Минск 2200. Принцип подобия - Майя Треножникова

Безупречный аргумент: все для вашей безопасности.

Стучали молотками и вжикали пилами строители еще по морозу — первый день года должен быть отпразднован, а как зарядило солнце — веселее работа пошла, Целест и Рони каждый день урывали хоть полчаса, бешеной собаке сто верст не крюк, — заглянуть, как из беложелтых, пахнущих смолой и орехами досок складывают подмостки — сцену. На ней выступать будут сенаторы, само собой.

И Вербена. Вербена — тоже.

Эпидемия, должно быть, зиму провожать отправилась — ни единого случая одержимых, один раз подозревали «психа» — оказался шарлатан-жулик, выманивал банальным гипнозом в порту кошельки. Сознался, едва схватили его Магниты, — и позорно обмочил штаны, а уж стражам и старой-доброй тюрьме обрадовался, как поцелую прекрасной принцессы.

«Будет нелегко убедить простой народ, что мы не чудовища», вздохнул Авис после того, как услышал от Тао эту байку.

«Ничего, получится!» — Целест как раз думал, что пора зачеркивать очередную закорючку на календаре.

Первого марта он проснулся в четыре утра. За окном фиолетовыми пятнами ползли облака, до восхода — часа три еще, но на старом брюзге-вязе уже свили гнезда и горланили горлинки, и пестрил зачеркнутыми метками календарь. В предрассветном сумраке улыбалась Вербена. Целест считал уже секунды; сев на кровати, гладил шероховатую бумагу.

«Что важнее? Амбивалент, объединение или помолвка? Магниты почти никогда не женятся, а уж из «нормальных людей» кто пойдет за мутанта?.. Вербена. Вербена пойдет».

Она кивала с плаката. Пробивался прохладный, пахнущий ивовым (вербеным) цветом ветер.

Ранняя весна. Хороший знак.

Рони на соседней кровати спал с полуоткрытыми глазами — не первый раз, Целест когда-то пугался, потому что напарник здорово смахивал на мертвеца или кататоника, потом привык. Белки и сетчатка сизо отражали мутные, засеянные облаками небеса. Губы шевелились — может быть, Рони читал его, Целеста, и его грезы превращались в сон. Целест спрыгнул с кровати и пихнул Рони под бок:

— Просыпайся. Сегодня…

Рони скривился — Целесту будто зажженную спичку за шиворот засунули. Действо не начнется раньше полудня, Магнитов призовут к девяти-десяти, зачем торопиться? Он зевнул, взъерошил волосы — они растопырились прозрачными ежиными иглами. Умыться и действовать. Сегодня великий день, и…

«Помолвка. Целеста и Вербены. Элоизы и Кассиуса. Будто надписи на заборах — с «плюсами» и сердечками, подобной наскальной живописи тысячи лет. Я не добавлю своего. Пусть так. Я выбрал сам».

Он опередил Целеста — нырнул в ледяной душ с головой, целиком, словно смывая недостойные «лучшего друга» мысли.

На Площадь Семи подвезли к семи утра — еще пустынная, она пахла смолой свежих досок, почему-то бумажным клеем и неотвязно — листьями. Стражи косились на Магнитов, старались держаться подальше — впрочем, как проверил Тао, выпивкой делились. Толстый страж, усыпанный веснушками до сходства с перепелиным яйцом, хмыкнул: «Не понимаю, чего вас нелюдями кличут, нормальные ж парни и девчонки». Щербато усмехнулся Аиде, но та отвернулась. Она до сих пор не нашла постоянную пару — вместо убитого мужа.

Периметр Площади — плюс несколько дежурных постов в маленьких скверах, скорее для очистки совести. Стражи маскировались под столбы, Магниты — под камень. Черно-красное и серое. Нельзя мешать веселиться.

Фиолетовое смыло прочь, день иззолото-лазорево выкатился — сразу, целиком, беззастенчиво. Все приветствуют весну, все приветствуют тепло — Вербену тоже будут приветствовать, думал Целест, ловя взглядом ранних посетителей Площади. Пока не гуляк, все больше торговцы палатки ставили, да кто-то из мелких чинов городской администрации суетился. Всякий раз, минуя Магнитов, отдергивались, будто от кипятка.

— Они нас боятся. — Авис традиционно позаимствовал у Целеста сигарету.

— Не больше, чем обычно, — возразил Рони. У него уже заныли ноги — от одной мысли, что придется стоять навытяжку до вечера, делалось дурно. Рони прислонился к фонарному столбу.

А Целесту хотелось вогнать шпоры в атласные бока времени или хотя бы наподдать под зад. Сколько можно тянуть? Он ждал слишком долго.

