Моя дурацкая гордость (СИ) - Эр Анастасия

— Ты неправильно делаешь, — между прочим заметил Хьюстон, размазывая кашу по тарелке.

— Что именно? — Я проглотил кусок колбасы и уставился на него.

Рома одновременно пожал плечами и покачал головой, а затем проговорил:

— Ты рассказываешь ей все, о чем думаешь. Так нельзя. Девчонки этого не любят, их это смущает.

— Не заметил, чтобы Елизарова смущалась. Если я буду говорить что-то другое, получится, что я ей вру, а этого пташки не любят еще больше. Что, по-твоему, я должен был ей сказать сейчас?

— Например, что ты думаешь о ней. При этом уточнять, что именно ты думаешь, совсем не обязательно.

— И все?

— Ну да. Остальное девчонки обычно додумывают сами.

Я с сомнением поглядел на пташек вокруг.

На флороведении мы мерзли. Тропинина, преподаватель флороведения, заявила, что ромбовидные плаксуницы не переносят жару и загнала нас в оранжерею номер девять, где горшки, лейки и дорожки были покрыты инеем.

— Хочешь, я докажу, что Елизарова тебе ни к чему? — продолжал начатый за завтраком разговор Хьюстон.

— Ну давай. — Я покосился на нее.

— Окей. Когда ты смотришь на Елизарову, о чем ты думаешь?

— По-разному.

— Сформулируй.

— Иногда вспоминаю, как мы трахались. Иногда прикидываю, как она выглядит под одеждой. Иногда меня бесит, что вокруг нее вьется Бакурин. Временами ни о чем не думаю, просто смотрю.

— М-м. А тебе не хочется просто пососаться с ней? Без того, чтобы трахнуть?

— Бля, что за допрос, Хьюстон? Ты в знахари заделался? Считаешь меня психом? Да, мне хочется сосаться с ней. Постоянно хочется. Особенно вечером.

— Ага, — он кивнул. — И последний вопрос. Это правда, что она тебе снилась, или просто так сказал?

— Что-о? Тебе снилась Елизарова? — Псарь прислушался к нашему разговору, одной рукой дергая листья у какой-то ядовитой дряни, другой подсыпая в горшок навоза.

— Правда снилась. Я так понял, что во сне мы только что потрахались, и она еще не успела одеться.

— Все понятно, — вздохнул Хьюстон, и в его голосе послышалось то ли облегчение, то ли разочарование.

— Что тебе понятно?

— Это пройдет. Вставишь ей еще пару-тройку раз, ну максимум пять, и надоест.

— Хорошо бы, если так. Или нехорошо, — я с подозрением уставился на Хьюстона, но он больше ничего не сказал.

— Да ладно тебе, Хьюстон, — перебил Псарь, — Эмиссар просто хочет, чтобы пташка Елизарова кончала от одной мысли о его члене, вот и все. Что ты привязался? — Гордей театрально взмахнул руками, и навоз попал на Родю-Двадцать-Сантиметров. — И он работает над этим. Не мешай брату идти к намеченной цели.

Рома забурчал, а я снова покосился на Елизарову, которая улыбалась Пашкову.

Что-то мешало мне согласиться с Хьюстоном. Я сам не знал, что, но чуял: нескольких раз не хватит, чтобы мне надоело.

Тренировались мы сегодня до позднего вечера, пока не началась метель, и летать стало совсем хреново. Я скомандовал спускаться, а сам еще пару раз опробовал новый финт, о котором вычитал в спортивном журнале. Получалось неплохо, правда, в такую погоду смотрелось не так эффектно, как должно было быть.

В раздевалке было почти пусто, в душе шумела вода, стало быть, кто-то из парней решил помыться здесь, и мне предстояло тащиться в усадьбу.

«Почти», потому что на продавленном диване, полученном из старой табуретки, сидела Елизарова.

— Что ты здесь делаешь? — я удивился. Правда удивился, потому что не мог сразу сообразить, зачем Елизарова пришла и к кому.

— Жду Ваню. Я думала, уже все ушли.

— Ну, я только пришел, — я скорчил равнодушную мину и стянул свитер через голову.

Елизарова сняла шарф и распустила волосы.

Я продолжал раздеваться, не обращая на нее внимания. Снял футболку и расстегнул ремень. Елизарова не собиралась отворачиваться, я остановился. Меня подмывало задать один-единственный вопрос, но это означало выдать себя с головой.

Елизарова сидела и молча смотрела, и я представил, что она пришла ко мне, и мы собрались устроиться на этом самом диване.

