа, и вам придется согласиться, что любое отсутствие так же специфично, как и любое присутствие. Только не говорите, что мы неправомерно смешиваем отсутствие и утрату, ибо объект нашего изучения — Всё, а любое отсутствие — утрата. В свете патафизики, изучая свойства предельно разжиженных субстанций, гомеопаты констатировали не только то, что по мере последовательных «измельчений в порошок» эти свойства периодически то ослабляются, то усиливаются, но также и то, что на последней стадии растворения, при которой в растворе не сохраняется ни одной молекулы активной субстанции, свойства этой субстанции проявляются с еще большей силой. Специфичность бесконечно малых величин может поразить биолога, но не удивляет математика. Она не удивляет и социолога, который выявляет почти каталитические воздействия некоторых специфических отсутствий на историю человечества, если, конечно, его не вводит в заблуждение язык, выражающий одним и тем же словом идею и ее отсутствие, как, например, в выражениях: «сила принципа» и «принцип силы». Она не удивляет и лингвиста, который знает, что один и тот же термин может означать предмет и его небытие, личность и ее осадок. Например, из фразы «он похоронен в яме, которую сам копал» ясно, что копал не труп; но что именно копалось? Яма (то есть отсутствие земли) или земля (то есть отсутствие ямы)? Один и тот же термин означает силу и ее остаточность; так «вареным яйцом» называют запекшегося бывшего будущего цыпленка.

Здесь мы видим (тут, дабы не угодить в некий порочный круг, доктор долго разводил руками), что поэзия по отношению к прозе то же самое, что патафизика по отношению к физике.

Информационное примечание:

Термины «новая наука» и «старая наука» имеют скорее символический, чем исторический смысл. — По поводу «дыры»: найдите как можно больше словарей и сравните различные определения этого слова. — Исследования свойств отсутствующих субстанций проводились лет двенадцать назад; см. статьи по гомеопатии, а также дискуссию на эту тему в нескольких номерах «Ле Муа» за этот год журнала с очень хорошей научной рубрикой. — Об использовании в поэзии специфических свойств отсутствий см. «Поэтический опыт» Андре Роллана де Реневиля.

— Вы стало быть панспермист? — спросил я у доктора Фаустролля в надежде наконец-то услышать твердое мнение о недавно сделанном открытии микроорганизмов с латентной жизнедеятельностью на аэролите, упавшем в Калифорнии. Но с того момента, как ученый-патафизик взялся составлять большой трактат «De substantialitate copularum», закладывающий основы новой науки «совокуплистики», которая, по его словам, «относится к обычной логике так же, как путешествие — к карте, еда — к меню, вино — к этикетке, а я — к своему гражданскому статусу», — с того момента, как он предпринял сей труд, говорить с ним о фигуральных науках стало невозможно.

— Первые три слова, — ответил он, — делают ваш вопрос совокуплистически абсурдным. Посредством вопросительной копулы вы категорически утверждаете, что я — панспермист. Впрочем, вы ведете себя подобно всем вашим современникам, которые озабочены лишь тем, чтобы узнать, что именно Такой-то думает о том-то, что прилично или возмутительно, благонадежно или подозрительно, общепринято или оригинально думать о сем-то, как будто у вас есть выбор. На самом деле, о чем угодно вы мыслите единственной мыслимой об этом мыслью либо вообще не мыслите или, самое большее, помысливаете. А все потому — в силу уже не действующего сегодня принципа под названием истина, — что забыта субстанциальность копулы. Извинить вас может то, что, употребляя и даже подразумевая глагол «быть», люди обязательно высказывают какую-нибудь нелепость.

— Я понял, что вы не путаете вино с этикеткой, и, несомненно, именно этим я обязан вашим бесценным заявлениям… — проговорил я и вдруг осел на пол, поскольку он сделал мне подножку.

— Я вас поймал! — произнес он, для острастки ухватил меня за нос. Вы избегаете копулы на китайский манер, как телеграфист; и сейчас станете утверждать, что не произносили: «эти заявления, стало быть, бесценны». Нечто подобное произошло на днях, когда мне предложили подписать протестную петицию в пользу одной совокупности человеческих элементов, присовокупленной к другой, соседней, совокупности. Я бы ее подписал (при необходимости вашим именем, поскольку вы так хотите знать, что я думаю о межзвездных микробах, а значит, заранее подписываетесь под моей точкой зрения), если бы в этой петиции не оказалось слов «нерушимая родина».