Случай Растиньяка - Наталья Миронова

–  Да это не я, это Лёнчик ему ссудил, – пренебрежительно бросил Голощапов и вдруг насторожился: – Думаешь, это Лёнчик схему строил?

–  Не знаю. Я бы на такое не пошел.

Голощапов раздраженно хмыкнул.

–  А на что бы ты пошел? Вот ты – что бы ты сделал, раз уж метишь на мое место? Как вернул бы долг?

–  Я не претендую на ваше место, Аркадий Ильич. Это просто фигура речи… Просто так говорят, – добавил Герман.

–  «Фигура речи», – разворчался Голощапов. – Грамотные все больно. Ну так все-таки? Что бы ты сделал? Не на моем месте, на своем? Бабки-то вернуть надо.

–  Лучше все-таки на вашем, – невольно усмехнулся Герман. – Простите, сколько он вам должен?

–  Пол-лимона. Деньги дерьмо, но, ты ж понимаешь, принцип.

Пол-лимона. Пятьсот тысяч долларов. За такие деньги Герман смог бы перевезти родителей из Казахстана в Россию, купить им дом с садом где-нибудь в деревне…

–  Дал бы ему отсрочку и начислил проценты, – ответил он.

–  На счетчик поставить, – задумчиво проговорил Голощапов, машинально переводя слова Германа на привычный для себя язык. – А вдруг он за бугор сдриснет?

–  Вряд ли. На какие шиши, если у него пол-лимона нет вам отдать? А и сдриснет, вы ж его и там найдете?

–  Дороже встанет, – возразил Голощапов, с невольным азартом втягиваясь в спор.

–  Аркадий Ильич, «пушка» прекрасно стреляет, даже если она не заряжена. Главное, чтобы противник об этом не знал.

–  То есть ты предлагаешь мне блефовать, – уточнил Голощапов.

–  Почему блефовать? У вас есть репутация, вот пусть она за вас поработает. Никуда этот ваш Мэлор не денется, заплатит как миленький.

–  Заплатит, говоришь? Ну-ну, поглядим. – И Голощапов добавил свою любимую присказку: – Казав слипый: «Побачимо»…

–  Кстати, о репутации, – рискнул Герман. – Извините, что я вам советы даю, но пора вам переходить на работу вбелую.

–  Это как? – насторожился Голощапов.

–  Ну, вот возьмите, к примеру, ювелирку, где я работал, – совсем осмелел Герман. – Клейма «липовые», проба ниже заявленной. Контрабанда…

–  А ты откуда знаешь?

–  Глаза есть, – пожал плечами Герман. – Уши есть. Голова пока работает. Как бы вы такие цены держали, если бы не контрабанда да поддельная проба? Себе в убыток торговать? Так не бывает. Только рано или поздно вас на этом накроют, и будет большая неприятность.

–  Не накроют, все на Лёнчика записано.

Но Герман покачал головой.

–  Думаете, он вас не сдаст? Да и несолидно как-то для такого человека. Вы же тяжеловес!

Голощапов страшно рассердился, но ему польстило слово «тяжеловес». Так президент Ельцин называл Виктора Черномырдина, одного из немногих людей в России, вызывавших у Голощапова искреннее уважение.

Он погрузился в задумчивость и до самого дома больше не проронил ни слова, но когда приехали, вдруг бросил:

–  А ну зайди ко мне.

–  Мне машиной надо заняться, Аркадий Ильич.

По протоколу машину полагалось вымыть, проветрить, провести техосмотр, а главное, проверить ее на наличие «жучков» и любых других посторонних предметов. Ведь в ней ехал субчик с полуопущенным веком. Мало ли что он мог подбросить! Один косячок марихуаны или пара патронов, а потом тебя тормозит милиция, и иди доказывай, что ты не верблюд. Даже бомбу подкладывать не надо.

–  Без тебя найдется, кому машиной заняться. Что у меня, рук, что ли, мало? Идем!

