Моя дурацкая гордость (СИ) - Эр Анастасия

Принято помалкивать о том, как студенты магической академии проводят свой досуг. Между тем, секс становится чуть ли не самым популярным способом самоутвердиться и заодно убить время.

«Вы бы видели, что творится в общежитиях и спальнях после матчей по крылатлону!» — поделился с нашим специальным корреспондентом один из студентов, имя которого мы не называем по понятным причинам.

Мы бы видели, но, увы, нам никто не показывает. Однако составить определенное представление о девиантном поведении некоторых студентов мы в состоянии, стоит только раскинуть мозгами.

Нет смысла отрицать, что игроки студенческих сборных волей-неволей оказываются в центре внимания. Многие девушки, с которыми беседовал наш корреспондент, в числе самых привлекательных юношей называют именно спортсменов, а сами юные звезды, тем временем, берут выше. Так, нападающий сборной Виредалиса Виталий Нестеренко симпатизирует Дарье Мун, капитану «Разъяренных русалок», отношения с которой длятся уже второй год, а капитан команды Рубербосха Марк Исаев заявил, что увлечен девушкой старше него (предположительно, уже окончившей Виридар — прим. корреспондента), и судя по всему, чувства его взаимны.

Так или иначе, любовные дела вне академии не являются преградой для связей с ровесницами, готовыми не только болеть за своих кумиров на стадионе, но и помочь восстановиться после сложной игры.

Исходя из вышесказанного, ректору Виридара Александру Цареградскому и Главному Наблюдателю Георгию Карпову рекомендовано уделить особое внимание членам студенческих команд по крылатлону и провести с ними разъяснительные беседы по поводу потенциально аморального поведения.

Специальный корреспондент в Виридаре, младший сотрудник Департамента магического образования Иванна Беккер».

Я еще несколько секунд пялился на статью, а потом повернулся к Роме:

— Что это?

— Ну, там сказано, что спортсмены трахаются больше и чаще остальных, и что ты запал на какую-то старуху, — перевел Хьюстон.

— Я не это имел в виду. — Я резко обернулся к преподавательскому столу и поймал беглый взгляд Беккер.

— Ты давал ей интервью?

— Ну, интервью — это громко сказано, мы просто разговаривали.

— Ты рассказал помощнице Главного Наблюдателя про какие-то свои увлечения? — Хьюстон, кажется, готов был схватиться за голову.

— Да нет же, Иванна просто спросила, есть ли у меня девушка, и какую-то муть… красивая ли она… потом что-то про ее возраст…

— Но у тебя нет девушки, — влез Псарь, и мне захотелось надавать по его наглой морде.

— Вот именно. Откуда она взяла всю эту хуйню? — я смял газету и вскочил на ноги.

— Да ладно, — брякнул Прогноз, — все равно никто не читает «Вестник» дальше седьмой страницы.

Я огляделся. На самом деле, я не видел, чтобы кто-то вообще читал «Вестник».

На эликсирике мы быстро сварганили очередную дрянь, и я поднял руку:

— Как вы относитесь к Главному Наблюдателю, профессор? Я имею в виду, уместна ли эта должность в Виридаре?

Залесский отвлекся от варева Ветроградова, выпрямился, раздул усы и потер подбородок, раздумывая.

— Почему вы спрашиваете, Исаев?

— Я считаю, что препятствование удовлетворению естественных потребностей — это неправильно и с точки зрения закона, и с точки зрения общечеловеческих ценностей. Ну, я имею в виду… предположим, что я влюблен в кого-нибудь, неважно, скажем, в Елизарову, — я ткнул в ее направлении палочкой.

— А, теперь это так называется, — заржал Меркулов.

— Завали, — кинул я ему и продолжил, стараясь не смотреть на Елизарову: — Так вот, если я влюблен в Елизарову, то…

— То-о-о? — подхватил Псарь, пародируя ведущего низкопробной радиопередачи.

— …то у меня есть некие желания, например, целоваться с ней, ну или там…

— Заткнись, Исаев, — Елизарова закатила глаза. Ветроградов в своей долбанной манере изобразил трах двух безногих домовят.

