Прежде, чем их повесят - Джо Аберкромби

— Это плохая мысль, женщина среди всех этих солдат. Очень плохая.

— Эта мысль лучше, чем оставаться здесь, сэр. Я не могу бросить её одну. Она поможет мне в кузне. Может и сама махать молотом, если уж на то пошло. Она сильная.

Она не казалась сильной. Тощая и измученная, костлявое лицо измазано сажей и потом. Вест мог бы принять её за мальчика.

— Прости, Пайк, но мы не в увеселительную поездку отправляемся.

Она схватила Веста за руку, когда он повернулся.

— Здесь тоже не весело. — Её голос был удивительным. Тихий, мягкий, вежливый. — Меня зовут Катиль. Я могу работать. — Вест посмотрел на неё сверху вниз, готовый сбросить её руку, но её выражение лица что-то ему напомнило. Ни боли. Ни страха. Пустые, безжизненные глаза, как у трупа.

Арди. Пятно крови на щеке.

Вест скривился. Воспоминание было, как незаживающая рана. Жара становилась непереносимой, и каждая его частичка дергалась от неудобства. Мундир лип к коже, как наждачная бумага. Ему надо было убраться из этого ужасного места.

Он отвернулся, его глаза саднили.

— Её тоже, — рявкнул он.

Лорсен фыркнул.

— Вы шутите, полковник?

— Поверьте, я не в настроении шутить.

— Одно дело опытные люди. Понимаю, они вам нужны, но вы не можете просто брать то, на что упадёт ваш взгляд…

Вест с рыком повернулся к нему, и его терпение совершенно иссякло.

— Я сказал, она тоже!

Если ярость Веста и произвела впечатление на коменданта, он никак этого не показал. Они постояли ещё немного, глядя друг на друга, пот бежал по лицу Веста, и кровь громко стучала в висках.

Потом Лорсен медленно кивнул.

— Её тоже. Хорошо. Я не могу вас остановить. — Он наклонился поближе. — Но архилектор об этом узнает. Он далеко, и на это уйдёт время, но он узнает. — Потом наклонился ещё ближе, почти зашептал Весту на ухо. — Быть может, однажды вы снова нас навестите, но на этот раз, чтобы остаться. Так что возможно вам стоит к тому времени подготовить небольшую лекцию о плюсах и минусах исправительных колоний. У нас будет на неё куча времени. — Лорсен повернулся. — А теперь забирайте моих заключенных и уходите. Мне ещё письмо писать.

Дождь

Хорошую грозу Джезаль всегда находил идеальной забавой. Капли дождя, падающие на улицы, на стены, на крыши Агрионта, журчание в канавах. То, чему улыбаешься, когда в тепле и сухости смотришь через мокрое окно своей квартиры. То, что застаёт юных дам врасплох, заставляет их визжать и восхитительно прилепляет платья к их коже. То, под чем мчишься, хохоча, с друзьями, из одной таверны в другую, чтобы обсохнуть перед ревущим камином с кружкой горячего вина, приправленного пряностями. Раньше Джезалю дождь нравился почти так же, как и солнце.

Но это было раньше.

Но здесь, на равнинах, грозы были иного рода. Не истерика обидчивого ребёнка, которую лучше не замечать, и тогда она скоро пройдёт. Но холодная и смертоносная, безжалостная и злобная, жёсткая и непреклонная ярость бури. К тому же дело существенно менял тот факт, что ближайшая крыша, не говоря уж о ближайшей таверне, находилась в сотне миль позади них. Дождь лил стеной, затапливая ледяной водой бесконечную равнину и всё на ней. Крупные капли, как брошенные камни, стучали по голове Джезаля, колотили по незащищённым рукам, по ушам, по загривку. Вода струйками текла по волосам и по бровям, ручейками стекала по лицу и заливалась за промокший воротник. Дождь серой пеленой по земле стирал всё дальше сотни шагов вперёд, хотя здесь, разумеется, не было никакого "вперёд" и никакого "всего".

Джезаль дрожал и одной рукой сжимал ворот плаща. Бессмысленный жест, он уже промок до нитки. Проклятый лавочник в Адуе уверял его, что этот плащ совершенно водонепроницаем. Стоил уж точно немало, и в магазине Джезаль выглядел очень хорошо — этакий заправский путешественник. Но плащ начал промокать, как только упали первые капли. Теперь, спустя несколько часов, Джезаль промок насквозь, словно забрался в одежде в ванну, только здесь было намного холоднее.

В сапоги заливалась ледяная вода, бёдра стёрлись об мокрые штаны, пропитанное водой седло скрипело и хлюпало при каждом шаге несчастной лошади. Из носа текло, ноздри и губы воспалились, даже поводья было больно держать в мокрых ладонях. И двумя островками мучений в море дискомфорта стали его соски. Всё было просто совершенно непереносимо.

— Когда это закончится? — горько бормотал он себе под нос, сгорбив плечи и умоляюще глядя в мрачные небеса. Дождь стучал по его лицу, по рту, по глазам. В этот миг счастье, казалось, состояло в одной лишь сухой рубашке. — Вы можете что-нибудь сделать? — простонал он Байязу.

— Например? — резко ответил ему маг, и вода текла по его лицу и капала с грязной бороды. — Думаете, мне это нравится? В моём-то возрасте, торчать на великой равнине под охренительной грозой? Небеса не дают магам особых преимуществ, парень, они ссут на всех одинаково. Предлагаю вам смириться и ныть дальше про себя. Великий лидер должен делить тяготы своих последователей, своих солдат, своих подданных. Только так можно завоевать их уважение. Великие вожди не жалуются. Никогда.

— Ну их нахуй, тогда, — пробормотал Джезаль себе под нос. — И этот дождь тоже!

— И ты называешь это дождём? — мимо проехал Девятипалый, уродливая глыба его лица расплылась в улыбке. Джезаль сильно удивился, что сразу после того, как начали падать крупные капли, северянин скинул сначала свой потёртый плащ, затем и рубашку, завернул их в непромокаемую ткань и поехал обнажённым по пояс, не обращая внимания на воду, стекавшую по его огромной покрытой шрамами спине, счастливый, как огромный боров в грязи.

Сначала такое поведение показалось Джезалю очередным незабываемым проявлением дикости, и он лишь поблагодарил свою звезду за то, что варвар соблаговолил оставить штаны, но по мере того, как холодный дождь стал проникать сквозь плащ, его уверенность начала таять. Без одежды ему не было бы ещё холоднее, или мокрее, но по крайней мере он избавился бы от бесконечного, ужасного трения влажной ткани. Девятипалый ухмыльнулся ему, словно мог прочесть его мысли.

— Всего лишь слякоть. Солнце не может светить всё время. Надо быть реалистом!

Джезаль стиснул зубы. Если ещё хоть раз он услышит, что надо быть реалистом, то проткнёт Девятипалого короткой шпагой. Проклятый полуголый болван. Мало того, что приходилось ехать верхом, есть и спать в пределах сотни шагов с таким пещерным человеком, но слушать его глупые советы было оскорблением почти непереносимым.

— Проклятый бесполезный дикарь, — пробормотал он себе под нос.