Ржавый меч царя Гороха - Андрей Белянин

— А пущай будет! Ну и чё, чё раньше не было? Зато представь, дьяк Филька на троне… Обхохочемся же!!!

— Ах ты, кобель в скуфейке! Меч он нашел? Я, может, тоже право имею, я в тот вечер двор подметал! Так, может, ты у меня тот меч и покрал, а? Может, энто я царёв зять?!!

— Вот как станет он тут свои порядки наводить, так и взвоем ужо! Всех поутру водку пить заставит! Хотя чё энто я так сразу в амбицию? Ничё плохого в том не вижу…

— Я ему задам! Я ему все глазки бесстыжие выцарапаю! Значит, как ко мне под подол лезть, так «Настасьюшка, красавица!», а как жениться, так тока на царевне Марьяне…

— Вы мне тут ещё… Не грубить! У него, поди, и среди боярской думы свои люди есть… Ты, Филимон Митрофанович, главное дело, меня запомни, как себе кабинет министров набирать станешь!

— Взашей его, православные!

— Нехай говорит, хучь поржём!

— Да я вас… всех… на плаху… дайте срок, смутьяны небогоизбранные! Мой меч-кладенец, стало быть, и правда моя! А кто супротив, тот… упс?!

На мгновение вдруг резко повисла тишина. Люди замерли. Видимо, бабка тихо, но доходчиво толкала речь. Потом все в едином порыве задрали головы к небу…

— Пора, — сам себе скомандовал я. Повинуясь движению помела, ступа взяла вертикальный взлёт чуть ли не до самых облаков и, резко бросив влево, на миг застыла в критической точке, а потом начала в меру медленный спуск. Толпа внизу просто обомлела…

— И впрямь участковый! Ох, держите меня четверо, я ить убежать могу со страху великого, а любопытно же…

— Гляньте, народ, у него ж крылья белоснежные за спиной! А чё говорили, что он упырь?

— Сам ты упырь!

— От упыря слышу!

— Вот те в рог за оскорбление милиции! Эх, сажай меня, дорогой наш Никита Иванович, для тебя ничего не жалко, за тебя хоть на каторгу, хоть под венец!

— А не одна фигня?

— Ну, практически…

— Молись, православный люд, ибо как есть согрешили мы, раз Господь самого сыскного воеводу архангелом с огненным помелом прислал! Я каюсь…

— И я каюсь, каюсь!

— И я за компанию, а в чём каяться-то, мужики? Хотелось бы, чисто для антиресу, знать, на какой тюремный срок подписываюсь…

— Батюшки! Матушки! А чё мне-то теперича делать, коли я прямо тут вся так и влюбилася, аж ноги судорогой свело?

— В монастырь дуру! Али просто замуж…

— Разойдись, честной народ, дай посадку ангелу при исполнении!

Последнее — это уже наши. С трудом сдерживающие гогот еремеевцы расталкивали лукошкинцев в стороны, высвобождая пятачок два на два метра для посадки ступы. Довольная Яга тихо улыбалась в кулачок, а ретивый Митяй крепко держал за шиворот присмиревшего дьяка Груздева. Стоящий рядом Еремеев поднял над головой длинный продолговатый свёрток. Как я понимаю, теперь искомый меч-кладенец у нас там.

— Встаньте, граждане, не надо, громко попросил я всех, кто бухнулся на колени и уже начал успешно бить звучные поклоны о булыжник. — Я вернулся, милиция всегда приходит по первому зову туда, где нуждаются в защите законности и порядка.

— Слава те господи, — дружно выдохнула вся площадь. — А то у нас тут такое творится, что хоть всех святых выноси! Дьяк Филька-то наш…

— Я в курсе. Разберёмся. Гражданин Филимон Груздев, вы арестованы за организацию общественных беспорядков и несанкционированный митинг.

— Кто? Я?! Да знаешь ли ты, хвост коровий, с кем говоришь?! Я, может, без пяти минут царский зять! Я, может, могу приказать тебя…

— Митя, — подмигнул я.

Мой младший сотрудник послушно сорвал с головы дьяка скуфейку и запихнул ему же в рот. На дальнейшее бульканье арестованного мятежника внимания уже никто не обращал.

— В отделение его. Еремеев, конфискованный меч передайте в экспертный отдел. Пусть с ним Баба-яга работает. Все свободны!

Но народ ни в какую не хотел уходить. Люди светились радостью и чистосердечным изумлением. Я вдруг понял, что меня тут по-своему любят и в разлуке даже скучали. Но долг превыше сантиментов, я метким круговым движением помела поднял ступу в воздух…

— Не улетай так сразу-то, Никита Иванович, — нервно сорвался кто-то. — Рассказал бы хоть, как оно там, на небе-то, а?