— …обниматься. Но это запрещено Приказом номер один. Разве это справедливо? Ведь я же не собираюсь причинять ей вред или что-то такое, а Советник считает, что до двадцати двух лет мы не имеем права даже посмотреть в сторону девчонок. Это неправильно и вредно для здоровья, потому что я могу расстроиться и начать хуже учиться, — я сдержался, чтобы не заржать.

Залесский откашлялся.

— По правде говоря, Марк, — он добродушно прищурился, — я не представляю такого приказа, который вы исполняли хотя бы наполовину.

Гордей сложил руки рупором и механическим голосом произнес:

— Верно, профессор. Десять очков Виредалису, профессор, — и отсалютовал.

— Благодарю, благодарю, Чернорецкий, — тот замахал руками. — Мы не можем обсуждать решения Советника, к сожалению или к счастью, но поверьте, Исаев, что влюбленные — самые изобретательные в мире лю-ю-юди, — ностальгически протянул Богдан, — и никакой приказ им помешать не в силах. Данное же постановление Советника направлено против… — он замялся, подбирая подходящее слово.

— Траха, — прошептала Чумакова где-то за моей спиной.

— Против ранних связей, которые в вашем возрасте являются скорее развлечением, чем необходимостью. Преподаватели для роли контролеров не подходят, потому что заняты преподавательской деятельностью и наблюдением за общей дисциплиной, а у Главного Наблюдателя свои функции. И методы.

Это его «и методы» мне не понравилось. Псарю тоже.

После удара колокола мы потащились на трансформагию. Я не написал четырехстраничное эссе о пяти исключениях из закона элементарной трансформагии и морально готовился ко второму наказанию, назначенному на сегодняшний вечер.

— Понравился мой пример, Елизарова? — мы с ней шли на полшага впереди, Псарь, Хьюстон, Прогноз и остальные девчонки сзади. Елизарова тащила сумку, под завязку набитую книгами. Сумка смотрелась огромной по сравнению с ней.

— Нужно было добавить про кровать. Без этого получилось пресно, — Елизарова наморщила нос, и я расхохотался.

— К слову о кроватях. Сегодня я наказан, но, может быть, завтра встретимся? Вечером. Где-нибудь.

Елизарова вздернула брови.

— Что ты так смотришь?

— У тебя ведь завтра тренировка до позднего вечера.

— Ну да, и что с того, после тренировки разве нель… Постой. Откуда ты знаешь про тренировку, Елизарова?

Можно было не спрашивать.

— Ваня сказал.

— Он все еще таскается за тобой?

— Ну, ты же таскался два с лишним года, — хмыкнула Елизарова с явным апломбом. Типа подъебнула.

— Идиот был потому что. И не два с лишним, а полтора, — я схватил ее за руку, Елизарова взмахнула волосами, и в нос ударил сладкий запах, как всегда.

Она перехватила ремень сумки и попыталась вырваться, но я не позволил.

— Я тут подумал, может, мне освободить Бакурина от тренировок, чтобы тебе не приходилось ждать до позднего вечера.

Елизарова презрительно поджала губы.

— Себя освободи, — буркнула она, задрав нос, высвободила руку и пошла вперед.

— Чтобы тебе не приходилось ждать меня? — я быстро обогнал Елизарова и выставил руки вперед, придерживая ее.

— Если мне вдруг захочется встретиться с тобой, я не буду ждать, — отчеканила она, и я опять углядел в ее словах скрытый смысл, которого там, наверное, не было.

— Звучит заманчиво, — поддразнил я, и Елизарова громко фыркнула.

На трансформагии Юстина вполне ожидаемо сняла с Рубербосха двадцать баллов за невыполненное мною домашнее задание и назначила отработку.

— В восемь, Исаев.

— Не могу, профессор, я уже наказан господином Главным Наблюдателем.

— Да-а, — взревел Гордей. — Марк пользуется успехом, профессор.

Оставалось только подмигнуть Разумовской, и тогда наказание мы отбывали бы вместе.

— Значит, в девять, Исаев. А вам, Чернорецкий, я бы посоветовала не завидовать.

Обожаю эту женщину.

Одним словом, вечером я вышел из общаги и поперся на первый этаж, где предстояло встретиться со Светкой, моей подругой по несчастью, и с Уфимцевым, который, по моему мнению, еще больший изврат, чем мы с Псарем вместе взятые.