Полицейский - Эдуард Хруцкий

Но, как он слышал, в Царском Селе и Ставке к нему относились значительно серьезнее, чем к Курлову, запятнавшему себя интригами.

Но вместе с тем, если начнется борьба, то выплывет многое, и история с Бахтиным станет решающей. Тем более, что Мартынов начинает агентурную разработку сыщика.

Правда, этого уже Белецкий не опасался, три дня назад, на обеде у Кручинина, Степан Петрович рассказал Лене о неприятностях, ожидающих ее ами. Он видел, как побледнела она, и понял, что завтра же Бахтин будет об этом знать.

Но все же надо историю с Рубиным прикрывать хитро. Белецкий вызвал столоначальника Никонова.

— Скажите, Виктор Георгиевич, что сделано по распоряжению генерала Джунковского. Как я помню, государь пожаловал надворному советнику Бахтину следующий чин?

— Именно так, ваше превосходительство. Чин пожалован, но необходимо подобрать должность.

— А что у Маршалка в Москве, уже есть помощник? — Пока нет.

— Вот и подготовьте приказ о переводе надворного советника Бахтина…

— Прошу прощения, ваше превосходительство, коллежского советника.

— Именно, так подготовьте приказ о переводе в Москву. Что с Филипповым?

— Указ подписан, он выходит в отставку с чином и пенсией действительно статского советника.

— Прекрасно. Бахтина завтра к шести вечера ко мне. — Слушаюсь.

Бахтин ушел с работы и дома закурил, не раздеваясь поднял трубку «Эриксона», услышал голос телефонистки и сказал: — Барышня, пожалуйста 86-24.

— Повторите, — пропел мелодичный голос в трубке.

— 86-24, — уже спокойным, служебным даже тоном произнес он. — Соединяю.

Сколько длилась эта операция на телефонной станции? Секунду, две, десять?

Да нет, пять лет с хвостиком соединялись упругие провода и медные клеммы. Бесконечное количество дней и ночей тоски и одиночества. — Слушаю вас.

Ленин голос не изменился, он был таким же, как в день их последнего свидания. — Слушаю вас. — Это я, Лена, — выдавил Бахтин. — Саша, милый, ты где? — Дома. — Я сейчас приеду.

Все. Сначала время остановилось. Потом помчалось вспять через несчастливо прожитые годы, через неудачи и разочарования, обратно к зыбкому его счастью.

И звонил телефон, и скреблась в дверь комнаты кошка Луша, и ушла, аккуратно прикрыв дверь, Мария Сергеевна.

Все. Не было сегодня. Было только далекое вчера. И они любили друг друга. Ненасытно и жадно. Так как точно знали, что у них не будет завтра.

Бахтин курил, сидя на кровати, и глядел, как Лена, не стесняясь своей наготы, причесывалась перед большим зеркалом. Его когда-то Бахтин купил специально для нее.

Обнаженное тело женщины было необыкновенно прекрасным, и Бахтину казалось, что от него исходит и наполняет комнату теплый и яркий свет.

— Саша, милый. — Лена опустила руку с гребнем. — Я уезжаю. — Куда?

— В Москву. Мужа переводят начальником Московского удельного округа. — Чем же он провинился?

— Не знаю. Но мы уезжаем завтра. Саша, два дня назад у нас был Белецкий… — Вот как.

— Саша, как я понимаю, он к тебе очень хорошо относится. — Почему ты решила? — Саша, он мне сказал, что у тебя неприятности. — У меня?

— Да. В двенадцатом году ты был в Париже и там в кабачке предупредил социалистов о каком-то полицейском деле. Так один из них донес на тебя в московскую охранку, он стал, как это у вас называется… — Агентом.

— Да. Саша, он хочет еще что-то у тебя выпытать. Ты правда предупредил их?

Вот оно что! Значит, или Митя, или его дружок начали дуть Мартынову. И вдруг словно холодом залило сердце. Лена и Белецкий. Лена, а может быть? Нет, невозможно. Но внутри его вновь проснулся кто-то другой. Злой и осторожный.

И тот другой сказал: «Как невозможно? Политохрана вербует самых разных людей». Неужели Лена? — Нет, милая, это ложь.

— Я так и думала. Но знай, что такой донос есть.

Они простились, и расставание их было не таким, как встреча. Бахтин не мог переломить себя. Слишком огрубел он за годы работы в полиции. Слишком осторожным стал.

И оставшись один, он думал о том, что невозможно войти дважды в одну реку. Он вспоминал Ленино платье, ее драгоценности, манеры, даже пришедшую за эти годы опытность в постели, опытность женщины, имевшей любовников; и понимал, что к нему пришла другая, совсем другая женщина.

Это не расстроило его. Воспоминания о первой любви остались в щемящем прошлом. А женщина, только что закрывшая дверь его квартиры, была похожа на Лену Глебову, но все-таки не она.

Рубин и Усов ждали Козлова на Фуршадской, в квартире Усова.

Когда-то Дмитрий Львович Рубинштейн в застолье пошутил:

— Ты, Гриша, живешь на одной улице с Департаментом полиции, а поверенный твой напротив Отдельного корпуса жандармов.

