Белый Дух - Андрей Ветер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прощайте…
Когда день казни был определён, Герду Хольман поместили в особую камеру, находившуюся в подвале. Тесное и холодное помещение скудно освещалось лампой, которая находилась в отверстии для вентиляции над дверью и почти не давала света. Этот свет угнетал Герду, она то и дело поднимала голову к лампе, глядя на неё с такой ненавистью, что человек от такого взгляда испытал бы ужас. Герда хотела остаться в темноте, но выключатель находился в коридоре, свет горел постоянно.
С тех пор как её перевели из здания гестапо в Плётцензее, никто не допрашивал её. Несколько раз к ней приходили какие-то люди, уточняли зачем-то данные её биографии, словно желая удостовериться, та ли она Герда Хольман, которую предстояло казнить.
– Как я умру? – спросила она однажды.
Зашедший к ней мужчина, одетый в тёмно-серый костюм, долго молчал, глядя на неё, затем ответил:
– Вас обезглавят.[14]
– Отрубят голову? Разве не расстреляют?
– Вас что-то не устраивает? Уверяю вас, это очень быстрая процедура.
– Скажите, вы имеете отношение к руководству?
Он кивнул.
– Почему меня не допрашивали? Разве министерство юстиции Рейха может допустить такое отношение к арестованным? Ведь я ни в чём не виновата, меня схватили без всякой причины. Как член партии и член СС я имею право…
– Всё это в прошлом, фройляйн, – ответил посетитель вежливо. – Теперь вы приговорены, у вас нет регалий, званий, у вас нет ничего, кроме головы, с которой вам предстоит расстаться.
– Неужели никто не выступил в мою защиту? Неужели штандартенфюрер Рейтер ни разу не справился обо мне?
– Не знаю. – Он вышел.
Дверь громко хлопнула, лязгнул засов, загремел ключ в замочной скважине.
– Отрубят голову, – повторила Герда.
Она бессильно опустилась на цементный пол и заплакала.
– Боже, как хочется жить! Как мне хочется жить! Выпустите меня отсюда! Отстаньте от меня!
Она забилась в истерике, затем успокоилась и весь день лежала неподвижно.
На следующее утро к ней пришёл цирюльник с ассистентом. Они велели Герде сесть на стул и быстро, с удивительной лёгкостью, обрили ей голову наголо.
– Зачем? – спросила она равнодушно.
– Так положено.
Через час пришли ещё несколько человек и надели на Герду деревянные сандалии.
– Что за чушь? – по-прежнему бесцветно поинтересовалась Герда.
– Теперь снимите рубаху.
Она повиновалась. Надзиратель не удержался и потрогал её за голую грудь.
– Шикарная сиська, – улыбнулся он.
– Повернитесь спиной, – велел другой.
Герда вяло выполнила его указание. Он тут же свёл её руки сзади и защёлкнул наручники на запястьях.
– Значит, пришло время? – чуть оживившись, спросила она.
– Да, через полчаса вас поведут.
– Наконец-то, – громко вздохнула она. – Как невыносимо бывает ожидание. Не думала, что когда-нибудь буду жаждать смерти, а вот теперь жду её с нетерпением. – Она говорила негромко, но очень отчётливо. – Сейчас наступают самые счастливые минуты… Самые счастливые… Волнение… Я трепещу, как перед первым поцелуем. Скоро случится главное! Главное!.. Никто из вас не понимает, что сейчас будет. Вы только куклы в чужих руках, а я теперь свободна… Какое счастье идти к свободе, не боясь, что кто-то отнимет её у тебя…
В ту минуту штандартенфюрер Рейтер уже вошёл на территорию тюрьмы и направился к специальному бараку для казней, располагавшемуся во дворике для прогулок в середине общего комплекса тюремных зданий. При входе в барак он протянул свой пригласительный билет охраннику. На билете было написано: «На месте казни германское приветствие не отдаётся».
Оказавшись внутри, Рейтер огляделся. Барак представлял собой помещение без окон площадью примерно восемь метров на десять, стены были кирпичные, пол – цементный. Из него вела дверь в морг, расположенный в дальнем конце. Барак был разделён на две части чёрным занавесом, который мог быстро раздвигаться и задвигаться, как в театре. Перед ним, почти в центре барака, располагался стол судьи, на котором между двумя высокими канделябрами с двенадцатью свечами каждый возвышалось серебряное распятие. Член Верховного апелляционного суда был одет в красную тогу, прокурор – в чёрную мантию, священник – в чёрную сутану, все чиновники из министерства юстиции облачились в зелёное сукно, гости от СС, как и полагалось членам этой организации, были в чёрных мундирах, только врач выбивался из тёмной массы присутствующих белизной своего халата. Чуть в стороне стоял палач, одетый в визитку, за его спиной сгрудились три помощника, тоже парадно одетые.
