Случай Растиньяка - Наталья Миронова

О драгметаллах Герман знал не понаслышке. Его много раз переводили с объекта на объект, но в конце концов определили охранять большой магазин ювелирных изделий.

Прямо в помещении имелся пункт обмена валюты, кроме Германа, в магазине работали еще пятеро охранников. По расчету ему полагалось в паре с другим секьюрити стоять у входа. Скучная, непрестижная работа… Герман уже подумывал, не подать ли заявление, чтоб его перевели хоть на инкассаторскую машину, что ли. Все веселей.

Оказалось, что и тут веселья хватает. Лучше бы даже его было поменьше. Однажды жарким летним днем Герман, как обычно, стоял у входа. Ему в основном полагалось следить, чтобы какая-нибудь горячая голова не вздумала дать деру, примерив колечко и не заплатив.

В разрядных магазинах перед примеркой полагалось выложить на прилавок деньги за товар, а потом уже мерить. Но этот магазин не был разрядным, здесь продавалось золото завышенной пробы по низкой цене. Размерами магазин больше походил на супермаркет, поэтому и охранников было много.

От скуки Герман случайно бросил взгляд через плечо на улицу и сразу насторожился. Какой-то подозрительный «жигуленок» остановился прямо у входа. Из машины выскочили двое. Толстое стекло отсвечивало, и Герману не удалось их толком разглядеть, но у самых дверей они натянули лыжные шапочки-маски. Толкнули дверь…

–  Тревога, – бросил Герман своему напарнику Коваленку.

Двое ворвались в магазин.

Один из них успел выстрелить в воздух из пистолета – газового, переделанного в боевой, машинально определил Герман – и крикнуть тонким петушиным голосом:

–  Всем на пол! Это ограбление!

Герман скрутил его в секунду, отнял пистолет и надел наручники. Парень, даже не пикнув, оказался на полу. Но на полу оказался и располневший, неповоротливый сорокапятилетний Федор Коваленок: второй нападавший успел разрядить в него электрошокер. Герману вид Коваленка очень не понравился, но присматриваться было некогда. Первым долгом Герман бросился ко второму парню, пока тот не положил кого-нибудь из покупателей, выбил у него из рук электрошокер и вырубил ударом по шее: у него была только одна пара наручников.

К нему уже спешили на помощь другие охранники, даже свистеть не пришлось, но покупатели – в основном покупательницы – столпились, мешая пройти.

–  «Скорую»! Милицию! Наручники! – крикнул Герман, а сам бросился на улицу. – Там третий!

Третий, сидевший за рулем «жигуленка», увидел огромного охранника, выскакивающего из дверей магазина, и почуял недоброе. Он засуетился, попытался уехать. Он уехал бы, хотя Герман преодолел ступени крыльца одним гигантским прыжком, но на угнанных, как потом выяснилось, «Жигулях» передача механическая, а он привык к автоматике и не справился.

Герман рванул на себя дверцу переднего пассажирского сиденья, не заблокированную, чтобы обеспечить подельникам скорый путь отхода, втиснулся в машину… Третий оказался совсем зеленым пацаном. Он дернулся, сунул руку за пояс… Герман двинул кулаком в испуганное мальчишеское лицо, и незадачливый злоумышленник ткнулся носом в руль.

Герман выволок его из машины и потащил в магазин. Толкнув парня охранникам, он бросился на колени и начал делать уже перевернутому на спину Коваленку непрямой массаж сердца с дыханием изо рта в рот. Один из молодых охранников тронул его за плечо:

–  Он умер, Герман Густавович…

Но Герман все не хотел сдаваться. Все не мог поверить. Вот так умереть? В мирное время? У него в голове не укладывалось.

Покупатели, которых задержали в магазине как свидетелей, уже вовсю жаловались и роптали. Одна женщина прямо попросила, чтоб ее отпустили, она, мол, куда-то опаздывает. Остальные загалдели, что не одна она такая умная: все опаздывают.

Герман наконец оторвался от Коваленка, распрямился и окинул всю компанию угрюмым взглядом. С тех двоих, что ворвались в магазин, уже сорвали лыжные шапочки-маски. Они тоже были молоды, не старше двадцати. До них еще не дошло, во что вляпались. Держались нагло, только третий, которого он ударил кулаком, размазывал по лицу кровавые сопли и мелко дрожал. Единственный из трех он был трезв, а те двое – обкуренные, заметил Герман.

Все трое были хорошо одеты. Дизайнерские джинсы, батистовые рубашки… От золотых крестов на шее до кроссовок из натуральной замши – на каждом было надето штук по пять баксов, а то и больше, прикинул Герман, если учесть шикарные часы. Чего их понесло грабить ювелирный магазин? Не иначе как жажда острых ощущений.

Герману вспомнились ребята, погибшие в Чечне. Скольких он потерял! Погибли Белоконь, Жеребцов и Меринов. Погиб Щукин, а Ракову оторвало ногу. Погибли многие другие, за два года, проведенные в Чечне, сменилось больше половины состава батальона. Вспомнилась жившая в нищете Нурия Асылмуратова со своими детьми, вспомнился Азамат с перерезанным горлом… Вспомнился и разрушенный, как Сталинград, весь зияющий дырами, рябой от следов пуль, засыпанный строительными обломками вперемежку с человеческим мясом город Грозный. Полтора ведра – человек. Хорони, если хочешь. И родители, оставшиеся в Джезказгане. И сытые морды генералов тоже вспомнились.

Приехали милиция и «Скорая». Все сфотографировали, врач констатировал смерть, но везти тело в морг отказался: мы-де возим только по ночам, а днем вызывайте труповозку. Герман протиснулся к нему из-за плеча старшего по расчету и показал кулак:

–  Вы его отвезете.

Врач сразу сник, не стал спорить, буркнул только:

–  Хоть в машину занесите. У меня девочка-медсестра, нам его и не поднять…

Старший приказал двоим охранникам погрузить тело в «Скорую», а сам, повернувшись к незадачливым грабителям, протянул:

–  Ну, ребята, вы попали…

Герман вместе со всеми давал показания милиции. Действовал он уже механически, не вдумываясь в смысл собственных слов. Да, увидел через витрину. Предупредил напарника. Нет, закрыть двери не успел. Электрошокер заметил слишком поздно. Жаль, что досталось не ему, а Коваленку. Сорок пять лет, больное сердце. Остались жена и трое детей. Семь и пять лет. Младшему полгода.

Именно смерть Коваленка и стала точкой пересечения для Германа Ланге и Аркадия Ильича Голощапова. Тем самым местом встречи, которое изменить нельзя…

Аркадий Ильич Голощапов слыл человеком беспощадным. В Интернете писали, что на любую вину у него один приговор – смерть. Герман не слишком доверял интернетовским источникам, мысленно все делил на двести, но в уме у него застряла фраза старшего по расчету: «Ну, ребята, вы попали». И не сама даже фраза, а то, как это было сказано.