Герман покорно отправился за Голощаповым в его покои.

–  Садись, – приказал Голощапов, войдя в кабинет, отделанный кожей табачного цвета, и сам сел в мягкое кресло. – Есть-пить хочешь?

Герман был страшно голоден, но от «есть-пить» вежливо отказался.

–  Ну а я водочки выпью перед обедом. С твоего позволения, – иронически добавил Голощапов и нажал на кнопку электрического звонка. – Черт, жрать уже охота! Полдня проездили!

На звонок явилась немолодая горничная в темно-синем форменном платье, фартучке и наколке с подносом в руках. На подносе стояла запотевшая рюмка водки – Герман уже знал, что эти большие стеклянные фужеры, с гладкими стенками без резьбы, держат специально для хозяина в холодильнике, чтоб запотевали, – графинчик водки и тарелка с закуской.

Закусывать Голощапов любил нарезанной тонко, как папиросная бумага, ветчиной или бужениной, на которую щедро накладывал хрену, мелко нашинкованного луку и чесноку, и, свернув трубочкой, прямо пальцами отправлял в рот. После этого от него шел такой выхлоп, что впору было объявлять газовую тревогу, но приходилось терпеть.

Голощапов одним духом махнул сто пятьдесят граммов водки, крякнул, закусил бужениной с хреном и откинулся на спинку кресла.

–  Что ты там базлал насчет работы вбелую?

–  Ну, о ювелирке я уже сказал. Можно здорово погореть. Теперь зарплата. Мы все получаем в конвертах. Пора переходить на белую зарплату…

–  Вот еще! – возмущенно фыркнул Голощапов. – Налоги платить? Вот они у меня получат! – И он показал Герману здоровенный кукиш. – Они меня больше дурили, чем я их.

–  Ну, как хотите. Мое дело предложить, ваше дело отказаться. – Герман встал. – Разрешите, я пойду, Аркадий Ильич?

–  Погоди, погоди. Вот торопыга… Объясни мне, старому дураку: на кой ляд мне платить налоги?

–  Это только кажется, что вы экономите, не платя налоги. На самом деле вы тратите на взятки, на подкуп гораздо больше. Да и времена меняются. Это может стать опасным.

Совсем еще недавно, в советскую эпоху, Голощапов мечтал работать в открытую. Но не смог, натура не позволяла.

Герман говорил, а сам понимал: все без толку. Такая уж сформировалась психология в деловой среде. Не платить налоги. Не отдавать долги. Не возвращать кредиты. Поэтому многим бизнесменам приходилось заводить собственный банк: уж у себя-то самого воровать не будешь. Тупик. Выхода Герман не видел.

–  Ты мне лучше скажи, что мне сейчас делать? – прервал его размышления Голощапов.

–  Сейчас? – встрепенулся Герман. – Сейчас советую набрать рублевых кредитов, а все активы перевести в доллары. Курс не продержится и года.

–  И откуда ты все это знаешь? Я твое дело смотрел, ты ж на мехмате учился?

–  Это неважно, где я учился. Нас учили думать.

–  Ладно, подумаем. Ты мне вот что скажи… – Голощапов помолчал. – Допустим, я тебе денег дам на белую фирму…

–  У вас есть Фраерман, – перебил его Герман. – Я с Леонидом Яковлевичем конкурировать не буду.

–  Лёнчик? – изумился Голощапов. – Да Лёнчик – это ж камса, ему что прикажут, то он и сделает. За Лёнчика ты не волнуйся.

Герман знал, что камсой, мелкой рыбешкой, советские партийные бонзы презрительно называли свою «кузницу кадров» – комсомол. Он и сам в свое время был комсомольцем, правда, положенного срока не отбыл: комсомол кончился раньше. Его поражало, что Голощапов так нерасчетливо и недальновидно унижает Фраермана прямо в лицо. Герман не сомневался, что когда-нибудь Голощапову это отольется, но вслух ничего не сказал. Человек взрослый, сам должен понимать.