Два брата, или Москва в 1812 году - Рафаил Зотов

– Вы безрассудны, любезный аббат, – продолжал полковник, – исполнять поручения нашего императора ставят себе за честь коронованные головы… Да и что ж бы тут было противного вашему долгу и совести, если б вы взялись за какую-нибудь часть городового управления? Вы бы оказали этим услугу вашим соотечественникам и, следственно, самому государю вашему… Теперь нет никакого порядка в городе… от этого страдают и солдаты наши, и сами жители. Нам нельзя соблюдать строгую дисциплину, потому что солдат принужден сам себе доставить все потребности жизни. А тогда…

– Тогда всеобщее проклятие моих соотечественников пало бы на меня, если б я сделался органом воли наших врагов! – вскричал Саша. – Нет, г-н полковник! если монахи не могут умереть с оружием в руках, защищая свою родину и церковь, то могут презирать смерть, исполняя свой долг, как верноподданные и христиане…

– Что за энтузиазм, любезный аббат! Вы говорите как гомеровский герой, а не как отшельник…

– Извините, г. полковник, моего сына, – сказал пустынник, желавший давно уже прекратить этот разговор. – Это говорит просто молодость и национальное чувство. Он мог бы просто отвечать, что обеты его звания не дозволяют ему ни в каком случае принимать участия в делах мирского управления; а ваш император слишком справедлив, чтоб принуждать к этому насильно.

– Конечно! – отвечал полковник. – Впрочем, мы об этом поговорим в другой раз. Теперь я оставлю вас, до свидания!

Он ушел, и дядя сделал несколько упреков Саше за безвременный его жар и даже за изобличение своего знания французского языка. Потом он отправился к настоятелю и просил его советов и приказаний насчет поездки к Наполеону. Тот объявил ему, что надобно, что даже он ему позволяет назвать себя монахом и просит об очищении монастыря от постоя. Но чтоб не смел принимать никаких поручений от врагов.

Ввечеру явились в монастырь к вечерне прежние из московских жителей и опять уговаривали монахов оставить обитель, потому что скоро французам не будет уже пристанища в Москве. Ответ настоятеля был тот же.

Наступила ночь, ужасная, темная, бурная, и для несчастной Москвы – роковая ночь. Уже третий день пожары вспыхивали ежеминутно в разных концах, но деятельность французских войск, руководимая строгими повелениями Наполеона, успевала отчасти останавливать распространение губительного пламени.

Наконец, природа сама решилась содействовать ужасному событию. С вечера поднялся сильный северо-восточный ветер, и, как будто пользуясь этим содействием, пожары вспыхнули вдруг в одиннадцати местах. Барабанный бой тотчас же созвал помощь и остальную часть французских войск, расположенных в Москве, и все устремились к грозной борьбе с губительною стихиею. Но ожесточение народа и сила бури слишком хорошо действовали. Там, где не было поджигателей, там ветер переносил огромные головни из улицы в улицу, перекидывал пылающие бревна с дома на дом и разносил миллионы искр по всему пространству Москвы. Прошел еще час – и все эти отдельные массы огня, с непреодолимою силою порываясь друг к другу, слились наконец в один огромный, необозримый, всеразрушающий океан пламени, который, грозно пируя над падшею Москвою, положил предел всем человеческим усилиям. Никакое перо не в состоянии выразить этой ночи! никакая поэзия не в силах вознестись до этой картины! никакое воображение даже не может в фантастических своих порывах представить этой грозной действительности! Треск пламени, гром падавших зданий, невыразимый вой огня, могущественно обхватывавшего огромную Москву, оглушающий свист ветра, дружно обнявшего столбы пламени и перебрасывавшего их по всему пространству этого всепожирающего огненного исполина, бой барабанов, бесполезно созывающий бессильные толпы, беготня, суетливость и, наконец, частые и отвратительные сцены грабежа, насильств, поруганий над несчастными остатками населения умирающей Москвы – все это составляло картину непостижимую, ужасную! Пустынник с Сашею и несколькими братиями смотрели на это грозное и печальное зрелище с своей колокольни, и, будучи в двух верстах от города, они едва могли выносить жар от пламени пылающей Москвы. Всю ночь провели они на колокольне, и только благовест к заутрене отозвал их от этого зрелища. Еще до заутрени явилось в церковь несколько из прежних московских лиц, но уже гораздо в меньшем числе, и старший гостинодворец просил братию отслужить панихиду по шести своим товарищам, погибшим в эту ночь.

– Что же с ними сделалось? – спросил Гавриил.