– Карл! – шагнул навстречу Рейтеру штандартенфюрер Клейст, его рыхлое лицо улыбалось. – Ты задерживаешься. Сейчас уже начнётся.
– Я всегда прихожу на представления с опозданием, – хмыкнул Рейтер, – зато никогда не опаздываю на работу.
– Твоя работоспособность известна всем. Но временами надо отдыхать от служебных дел.
Они заняли свои места.
– Я хотел поговорить с тобой, – сказал Клейст, склонившись к Рейтеру.
– Погоди, Фридрих. – Карл указал глазами на поднявшегося прокурора.
– Переговорим позже, – спокойно согласился Клейст.
Прокурор откашлялся и начал громко зачитывать приговор. Рейтер не слушал его, охваченный своими размышлениями. Он всегда был спокоен к виду смерти, ни разу в жизни в нём не шевельнулось жалости к жертвам, однако сейчас его угнетало сознание того, что он предал Герду, поддавшись внезапной панике. Да, Герда могла донести на него, но могла и промолчать о том приступе. Он же решил поспешить, чтобы отмести саму возможность каких-либо осложнений. Рейтер злился на себя из-за этих переживаний, но ничего не мог поделать. Воображение снова и снова рисовало её образ. Отправляясь на сегодняшнюю казнь, Карл надеялся кровавой сценой смыть всё, что ему мешало. Но теперь он испытывал необычайное волнение, тревогу и даже страх. Ему было страшно от одной мысли, что он увидит, как оборвётся жизнь женщины, которая будоражила в нём самые глубокие жизненные центры…
Прокурор закончил чтение приговора, обвёл взглядом присутствующих и сказал:
– Палач, приступайте к выполнению своих обязанностей.
Палач, не меняясь в лице, резким движением отдёрнул занавес. Пришитые к верхней кромке чёрной ткани стальные кольца скользнули по металлической перекладине, издав громкий скрежещущий звук, и занавес распахнулся. В ярко-жёлтом электрическом свете перед зрителями появилась гильотина. В нескольких шагах от неё стояла женщина, раздетая по пояс. Она неуверенно сделала шаг вперёд, громко стукнув деревянными сандалиями. У неё была наголо обрита голова, руки сведены за спину, из-за чего обнажённые крепкие груди неестественно выпятились.
Карл Рейтер не сразу узнал в ней Герду Хольман, настолько изменилось её лицо. Глаза её смотрели не в зал, а куда-то сквозь него, они были полны нетерпеливого ожидания.
«О чём она думает сейчас? Вспоминает ли о прошедшем? Догадывается ли о том, кто стоит за её бесславной кончиной?»
Палач шагнул к Герде и, положив большую руку женщине на плечо, подвёл её к вертикально стоявшей доске, в которой имелась выдолбленная на уровне головы большая впадина. Герда повиновалась. Он прижал её голову к впадине, и в следующее мгновение два его подручных опрокинули Герду вместе с доской, которая была прикреплена к шарнирам и легко повернулась на девяносто градусов, приняв горизонтальное положение. Герда издала негромкое «ой» от неожиданного движения доски. Карл видел, как она закрыла глаза. Теперь её голова очутилась прямо под ножом гильотины.
«Интересно, она узнала меня? Какое чудесное было у неё тело, но сейчас она выглядит совершенно иначе. Неужели наш облик так сильно меняется из-за вывернутых назад рук? Герда… Ты была настоящей женщиной, но была и фанатичной партийной стервой. Нет, нельзя было оставлять тебя», – думал Рейтер.
Палач нажал на кнопку. Нож со свистом скользнул вниз. Голова Герды Хольман упала в подставленную корзину, а тело её, не будучи привязанным к доске, вздёрнулось, забилось в конвульсиях. Торс поднялся. Ноги затряслись, с них по очереди свалились деревянные сандалии, издав громкий стук о цементный пол. Из разрубленного горла высокой дугой вверх хлынула кровь.
«Вот и всё. Теперь ты будешь ждать меня там… Теперь ты, может быть, даже вернёшься в то далёкое прошлое, которое послужило причиной нашей нынешней страсти… А я буду здесь».
Ему внезапно сделалось нестерпимо одиноко.
«Мне надо немедленно увидеться с Марией… Больше у меня никого не осталось…»
Он поднял глаза к гильотине. Кровь сливалась в специальный сток. Штора задёрнулась. Послышалось громыхание доски, звук подтаскиваемого гроба.
«Я слышал, что гробы для этих казнённых делают на двадцать сантиметров короче обычных. Экономят материалы на отрубленных головах».