На Фонтанку Рубин не заезжал. Остерегся. Кто его знает, Бахтина этого, может, он там засаду оставил.

Лимон был всегда налетчиком удачливым. И все потому, что осторожность никогда не покидала его.

В отличие от многих своих коллег в Одессе, он после хорошего дела не начинал безумствовать по кабакам, а уезжал из города куда-нибудь в тихую Керчь или Скадовск, где и отлеживался несколько месяцев. А деньги тратил не на баб и костюмы, а вкладывал в дело.

Вот и сегодня захотелось ему уехать в тихую Керчь. Погонять шары в бильярдной, попить сладкого вина, поговорить в кафе с рыботорговцами и коммивояжерами о ценах на улов и видах на торговлю конфекцией.

Никогда еще опасность не была столь реальной и ощутимой.

Рубин в своей любимой позе — руки глубоко в карманах бриджей — бегал по пушистому ковру гостиной.

— Да не мельтеши, ты, Гриша! — Усов, отдуваясь, пил зельтерскую воду. — У меня после поезда в голове мерцание.

— Не после поезда, а после коньяка, который ты жрал с этим полковником. Похмелись. — И то дело.

Усов достал из резного шкафчика бутылку, налил в фужер и со стоном выпил.

Рубин брезгливо смотрел, как его поверенный пьет, и сказал зло:

— Вот из-за вашей пьянки и жадности у меня неприятности.

— Что-что? — Усов поставил фужер, прищурившись, посмотрел на Рубина. — Что-что? — повторил он. — Из-за моей жадности у тебя неприятности? Да ты, Григорий Львович, совсем сбрендил. Это какое же беспокойство я тебе доставил? Поставки сапог на армию? Или подряд на овчинные полушубки? А может быть, продовольствие для беженцев? Ты, Григорий Львович, говори, да не заговаривайся, Я тебя от твоих одесских штучек в солидную коммерцию тяну, а ты все к уголовщине прислоняешься. Не получится так у нас, Гриша. Не бросишь разбойничать, ищи другого поверенного.

— Ты меня, Петя, не пугай. За свои деньги я двоих, как ты, найму. — Найми, Гриша.

Он не успел закончить, как в комнату вошел Козлов. Вице-директор мрачно посмотрел на Рубина, молча сел к столу и закурил.

— Ну, что, голубок, дружок наш Гришенька, — зло сказал Козлов, — всех нас разом пожелал завалить? Только шалишь, со мной такие штучки не пройдут.

— Ты о чем, Миша? — Рубин подошел вплотную к Козлову. — О чем ты, превосходительство дерьмовое?

— А вот о чем, господин коммерсант и общественный деятель. Засыпался твой Сабан распрекрасный да Зоммер. — Он застрелился.

— Это ты своему иудейскому Богу свечку поставь, что он язык не развязал. Хочешь, я зачту, что при обыске в хитром домике нашли? — Давай.

— Пуансоны для производства фальшивых червонцев, сорок браунингов, мастерская для изготовления фальшивых документов и двести отпечатанных бланков различных ведомств, старинные золотые изделия, похищенные из Львовского музея. Список вещей читать? — Не надо. — Ну и что же, Гриша, ты делать будешь?

— Я? — Рубин рассмеялся. — Ничего. Все ты, дорогой вице-директор, будешь крутиться. Я завтра брошу все и в Одессу, а ты? Твоя карьера закончится враз. И вышибут тебя, Миша, со службы, чин снимут да еще под суд упекут.

— Дурачок ты, Гриша, — Козлов рассмеялся, — конечно, если ты на следствии язык развяжешь, то у меня неприятности возникнуть могут, но доказательств у тебя никаких. Оговор, Гриша, оговор полицейского, ведущего сыскное разбирательство.

— Погоди, Михаил Иванович, — вскочил Усов, — ты по этому делу ведешь полицейское разбирательство? — Именно — А Бахтин? — Бахтин и Филиппов от дела мною устранены. — Каким образом? — удивился Усов.

— Простым. Филиппову чин и пенсия. А Бахтин в Москву переведен с повышением.

— Ну ты и жох, Миша, — засмеялся Рубин. — Тебе цены нет.

— Только это сделано не просто. Больших денег мне это стоило, Гриша.

— Да разве в деньгах счастье? — Рубин хлопнул Козлова по спине.

— Счастье, конечно, не в деньгах, но с ними. Прикажи, друг любезный Петр Федорович, закусить и выпить. Усов сам пошел на кухню распорядиться.

А потом огни столицы скрылись в темноте, и поезд окунулся в осеннюю ночь. Осталась за спиной столица. За черным вагонным окном угадывались прозябшие осенние леса, маленькие домики дистанционных пикетов, белый дым паровоза, низко стелющийся во влажной осенней мгле. Бывало утром, глядя на прозябший под дождем Петербург, Бахтин с острой нежностью вспоминал Москву, особенно осеннюю. Начиная со Знаменки, от здания Александровского училища, октябрьский пожар уходил в Замоскворечье. Ломкая прохлада, синева висела над крышами уютных домов. А остался вдали Петербург, поезд еще до Бологого не доехал, а по сердцу хлестнула щемящая грусть разлуки.