Белый Дух - Андрей Ветер

Он провалился в себя, не видя и не слыша ничего…

После десятой казни занавес задёрнулся окончательно.

– Не пойду больше сюда, – сказал Клейст, поднимаясь со стула и надевая фуражку. – Нудное и бесполезное зрелище. Не представляю, кому вообще пришло в голову приглашать сюда гостей. Мне хватает кровопусканий на работе. Развлечения должны отличаться от службы, чёрт возьми!

– А что здесь делает священник? – спросил Рейтер.

– Понятия не имею. – Клейст пожал плечами, пришитый к рукаву серебряный орёл вспыхнул, попав в луч света. – Партия ведёт яростную антицерковную пропаганду, Борман считает христианство главным врагом нацизма после коммунистов, а тут торчит священник! Какая-то чушь!

– Ты хотел поговорить о чём-то со мной, Фридрих?

– Давай отложим это на другой раз, теперь я что-то не в духе. Может, заглянем куда-нибудь? Выпьем? Ты что-то совсем плохо выглядишь сегодня, на себя не похож.

– Хочется перемен.

– В какую сторону?

– В сторону дикости… Удрать бы в горы, сесть верхом на коня…

– Вспомнил наши детские игры в индейцев? – засмеялся Клейст.

– Когда-то я был воином, – взгляд Карла затуманился, – настоящим воином. На моём счету было много подвигов, кровавых подвигов. Я был отважен, горяч. Теперь же я превратился в научного червя. Мне нравится это, однако я не могу отказаться от моей работы, меня словно паутиной опутало, привязало к моим исследованиям… Как мне не хватает действия! Как мне не хватает моего прошлого!

– Я тоже часто вспоминаю начало нашего пути. Мы с тобой славно потрудились в Ночь длинных ножей. И наши усилия не пропали зря. Те дни уже вписаны в историю человечества, никто никогда не вычеркнет их… Мы вовремя взялись за оружие, Карл, в самый нужный момент. Помедли мы хоть несколько дней, Рём пустил бы на нас своих штурмовиков, а ведь они превосходили нас численностью… Ха-ха, ты помнишь, как эти вонючие гомосексуалисты кувыркались в кровати, когда мы стреляли по ним, как по жирным свиньям? Да, славное было время, стремительное, победное.

– Я говорю не о том, Фридрих, не о расправе над штурмовиками, и даже не о Германии. Я веду речь о далёком прошлом. Иногда мне кажется, что моё сердце осталось там, среди искрящихся снежных гор, в зелёных долинах…

– Не понимаю, когда ты говоришь загадками. Твоя голова забита дурацкими исследованиями. Ты совсем оторвался от действительности.

– Может быть, может быть… Меня никогда никто не понимал Я всегда был одиночкой. – Он рассеянно посмотрел на Клейста. – У меня даже имя такое было – Одиночка…

Тропа испытаний

Медведь появился внезапно, будто караулил человека. Он был огромный, весь в свалявшейся шерсти, раздражённый своим преждевременным пробуждением после зимней спячки. Он выбежал из кустов и сразу кинулся на Крапчатого Ястреба, отталкиваясь от земли сразу четырьмя лапами. Индеец оглянулся. Он отошёл от стойбища на сотню шагов, не дальше, но вряд ли кто-нибудь подоспел бы на выручку, никто не видел его.

Но вот в поле его зрения попал Одиночка. Крапчатый Ястреб отчаянно закричал, и Одиночка быстро повернул голову. Он увидел медведя, но не двинулся, оставил своего соперника один на один с могучим хищником.

Крапчатый Ястреб выхватил нож и приготовился к схватке. Он успел уклониться, когда зверь поднялся на задние лапы и нанёс удар обеими передними, громко клацнув при этом огромными клыками. Лезвие полоснуло медведя по шее, но не причинило вреда, только шаркнуло по жёсткой шкуре. Хищник мгновенно сгруппировался, заревел, прытко развернулся и, разинув пасть, вздёрнул скользкую чёрную губу. Крапчатый Ястреб попытался снова увернуться, но тяжёлая лапа легко сбила его с ног. Длинные когти вырвали из бедра клок мяса. Крапчатый Ястреб сумел ткнуть медведя в грудь ножом, однако свирепое животное не обратило внимание на рану и, подмяв под себя человека, сомкнуло челюсти на его лице…

Когда из деревни прибежали люди, медведь вперевалку уходил прочь, таща за собой оторванную ногу Крапчатого Ястреба. Изорванное тело индейца лежало в жидкой грязи среди отпечатков медвежьих лап…

Увидев голову с обкусанным лицом, Мари лишилась чувств. Очнулась она в палатке. Где-то стучал бубен, кто-то заунывно тянул погребальную песню. Мари медленно, испытывая небывалую слабость в коленях, выбралась из палатки. Неподалёку собралась толпа, на земле лежали в луже крови останки её мужа, завёрнутые в бизонью шкуру. Мари опустилась на корточки и обхватила голову руками. После долгих церемоний изуродованное тело плотно завернули в шкуру бизона, перетянули кожаными ремнями и отвезли к раскидистому дереву на холмистом берегу реки, где поместили на горизонтальных ветвях и только после этого оставили в покое.

