Путь воина - Дэйв Дункан

— И с тобой, — ответил Уолли. — Я полагаю, завтрак в этой гостинице подают? Я опять так голоден, что мог бы съесть лошадь.

— На завтрак обычно лошадь и подают, — радостно сообщил Нанджи.

Уолли опустил перевязанные ноги на пол и поморщился.

— Сегодня я не собираюсь делать почти ничего, — сказал он. — А ты чем хочешь заняться?

— Учиться воевать, как вы, — застенчиво сказал Нанджи.

— О! — Уолли задумался. — На это понадобится больше, чем один день Но мы попробуем.

Нанджи с восхищением улыбнулся.

Они вместе помолились и собрались идти. Нанджи взял меч Хардуджу и в сомнении оглядел его.

— Вы и в самом деле хотите, чтобы я его носил, мой повелитель? — спросил он, недоверчиво рассматривая золото и рубины. Когда Уолли — кивнул, он, казалось, озадачился еще больше. — Я должен буду его продать? Тут Уолли призадумался, и мороз прошел по его коже. Пришлось отгонять дурные предчувствия шуткой.

— Иначе мне придется каждый раз мстить за тебя.

Нанджи послушно улыбнулся.

— Вот, смотри, — сказал Уолли и объяснил ученику, что меч слишком тяжел и что равновесие нарушено. Он дал ему для сравнения меч бога — разница оказалась впечатляющей. Меч Хардуджу — не более чем украшение, к настоящему бою он непригоден. Продав его, можно купить первоклассный клинок, и денег останется еще на десяток, а для начинающего воина такой меч станет смертным приговором.

Нанджи, кажется, обрадовался, хотя удивление еще не покидало его: как это Седьмой снисходит до того, что шутит со Вторым и с такой легкостью отдает ему целое состояние.

— Благодарю вас, мой повелитель, — сказал он, оставил меч под кроватью Уолли, а к завтраку взял свой собственный.

Им предстояло спуститься вниз и пройти через другие помещения казарм, которые были таких же огромных размеров, но украшены не мрамором, а песчаником. Столовая оказалась столь же большой, как и его комната, потолки в ней — еще выше, окна расположены очень высоко, а на стенах висели знамена. Уолли посмотрел на них скептически и решил, что они — плод воображения художника, а не настоящие боевые реликвии.

Большая комната была наполовину заполнена воинами, которые завтракали за длинными дощатыми столами. Слышались разговоры, но, как только Уолли остановился на пороге, все стихло, и лишь толстые собаки, деловито копающиеся в объедках на полу, громко сопели. Уолли поискал свободное место и, не раздумывая, подошел к столу.

— Нет, сначала ты, — сказал он Нанджи, и они оба сели. Воины сидели на отдельных табуретках так, чтобы оставалось место для ножен.

— Почему, мой повелитель? — спросил Нанджи удивленно.

— Что почему?

— Почему именно сюда и почему я должен был сесть первым?

Уолли покопался в воспоминаниях Шонсу.

— Спиной к стене, так, чтобы видеть дверь, а меч лучше всего держать с правой стороны, — сказал он.

— Благодарю вас, мой повелитель, — торжественно ответил Нанджи.

— Не за что, — сказал Уолли. — Это урок номер один. — Для них обоих.

Вскоре опять послышались разговоры. Многие то и дело посматривали на вновь пришедших, но Уолли не обращал на это внимания. Слуга с ногами, как спички, принес им две тарелки тушеного мяса, две краюхи еще дымящегося ржаного хлеба и две кружки пива Если мясо и было лошадиным, то пахло оно удивительно, и у Шонсу потекли слюнки, а пива хватило бы на то, чтобы потушить небольшой пожар. Уолли быстро понял, что пива потребуется много, потому что от обилия специй мясо просто обжигало; в тропических странах обычно так и делают, если еда приготовлена вчера.

Уолли опять почувствовал боль в ногах. И взгромоздил свои пятки на свободный табурет. Он понимал, что выглядит глупо, но ему было все равно. Вчера он сетовал богу, что не знает, как правильно вести себя за столом, но, судя по поведению Нанджи, основные здешние требования — это энтузиазм и скорость. Несколько минут они ели и пили в полном молчании. Люди приходили и уходили, брали тарелки с едой и садились за столы. Уолли присмотрелся и заметил, что окончание трапезы знаменуется тем, что тарелку опускают на пол и собаки начинают ее лизать. Он ненадолго оторвался от поглощения пищи и начал наблюдать.

Сначала, когда бог в первый раз привел его к воротам храма, воины показались ему просто толпой нерях. Но некоторые из тех, что присутствовали сейчас в столовой, заставили его изменить свое мнение. Седьмому следует хорошо одевать своего подопечного, но эта проблема решится а помощью меча Хардуджу, а сейчас Нанджи по крайней мере чисто одет и причесан. Это можно сказать далеко не о всех. Кого из них стоило бы взять в телохранители?

Уолли заметил, что какой-то Четвертый не спускает с него глаз. Это был хорошо сложенный мужчина лет примерно тридцати, выглядевший гораздо чище и аккуратнее, чем все остальные. Уолли узнал его.

— Вассал, — спросил он тихо, — кто этот Четвертый, — тот, что сидит рядом с Третьим? Я видел его вчера, он был с Отрядом Смерти.

Нанджи бросил взгляд в ту сторону и сразу же отвернулся.

— Мастер Бриу, мой повелитель, — сказал он. Нанджи опустил глаза в тарелку и, кажется, потерял аппетит.

Вчера Бриу выполнил свой постыдный долг с достоинством. Когда толпа разошлась, он сумел не потерять головы и удержал свой кнут, несмотря на провокации Уолли. Бриу ему вполне подходит.

— Как ты думаешь, захочет ли он присоединиться к нашей миссии? — спросил Уолли.

При слове «наша» мгновенная улыбка осветила лицо Нанджи, но он покачал головой.

— Его жена скоро родит, мой повелитель.

Жаль, подумал Уолли.

— Но он — человек чести?

— Конечно, мой повелитель.

Он сказал это с небольшой запинкой.

— А что мастер Горрамини? — спросил Уолли подозрительно.

Нанджи закусил губу, поежился и опять повторил то же самое:

— Конечно, мой повелитель.

К черту план номер один! Совершенно ясно, что существует какая-то негласная воинская заповедь, о которой бог умолчал: «Никого не выдам». Хоть Нанджи и верный вассал, но ни о ком он не скажет плохо — паршивая овца все стадо портит. А если это правило соблюдается, то парень все равно не знает правды о всех Горрамини — одна из трех горилл Хардуджу, а значит, по понятиям Уолли, он не может быть человеком чести. Хотя тогда, во дворе, он не показывался, и здесь в столовой его тоже нет.

Нанджи опять взглянул на Бриу. Он оттолкнул свою еду, сложил руки и сидел так, напряженно глядя прямо перед собой. Уолли с любопытством посмотрел на него.

— Что-нибудь не так? — спросил он.

На лице Нанджи изобразилось страдание, но вскоре оно опять стало непроницаемым.