Полосатые и цветастые палатки расцвели подснежниками. Вообще-то в этом году подснежники отцвели в середине февраля еще, тоже озадаченные внезапным теплом. Палатки замещали их. А в палатках — набор «все для праздника», лакированные сахаром яблоки и пунш, бублики в россыпи ванильной пудры и жбаны кисловатого пива. Пахло углем жаровен и гуталином — сапоги начистили до бриллиантового блеска.

На Площадь Семи вели семь улиц — между прочим, официальное толкование названия, и по каждой из них тянулись люди. Кто-то вертел черно-алые флаги на тонких деревянных палочках, похожих на свежие кости. Кто-то заранее хлебал пиво и терпкое прошлогоднее вино — дешевле «догнаться» заранее, на Площади заломят вдесятеро.

Рони и Авис жмурились от наплыва мыслей, эмоций и образов. Потом вылавливать надоело — отсекли экраном. Авис стрельнул очередную сигарету.

— В прошлом году замерзли до сосулек в носу. Спасибо, хоть тепло, — припомнил он.

— Правильно. Так и должно быть. — Целест смотрел в разномастную пестрядь улиц, блекло-зеленую кашу первой листвы, туда, где розоватый горизонт смыкался с землей. — А ты можешь предсказать будущее? — внезапно развернулся к мистику. Тот ведь хвастался — ясновидящий, мол.

— Могу, Целест. Оно тебе не понравится.

— Д-да? — запнулся, но сделал вид, что веселится. — И что тебе привиделось?

— Красное, — ответил Авис. — Много, много красного. Но твой век долог, Целест.

Рони вкатился между ними, как слегка подтаявший и липкий снежок:

— Да ну? — фыркнул он, и Целест ощутил будто прикосновение мягкой лапой. Кроличьей счастливой лапкой — все будет хорошо. — А про меня чего-нибудь насмотрелся?

— Про тебя? — Авис смерил сверху вниз, в профиль — одним глазом. — Ты останешься со своим напарником. Навсегда.

— Как непредсказуемо! — Через Целеста фыркать, и оттягивать воротник — жарковато с утра, розовое солнце желтеет и спеет быстрее диких груш. — Эдак и я могу предсказать… вот, например, что через пару часов здесь яблоку негде упасть будет. Засахаренному.

Он не ошибся. Крупой из дырявого мешка ссыпался народ — уже толкались локтями, протирая местечко поближе к сцене. Пахло ванилью, корицей и некрепким алкоголем (крепкий власти города запретили — во избежание беспорядков). На вычищенной площади потихоньку воцарялись промасленные обертки от яблок и пирожков. Народ веселился, шумно спорил, кое-где уже мерялись силой, пели и даже целовались.

Все ждали весны. Все ждали завершения — и начала года.

Эпохи, думал Цел ест.

Несколько молодых стражей затянуло в толпу — к чертям дежурство, пока начальство не видит, будь поближе к народу. Неплохая, между прочим, политика. От Магнитов, как обычно, держались подальше. В группке парней один — бритый и в щетине, похожий на лупоглазого ежа, сально пошутил насчет Вербены; Целест мигом кинулся к «обидчику» — но на дуэль вызвать не успел. «Еж» со товарищи смотались от «чокнутого мутанта» — аж пятки сверкали. Натурально — подбоем на каблуках.

— Это очень продуктивный способ подружиться с обычными людьми, — прокомментировал ехидный Тао.

Целест только плечами пожал. По мере того как переполнялась Площадь Семи, ожидание перевешивало — невыносимо. Каждая минута весила тонну. Или две. Остальные Магниты скучали или беззастенчиво злоупотребляли страхом — например, бесплатно добывали сэндвичи и пунш на апельсиновых корках.

Неподалеку хмурилась Аида. Она изгрызла губы, и те смахивали на пару кусков сырого мяса. Рони ловил себя на том, что смотрит на вспухшие пиявками губы, с тонкой, едва наросшей кожицей и близкой кровью, — отталкивающее притягивает.

Оглянувшись на Целеста, Тао и Ависа, Рони шагнул к Аиде.

— Ты до сих пор без пары, — заметил он.

— Обещали подыскать. Одна не останусь, куда ж денусь. — Кажется, Рони слышал уже подобное или просто в чьем-то разуме прочел. — Да и разница-то…

В тот момент она размышляла о мозоли на мизинце и потрескавшихся губах, их нужно смазать, что ли. Ее не преследовали кошмары — Магниты быстро забывают лица умерших, особенно воины. А мистики умеют экранировать и списывают в архив. Универсальные солдаты- киборги-дешифраторы — не умели, поэтому и проиграли.

Плоть совершенней железа. Железо не восстановится само — всякая плоть живет до смерти.

Рони открыл рот, чтобы пожелать хорошего года, вспомнить полагающиеся фразы — удачи-счастья- здоровья; тысячи лет люди желают одного и того же, как правило не получая желаемого. Рони сплел иллюзию терпковатого цитронового аромата, окутал им Аиду.