– Злодеи захватили их в то время, когда они поджигали некоторые дома, и, не дав им даже минуты на покаяние, тут же расстреляли. Но господь милостив!.. всеобщие наши молитвы спасут души грешные рабов… Они положили живот свой за веру и русскую землю.

Пустынник вспомнил того, который обыкновенно приносил ему пищу и разговаривал с ним.

– А бедный Егор Иванович тоже был в числе? – спросил он у старосты.

– О, этот всех лучше сделал было свое дело, да жаль, не удалось. Нечистая сила бережет этого антихриста… А уж он был на ниточке от смерти…

– Кто? Наполеон?

– Вестимо, сударь! Уж тогда бы всему конец, если б удалось…

– Что ж он сделал?

– Да вот извольте видеть… мы все подкладывали огонь как можно ближе к Кремлю, где в царских чертогах поселился этот божий враг… Бог дал нынешнюю ночь хороший ветер, и пламя полилось на Кремль. Несколько раз вспыхивал и там огонь… Да злодеи успевали все тушить… Искры так и расстилались над площадью, и нам слышно было, что несколько пороховых ящиков взорвало от них… Наконец около полуночи бог помог нам: уже все улицы кругом Кремля были залиты пожаром… Злодею пришлось жутко, хоть он и из адского племени, а, видно, стало жарко… Выжили его из Кремля. Целая ватага генералов высыпала оттуда, и все начали бросаться, как угорелые, куда бы пройти. Не тут-то было! куда они ни сунутся, огонь так и пышет навстречу… Вот вдруг Егор Иванович, который мараковал по-немецкому, живучи у каретника-немца, вышел из одного пылающего домика и тоже как будто стал искать выхода. Его схватили и начали расспрашивать… обрадовались, когда услышали, что он бормочет по-немецки, и приказали ему вести всю ватагу по улицам к Петровскому дворцу… Егор взялся и повел их… Мы издали радовались и благодарили бога… Егор вел их нарочно по таким улицам, которые кружились около пожара, и наконец завел их в глухой переулок. Тут уверил он их, что есть проходной дом на безопасную улицу. Этот дом уж горел, и Егор хотел, впустя их, заложить ворота, о, там бы им всем карачун… Что же? Злодеи смекнули. Один из них сунулся вперед, и, увидя пылающие сараи, а вдали целое огненное море, завопил по-своему, чтоб другие не ходили… Все остановились и поняли, что они в западне. Уже и сзади пылал огонь. Они, однако же, бросились назад… Но перед тем какой-то басурман схватил Егора и замахнулся на него саблею. Смерть была неминуемая. Все догадались, что Егор хотел их погибели, и бросились было на него… Но он был малый дюжий… вырвался у поджарого француза, бросился в пылающий дом, взбежал на балкон, стал на колени, сотворил молитву, перекрестился, да и богу душу отдал… А злодеи-то выпутались из закоулков да ускакали из Москвы в Петровский дворец… Видно, так богу угодно было… Зато выжили их из Кремля.

– Так уже Наполеон не в Кремле? А он приказал сегодня поутру привести меня к нему…

– Зачем же это, сударь?.. Уж и на вас не хотят ли злодеи руку наложить?..

– В деснице божией и жизнь моя, и помышление врагов. Не думаю, чтоб нужна была моя смерть… Впрочем, я готов на все…

– Ах, батюшка! лучше бы оставить на время эту обитель… Поверьте, что они не пощадят и вас… Если б вы видели, что эти разбойники делали в эту ночь в Москве… – Начало заутрени прервало разговор. По окончании же службы москвичи удалились, напоминая настоятелю, чтоб он при малейшей опасности дал им знать звоном большого колокола.

Около обедни явился полковник и спросил пустынника, может ли он отправиться?

– Я исполняю приказание силы и власти, – отвечал он холодно и пошел за ним.

У ворот стояла карета, запряженная артиллерийскими лошадьми.

– Не знакома ли вам может быть эта карета? – спросил полковник в пути. – Ее привезли солдаты с первого двора, который встретился… Кто знает, может быть, в ней прежде и часто езжали в Кремль на поклон к царю, а теперь поедем с визитом к французскому императору.

Не отвечая на наглый и насмешливый тон своего провожатого, пустынник вспомнил только рассказ купца о происшествиях прошедшей ночи и сказал полковнику, что он, верно, ошибается и не в Кремль его везет.

– Куда же, г-н аббат, – спросил полковник. – Император вчера принимал нас в этом московском тюльери и приказал сегодня поутру привести вас туда.

– Но в эту самую ночь ваш император оставил Кремль и переехал в Петровский дворец, – сказал пустынник.