Весь день её трясло, она отказывалась смотреть на кого бы то ни было, ушла на окраину стойбища и вернулась только поздно вечером.

– Белый Дух, – окликнул её Одиночка.

Она не отозвалась. В стойбище слышались воющие женские голоса. Возле костров сновали тёмные фигуры. Похоронная процессия возвращалась с холмов. Мари опять села на землю возле входа в жилище.

– Белый Дух!

Раздавшийся голос заставил её вздрогнуть и испуганно оглядеться. Это был голос Крапчатого Ястреба.

«Но этого не может быть, он…»

– Белый Дух, не плачь. Мы ещё увидимся, любовь моя…

Она не сразу поняла, что голос звучал внутри её головы.

«Я сошла с ума… Не хватало только этого! Я сошла с ума! Господи, что будет со мной? Кто позаботится обо мне? Пресвятая Дева, не оставь меня, не обойди своей милостью».

Женщина-Дерево, сильно осунувшаяся, чуть ли не вдвое исхудавшая за несколько последних часов, вернулась домой в сопровождении Неподвижной Воды. Один за другим к палатке подходили соплеменники, каждый приносил что-нибудь в подарок и оставлял принесённое на расстеленной перед жилищем шкуре.

– Ты не пошла проститься с ним, – с упрёком сказала Неподвижная Вода и грубо толкнула Мари.

Белый Дух качнулась, но не обратила внимания на Неподвижную Воду. Она долго оставалась снаружи, хотя стало весьма холодно. Несколько раз к ней подходил Одиночка, заговаривал, но она не удостоила его ни взглядом, ни словом.

Наконец она очнулась и встала. Войдя в палатку, она увидела, что Неподвижная Вода и Женщина-Дерево сидят возле затухшего костра с лицами, вымазанными золой. Неподвижная Вода тихонько скулила, её круглое лицо с приятными мягкими чертами было искажено гримасой отчаяния. Старуха мать тянула какую-то жуткую песню, от звука которой сердце превращалось в кусок льда, и держала в руке обнажённый нож. Мари невольно вздрогнула, увидев лезвие. Женщина-Дерево внезапно повысила голос, сделав песню пронзительно-пугающей, вскинула нож и с размаху опустила его на свою левую руку, где на двух пальцах уже не хватало по одной фаланге. Теперь она укоротила ещё один палец – знак потери очередного сына, теперь последнего. Она не застонала, не щёлкнула зубами, не дёрнулась при ударе лезвия о хрящ, но продолжала петь, лишь на секунду сбив ритм.

Неподвижная Вода вскочила на ноги, подобрала отрубленный кончик и вдруг бросилась к Мари. Свалив её на землю, индеанка принялась с силой натирать её лицо золой, пачкая кровью щёки и подбородок…

Эта ночь показалась Белому Духу настоящим кошмаром. Слезливое завывание не стихало, Неподвижная Вода то и дело вскрикивала, будто проклиная кого-то. Мари пыталась уснуть, прижимая к себе своего полугодовалого младенца, втискиваясь лицом в его крохотное тельце, но сон сморил её лишь под самое утро.

Когда рассвело, Мари Белый Дух с ужасом обнаружила, что придушила в своих объятиях ребёнка. Некоторое время она смотрела на трупик, затем отодвинула его от себя и молча вышла из жилища.

Когда она вернулась, Неподвижная Вода показала ей завёрнутого в оленью шкуру ребёнка.

– Он умер! В наш дом пришла ещё одна смерть!

– Мне всё равно, – безразлично ответила Мари.

– Ты должна сама отнести его на холм. Мы поможем тебе.

– Мы поможем, – хрипло сказала Женщина-Дерево и потёрла своё осунувшееся лицо грязной от запёкшейся крови рукой.

– Мы положим его рядом с Крапчатым Ястребом, – добавила Неподвижная Вода.

– Хорошо, – покорно произнесла Мари.

Первые дни после смерти Крапчатого Ястреба люди оставляли перед его жилищем сумки с кусками мяса, а однажды кто-то положил у входа целого оленя. Кормилец погиб, соплеменники заботились о тех, кто оставался без защитника.

Через семь дней, когда официальный траур закончился, пришёл Одиночка и долго разговаривал с Женщиной-Деревом, после чего забрал белую женщину с собой. У него уже была одна жена, Длинные Пальцы, но он не мог устоять перед соблазном стать законным обладателем белой женщины. На следующий день Волчья Рубаха увёл в свою палатку Неподвижную Воду и Женщину-Дерево…

Джордж Торнтон сидел возле Винсента и пил кофе. От котла валил густой пар. Лошади всхрапывали в загоне, рыли снег копытами. Небо над головой сияло холодной синевой, лениво падали, искрясь на солнце, редкие снежинки.