— Ты встречаешься с ним? — я все же спросил. Медленно подошел к ней и уселся рядом, в одних брюках, приобнял. Елизарова не дрогнула и неопределенно пожала плечами.

— Наверное, да. Раз я здесь.

— Наверное? — Я наматывал на палец ее волосы, отпускал и снова наматывал. Мне это нравилось, успокаивало и заставляло думать над тем, что я говорю.

— Скорее да, чем нет, Исаев. Поэтому тебе лучше…

— Я не скажу Бакурину, что мы трахаемся. — Я дотянулся до лица Елизаровой и поцеловал куда-то в скулу. Она повела плечом, закрываясь и отворачиваясь.

— Потому что мы не трахаемся.

В башке зазвучал голос Хьюстона: «Ты рассказываешь то, что думаешь. Так нельзя». И тут же: «А тебе не хочется просто пососаться с ней?»

Сейчас хотелось. Еще и потому, что дальше дело все равно бы не зашло, раз уж Бакурин в двух шагах.

— Вынужден признать, что ты права, Елизарова, — я, не отвлекаясь на протесты (откровенно слабые), все же поцеловал ее в губы, одновременно придвигаясь и притягивая ноги Елизаровой к своему бедру.

Мы сосались долго. Елизарова поначалу ломалась, а потом почти не сопротивлялась, когда я положил одну ее ладонь себе на плечо, другую на поясницу. И все это время она глубоко дышала носом. Щеку щекотало.

Шум воды смолк. Мы прекратили.

— Не передумала гулять с Бакуриным? Там метель, кстати. — Я вынул из кармана палочку и при помощи заклятия выудил свои форменные брюки из кучи одежды. Елизарова презрительно хмыкнула. — Ну гляди. Когда вернетесь, не торопись подниматься в спальню, Елизарова.

Я намотал на руку толстую прядь волос. Она нахмурилась и вопросительно подняла брови.

— Ничего такого, Елизарова. Просто пропусти Бакурина вперед. — И, подумав, я добавил без улыбки: — А он настоящий идиот, если решил вытащить тебя на улицу в такую погоду. В усадьбе есть сотня мест…

Я быстро поднялся с дивана как раз в тот момент, когда щелкнула задвижка двери, ведущей в душ.

***

Я сидел у камина, нацепив на шею Скрыт-медальон, и наблюдал, как все расходятся по спальням. Где-то через полчаса после того, как в общей комнате никого не осталось, дверь открылась, и в проеме появился Бакурин, за ним Елизарова. Оба довольные и в снегу.

— Так, все, — сквозь смех выдавила Елизарова, — ты обещал, что мы вернемся до отбоя. И я иду спать, прямо сейчас.

— Подожди, — Бакурин вцепился в нее и поцеловал, но не сразу, сначала намотал сопли на кулак, нес всякий бред, и только потом, потянув кота за яйца, засосал.

Я сжал палочку крепче.

— Ты так и не ответила, — мягко сказал Бакурин, когда они отлепились друг от друга. — Чего он хотел?

Судя по выражению лица Елизаровой, она не знала, что ответить.

— Я ждала тебя, Исаев переодевался, ничего из ряда вон выходящего.

Кроме того, что мы сосались.

— Но вы разговаривали?

— Ну, обычно, когда люди находятся в одном помещении и знают друг друга, они о чем-то разговаривают, — слабо улыбнулась Елизарова. — О чем-нибудь незначительном. — Она украдкой огляделась, видать, вспомнила, что я просил ее задержаться. — Не бери в голову, Вань, это… глупости. Мне пора, — и ушла.

Бакурин еще с полминуты стоял как вкопанный, а после тоже свалил.

Я со всей силы долбанул по спинке ни в чем не повинного дивана. Глупо было ожидать, что Елизарова поведется и останется. Но я почему-то думал, что вероятность есть.

Я уже собрался уходить, когда на лестнице раздались шаги, и показалась Елизарова, которая огляделась, как будто что-то искала, сбежала по лестнице и подняла с пола перчатку или типа того. Какую-то тряпку, в общем.

Я не стал задумываться, специально она ее оставила или мне просто повезло. Одним махом я избавился от Скрыт-медальона.

— Доброй ночи, Веснушка.

Елизарова подпрыгнула и уставилась на меня:

— Как ты здесь оказался? Тебя же не…

— Я же чародей. — Я пожал плечами и сделал шаг вперед. Елизарова успела снять теплую куртку, и сейчас стояла передо мной в юбке, рубашке и свитере.