— Пресс-конференция, посвящённая возвращению главы Лукошкинского отделения милиции, состоится послезавтра в обед, — заученным текстом выдала Яга. — Желающие задавать вопросы подают заявки в письменном виде с шести до одиннадцати. Расходимся, граждане, расходимся!

В общем, тьфу-тьфу, но, когда царская гвардия торжественным маршем выехала наконец «разгонять политическую демонстрацию», они обнаружили лишь четырёх мальчишек, играющих в «арест дьяка Фильки». Мы снова спасли город, так как все естественным образом рассосались по двум направлениям: бабы в церковь, мужики в кабак! Как говорится, ура?

Если бы вот так запросто наше российское руководство выходило к простому народу, то «бессмысленных и беспощадных бунтов» было бы в разы меньше. Хотя, честно говоря, вряд ли кто-то поверил бы депутату с крыльями за спиной?

Тем более что стоило мне приземлиться во дворе отделения, как стрельцы доложили о подходе отца Кондрата с ещё четырьмя запыхавшимися попами. В смысле священниками. Ладно, кто бы поверил, что церковь с ходу не заинтересовалась бы моим публичным «воскрешением»? Пусть идут, лучше уж разобраться со всеми вопросами сразу… — Здравствуйте, отец Кондрат. — Я сам встретил его у ворот, первым протянув руку. — Заходите, граждане священники!

— Здрав будь, Никита Иванович. — Он безбоязненно пожал мне руку и удерживал, пока спешащий за ним старенький батюшка не выплеснул мне в лицо полведра святой воды.

— Мать вашу… Богородицу… Ну вот какого?!

Вместо ответа другой поп не менее резво подскочил и сунул мне к губам здоровенный серебряный крест.

— Целуй!

Я на автомате чмокнул распятие.

Отец Кондрат улыбнулся и распахнул мне объятия:

— Дай хоть обниму тебя, блудный сын участковый!

— Э-э, прости господи грешника, но, может, его ещё и ладаном окурить, Библией по кумполу ошарашить да «Об изгнании демонов…» почитать на ухо с выражением? — на всякий пожарный предложил кто-то из святой братии, но его не поддержали.

Отец Кондрат в этом плане пользовался непререкаемым авторитетом, и мокрый я смог наконец вернуться в отделение, официально приступая к исполнению служебных обязанностей. Ну, правда, пришлось пообещать ему, что, как всё закончим, я загляну в храм Ивана-воина, на рюмку церковного кагора, и всё обстоятельнейше расскажу…

— Однако своим передай, что благолепно говорить «воскрешение участкового», аки воскрешение Лазаря. Поелику «воскресение» едино к Иисусу Христу относится. Засим обнимаю тебя, возвернись к делам служебным, а я жду, как обещал, Никита Иванович!

На том вежливо и расстались. Церковная делегация, благословив всех до кучи на всякий случай, отправилась восвояси, а я обернулся к сотнику Еремееву.

— Дьяка в поруб!

— Дык там же бесы! Цельных два. Он и одного-то в прошлый раз до истерики довёл…

— Ничего, не передерутся, подвинутся, может, даже подружатся, — сухо приказал я. — Ещё послать стрельцов на поиски наиболее активных дебоширов. Лично я сверху отметил троих. Потом нарочного с объяснительным письмом к царю.

Нет, только не Митьку! Он опять нашего работодателя в мешке притащит.

— Будет сделано, батюшка сыскной воевода!

— И вот ещё что, Фома! — подумав, попросил я. — Поставьте утроенную охрану ворот. После сегодняшнего шоу с моим «воскрешением» бояре запросто решат припереться сюда с войсками и, в отличие от священников, перепроверить меня посредством полного утопления в святой воде. Всплыл — значит виновен! Ну их, перетопчутся, у нас своих неотложных забот полно…

— Как скажете, Никита Иванович, — коротко поклонился стрелецкий сотник, разворачиваясь к подчинённым.

— Бабушка Яга, нам нужно поговорить.

— Сначала ты поешь, соколик… — Она едва ли не силой затащила меня в дом, но я сопротивлялся:

— Нет, сначала мне надо разобраться с тем, что вообще произошло? Как в наше короткое отсутствие при полном отделении милиции город стоял на грани бунта? Где, мать их, были все наши? Почему никто не арестовал дьяка Груздева и, главное, дал ему возможность провоцировать народ?!

— Ну хоть чайку-то выпей да и…

— Больше никаких ватруше-э-эк!!!

— Да поняла я, поняла, — прочищая мизинцем ухо, охнула Яга. — Всё, не пристаю более. Сей же час Митеньку да Фому Силыча пред очи твои грозные поставлю.

Я перевёл дыхание. Мне редко приходится так кричать, но уж если кричу, значит, причина серьёзная, и она есть. Как правило, все понимают и на продолжение не провоцируют. Буквально через пару минут передо мной навытяжку стояла та самая парочка, которой я доверил стольный град Лукошкино на время своего кратковременного отсутствия.